— Скорпионище, — покачала я головой и всё-таки капитулировала его желаниям. Вероника — Я могу быть кем угодно, Истома. Главное, чтобы твой. — Сколько патетики, — буркнула я и отвернулась, смущённо прикладывая ладошки к пылающим от смущения и счастья щекам, ощущая, как в животе, дикими птицами бьются обезумевшие бабочки. — Если надо, то я вылью тонны горячей ванили, лишь бы тебя растопить и заставить снова в себя поверить. — Я верю поступкам, Ярослав. Не словам. В моей жизни были и есть люди, которые тысячи раз говорили мне о любви, но на деле показывали совершенно иное. — Я знаю, как это бывает. — Неужели? — хмыкнула я, обводя глазами роскошный кожаный салон автомобиля, цепляя взглядом дорогой телефон, а ещё стильные часы и фенечки на его крепких запястьях. — Я сирота, Истома. Боже! Сердце в груди от жалости истошно завизжало и, завывая, впало в истерику. Бедный... — Но твой дед... — Скорее тюремщик, чем любящий родственник. — Мне очень жаль. — Ничего, прорвёмся, малая. Теперь мы вместе. Ты и я. Вдвоём не так страшно шагать по этому долбанному, несправедливому миру, верно? — Верно, — кивнула я на автомате, вылизывая взглядом каждую чёрточку его чеканного лица и понимая, что увязла. Почти по самые гланды. И когда успела? — На месте, — очередной раз тормозит Басов и кивает мне на выход. Я подчиняюсь беспрекословно, следуя за ним по пятам. А затем не замечаю, как прохожу в пахнущее элитной косметикой помещение, застланное белым мрамором и зеркалами. — Привет, Рит, — обращается к миловидной блондинке за стойкой Ярослав, — тут мне моей девушке нужно красоту навести. — Сейчас посмотрю, что есть по записи, — на столичный манер безобразно тянет гласные девушка, и я чуть похлопываю себя по губам, чтобы не рассмеяться. — Запись оставь смертным. А мне надо вот прям щас, — жёстко рубит парень и блондинка кивает. А уже через пять минут я сижу в кресле и во все глаза смотрю на парня, что с упоением принялся приводить мои волосы в божеский вид. Вадим. Он же Вадик. Он же, как сам стилист попросил его называть, Вау-Вадя. Серьги в ушах, на пальцах колец штук двадцать, не меньше. Длинная чёлка. И глаза подведены. Я такого, так скажем, мальчика, не видела никогда. А он что-то восторженно тараторит, обсуждает мой будущий образ с Басовым, который смотрит на парня с изрядной долей снисхождения и лениво скользит по моему лицу взглядом, заставляя меня перманентно краснеть. — Ну вот и всё, — на эмоциях вскидывает руками Вау-Вадя, а затем складывает их на груди, довольно жмурясь. И я тоже. Неровно обрезанные волосы аккуратно и по моде подстригли. И отражение в зеркале уже не пугает так, как прежде — у меня теперь рваное каре и пряди кокетливо касаются плеч. — Мне нравится, — шепчу я, недоверчиво разглядывая себя в зеркале. — Мне тоже, — кивает Басов. — И мне, — вдруг доносится до нас голос Аммо. Синхронно поворачиваемся и во все глаза удивлённо смотрим на Рафаэля. Он словно большой, хищный кот крадётся к нам, пока не подходит ко мне вплотную, пристально рассматривая мою причёску. — Что случилось? — нараспев тянет парень и вопросительно переводит хмурый взгляд на Басова. Слишком хмурый взгляд. — Максимовская и Ко, — прищурившись отвечает Ярослав, и, мне кажется, что в этот момент между лучшими друзьями происходит какой-то немой диалог. — Вот же с-с-с... стервы! Я думаю, что пора принимать меры, Бас, — пальцы Рафаэля цепляют прядки, обрамляющие моё лицо, и заправляют их за ухо. — Я