Да уж. Позорище! Весь урок мимо. Ни слова не усвоилось во мне, так я всем этим ужасом, творящимся вокруг меня, загрузилась. Да и потом, когда прозвенел звонок, буквально превратилась в соляной столб, потому что сразу после него в кабинет зашла наша классная, принимаясь вещать нам что-то до безобразия важное. Но я не слышала ровным счётом ничего, только суматошно соображала, как скрыть от неё состояние своей юбки. Увы. Меня не пронесло. Виталина Романовна сама подошла к моей парте, когда кабинет опустел и сначала пристально меня оглядела, а потом задала вопрос в лоб: — Ну как ты? — Хорошо, — прохрипела я. — Отлично. Но бабушку твою я всё равно вызвала на разговор. — Я знаю, — кивнула я и сморщилась. — Больше мне тут не дури, Истомина. Поняла? — Угу, — словно китайский болванчик согласно замотала я головой, и классная всё-таки решила закончить со мной, а потом и на выход направилась, а я собираться на следующий урок. Но не успела я даже утрамбовать тетрадь и учебник в рюкзак, как услышала позади себя громкий возглас. — Истомина! Это что такое? Я даже на месте подпрыгнула, в испуге от её тона. — Что? Где? — заозиралась я. — Что с твоей юбкой? — Ах, это, — отмахнулась я, состряпав невозмутимый вид, хотя хотелось рыдать в голос. — Так ходить по гимназии недопустимо! — заводилась классная всё больше и больше. — Но, Виталина Романовна, некоторые девочки укорачивают же юбки. Почему мне нельзя? — оправдывалась я на ходу, припоминая угрозы Максимовской, что если не дохожу до конца дня в таком виде, то она введёт мне новые, ещё более устрашающие санкции. — Потому что гладиолус, Истомина! Ты себя в зеркало видела? Всё криво-косо, и нитки торчат. Ужас! — Но... — Никаких «но»! Живо домой переодеваться! — рявкнула женщина и указала мне на дверь, из которой мы уже спустя несколько секунд вышли вместе, почти нос к носу встречаясь с Мартой Максимовской и её шайкой-лейкой. — И чтобы больше мне в таком виде в гимназии не появлялась! Поняла, Истомина? — Поняла, — выпалила я, встречаясь с горящим взглядом своей врагини, которая, прищурившись, ела меня злыми глазищами. И бежать! Вниз. К раздевалке, где я сдёрнула с крючка свою новую, подаренную Басовым ветровку, а через секунду присела на задницу и прячась за стойку, видя его же, идущего по длинному, безлюдному фойе в компании Аммо. Показаться на глаза Ярославу было выше моих сил. Кто угодно мол смеяться надо мной, кто-то угодно улюлюкать, тыкать пальцем и травить. Но только не он. И я не имела понятия, почему это так важно для меня. Просто сердце за рёбрами бесновалось, словно слетевшее с катушек, а тараканы в голове устраивали протестующий пикет, против такого малоприятного исхода. Увидеть в его шоколадных глазах жалость — всё равно что выстрел в упор прямо в лоб. Поэтому я обращаюсь в камень и просто жду, когда он и его друг пройдут мимо. Вот только никак не ожидаю, что стану невольным слушателем их приватного разговора. — Макси ждёт дальнейших указаний, Бас. — М-м? — Ну не тупи. Тормозить будем или разгоняться? — Хочется уже экшена, да? — тихо и хрипловато смеётся Басов. — Ну так... Я не то чтобы прусь с мелодрам. — П-ф-ф, да я сам уже утомился, Раф. Слов нет, как надоело эту вату катать. Но что поделать, если всё должно быть по красоте? — Вывод? — Пусть врубает пятую космическую. — У-у-у, прощай детский сад! Да здравствует фаршик! — ржёт Аммо и хлопает в ладоши, а в следующую секунду осекается и переходит на серьёзный, немного суровый тон. — Вот и не стыдно тебе, чувак? Смотри, сейчас даже я покраснел! — Ярик ни в чём не виноват, — в тон другу отвечает Басов, — и да, можешь начинать благодарить свою шестёрку. — А я уже... Звук смачно соприкоснувшихся ладоней. Смех. И голоса парней наконец-то стихают на лестнице. Я же остаюсь одна. Сижу на полу с колотящимся на износ сердцем и всё не могу переварить то, что услышала... Глава 24 – Ставок больше нет Вероника Домой летала как ветер. Без мыслей и без дум. Просто быстро-быстро перебирал ногами и мечтала уже поскорее оказаться в своей комнате и там привести мозги в порядок, проанализировать всё и разложить по полкам. Запыхалась. Влетела в подъезд, пулей на второй этаж и к себе. — Кто там? — услышала я слабый голос матери. — Это я, — ответила и зажмурилась, приготавливаясь к выговору, но его не последовало. — А что случилось? — Тоже приболела, — соврала, не моргнув и глазом, — температура поднялась и меня классная домой отправила. — Ох... И после этого я помчалась к себе, где тут же сняла испорченную юбку и спрятала её в глубине шкафа. А затем бахнулась на кровать и накрылась подушкой с головой. Притихла, оттягивая момент жгучего осознания, но всё-таки позволила себе соскользнуть в кипучие думы. Кто такая Макси? Неужели парни имели в виду Марту Максимовскую? И что же тогда получается? Что режиссёр всего того ужаса, что творился со мной в гимназии в последнее время — это Басов, мальчик с глазами цвета топлёного шоколада, которые смотрели на меня так жарко и требовательно? Но для чего? Какой в том смысл, если Ярослав лично признался мне в симпатии? Хотел встречаться и так пылко шептал, что помнит клубничный вкус моих губ. Подарил ветровку за кучу денег и всегда срывался в разочарование, когда я ему говорила безапелляционное «нет». Где логика? Как это вообще выглядит со стороны? Парню нравится девочка, а он, что ли, приказывает лучшему другу, упросить свою фанатку устроить травлю той, кто нравится? Сюр, не иначе. Да и я сама никогда не видела, чтобы парни сидели вместе с шайкой Марты или как-то близко общались с ней в стенах гимназии. Максимовская просто перманентно пускала слюни на Аммо, а тот только снисходительно взирал в её сторону и в ус не дул, тупо потому, что у него таких поклонниц вагон и маленькая тележка. И что же получатся? Нет! Ну это какая-то дичь! Да и вообще, может, мне послышалось? Просто на фоне банальной паранойи я интерпретирую всё без разбора в безумные умозаключения, а на деле там был Макс, а не Макси и обсуждали парни что-то вообще по другой теме. Хочется экшена? Нужно, чтобы всё было по красоте? Пусть врубает пятую космическую? Эти слова можно притянуть на тысячи тем, а не малодушно подозревать единственного в гимназии парня, который по-настоящему ко мне добр, в том, что он подлый манипулятор и жестокий игрок с чужими душами. Не могу я в такое поверить. Просто не могу. Да и мотива у него нет, чтобы творить подобное. Просто нет! Да, у Басова контры с моей мамой, но никто в гимназии не в курсе, что я её дочь. На этом и застопорилась, а затем провалилась в короткий и беспокойный сон, который нарушила бабушка, вошедшая в мою комнату. — Вера, мама сказала, что ты тоже заболела. — Ага, — кивнула я из-под подушки и вздохнула, реально чувствуя озноб и ломоту во всём теле, от перспективы завтра снова идти в гимназию.