уже. И убери от неё свои руки, — резко теснит друга Ярослав и Аммо тут же, словно капитулируя, поднимает ладони вверх, делая шаг назад. — Остынь. Я не претендую. — Я и вижу, — словно питон шипит Ярослав. — Мальчики, — рву я со своей шеи накидку и встаю между друзьями. — Ты чего тут? — задвигая меня себе за спину и игнорируя мой выпад, спрашивает у друга Басов. — Сегодня первое ноября, чувак, — смеётся Рафаэль, — у тебя днюха — совершеннолетие, а ты потерялся. — И? — Я ехал мимо, увидел твою тачку. Все наши на низком старте, ждут от тебя отмашку, а ты гасишься, — Аммо разводит руками. — Я теперь с Никой, — чеканит Басов, кивает застывшему рядом с нами Вау-Ваде, а затем берёт меня за руку и тащит на выход, останавливаясь лишь у стойки блондинки Риты, чтобы расплатиться за работу мастера. Аммо, словно тень следует за нами. И пока Ярослав зависает с платежом, Рафаэль чуть оттесняет меня и, будто бы заглядывая в самую мою душу, тихо спрашивает, так, чтобы его слышала только я: — Значит, ты всё-таки выбрала его? — Да, — киваю я и отчего-то тушуюсь, а потом и вовсе выпадаю в нерастворимый осадок от всего одного слова, которое с бесконечной грустью в глазах, произносит Аммо. — Зря. Эти три буквы — будто разрывные пули и они в упор расстреливают мою уверенность в завтрашнем дне рядом с Ярославом. Заставляют снова люто сомневаться и почти до крови закусывать щеку изнутри, от ужаса, что всё происходящее со мной страшный кошмар или жестокая игра, в которой я — всего лишь жалкая марионетка. — Почему? — сглатываю я комок в горле. — Что почему? — нарушает наше уединение Басов. — Да вот, — как ни в чём не бывало улыбается Раф, а в следующее мгновение цепляет пальцами крестик, висящий у меня на шее, — я говорю Нике, что она неправильно носит своё украшение. Вера должна быть ближе к телу. — Ну и? — снова прессует тёмным, в крайней степени недовольным взглядом лучшего друга Ярослав, а тот только улыбается, словно исчадие ада, и зачем-то задирает на себе худи вместе с футболкой, полностью оголяя идеально вылепленный пресс, кое-где уже затронутый разноцветными чернилами. Я в шоке зависаю, не в силах оторвать взгляда от загорелой кожи. Сглатываю. И окончательно впадаю в оторопь от этого поступка, ведь помимо шикарного тела, мне в эту самую минуту демонстративно показывали ещё и низко сидящие на бёдрах джинсы и резинку от нижнего белья. Господи! Да что же творит этот парень? И зачем? — Потому что распятие нужно носить так, чтобы его уже нельзя было снять. Аммо медленно ведёт пальцами по тугим, косым мышцам пресса, где на его боку в глаза мне бросается слишком реалистичная картинка, изображающая мучения Иисуса Христа. Красуется. Поворачивает, и так, и эдак. — Прикройся, — рычит Басов, и я наконец-то отвисаю, а затем и вовсе отворачиваюсь, чтобы не спровоцировать ещё больший конфликт. Ведь сейчас всем вокруг понятно, что воздух между парнями искрит в предгрозовом предвкушении. И только Аммо всё нипочём. Он хохочет. Подмигивает мне и лишь тогда скрывается с наших глаз, не забывая кинуть на ходу слова, обращённые ко мне одной: — Ника, я не шутил... зря, зря, зря... Боже! Вероника — О чём он говорил тебе? — несколькими минутами позже всё-таки устроил мне допрос с пристрастием Басов, когда мы вновь уселись в машину и устремились в сторону пляжей. — Да так, ерунда... — Я задал тебе вопрос, Истома, — переплёл наши пальцы Ярослав и ощутимо их сжал, вынуждая меня выдать больше конкретики.