— Истома? — Да, Яр! — выдохнула я и, чувствуя дурноту, прикрыла глаза. — Да, если моя мама узнаёт, что я встречаюсь с тобой, то мне крышка. На полном серьёзе и без всяких преувеличений! — Я плохой кандидат для тебя? — Наихудший, — киваю я, признаваясь честно хотя бы в этом. — Потому что не хожу в церковь и не распеваю псалмы в честь Всевышнего? — И поэтому тоже. — Но кто ей может донести-то? Мы тут. Она там. Успокойся! — П-ф-ф-ф... — У неё есть знакомые в этой гимназии, что ли? Вы же приезжие. Весь город — чужие люди. — Ну... я не знаю, — и мне хочется откусить себе язык за это враньё. — Я понял, — кивнул он и сделал шаг от меня, а потом рубанул воздух и обвинительно ткнул пальцем мне в лицо, — мандраж на ровном месте, вот что это, Истома. Ладно, но! Мама — это, конечно, прекрасно. И наверное, я когда-то смогу понять, за что ты так преданно и верно её любишь, стремясь во всём угодить. Вот только пока... я этого сделать, увы, не могу. — Ярослав, — тяну я к нему руку и прикусываю губу до крови, когда вижу, как стремительно тухнет его взгляд. — Тебе надо сделать выбор, Истома. Я свой уже сделал. Мы же взрослые, а не сопливые карапузы, которых мама вот-вот покричит домой, потому что уже стемнело. — Я зависима от неё, Яр! — в сотый раз пытаюсь я достучаться до парня, но вновь терплю полный провал. — Я тоже много от кого зависим, Истома. Но мне плевать, потому что я личность, а не чья-то табуретка, которую можно по прихоти двигать взад-вперёд по комнате. — Яр... — Всё, решай. Как определишься — дай знать. И он ушёл, оставив меня беззвучно реветь навзрыд. Агонизировать и совершенно потеряться в себе. В своих «надо», «хочу» и «должна». Я не была самостоятельной. Я была просто маленькой девочкой, которая не понимает, что надо сделать, чтобы мама наконец-то приняла мой выбор. Но слова Басова всё-таки возымели свой эффект. Вместо Семёна из школы меня вновь встречала бабка. Злющая, как неделю некормленый цербер. Она ещё не в курсе моей провинности, но уже качественно пытается вынести мне мозги из черепной коробки, распекая на все лады. Но мне так плевать на её змеиное бормотание. Всё, о чём я могу думать — это Ярослав и что я буду делать, если он действительно откажется от меня из-за моих закидонов. Подыхать. И это факт! И я наконец-то, наплевав на все табу, делаю для себя выбор — Ярослав важнее. А мама? Ну, рано или поздно, но она будет вынуждена смириться с моим выбором. А если нет? Значит, это её проблемы. Вот только несмотря на то, что все психологические и моральные гештальты я для себя закрыла, в ожидании родительницы и предстоящего разноса, моё внутреннее напряжение достигает критических отметок. Я фактически на взводе. А практически в ауте. И вот наконец-то из прихожей раздаются знакомые звуки — это мама пришла с работы. Разделась. Разулась. Прошла в ванную помыть руки. Дальше на кухню. Щёлкнула кнопка на чайнике, и он отчаянно зашумел, стараясь быстрее вскипятить воду. А я жду, что меня вызовут «на ковёр». Но нет. Мать поела. Посмотрела телевизор с вечерними новостями. Затем обсудила с бабушкой день, накручивая тем самым мои нервы на эфемерную ржавую вилку. И только тогда, когда я практически начала звенеть от тревоги, её шаги послышались в коридоре, ведущем в мою спальню. Голова загудела и разболелась так сильно, что меня резко затошнило. Руки вспотели и задрожали, а во рту критически пересохло. И каждый волосок на теле встал дыбом, готовясь к неминуемому ахтунгу. — Вера, Вера, Вера, — зашла мать в мою комнату, неспешно потягивая ароматный малиновый чай из пузатой кружки. — Привет, мам, — прокашлялась я и кивнула женщине, абсолютно растерявшись от такой подачи. — Ну, — уселась она на мою кровать и закинула ногу на ногу, — и что у тебя с ним? Я тут же сглотнула, подавив в себе порыв отвести глаза и нервно затеребить рукав домашней кофты. — Ничего, — не моргая ответила я. Не слишком поспешно, но и не слишком медленно. Так как надо, если бы я действительно говорила правду. Я отрепетировала это слово десятки раз и выдала его безупречно. — Ничего? Х-м-м, а знаешь, я тебе верю, — и ещё одна тёплая, совершенно искренняя улыбка сорвалась с губ матери. — Да? — Конечно? Ты же у меня не совсем конченная тупица, чтобы клюнуть на басню о том, что этот парень действительно заинтересовался тобой? — Мной? — выдохнула я и живот туго, слишком болезненно скрутила судорога. — Посмотри в зеркало, Вера, — кивнула она на створку шифоньера, и я тут же последовала её приказу, — что ты там видишь? — Себя. — Да. Там ты, Вера. Серая, ничем не примечательная мышь. Обычная. Заурядная. Посредственная. Но это ли не дар Господа нашего, дочь моя? На такую простушку, как ты, никогда не посмотрит с любопытством такой популярный парень как Басов. Никогда не заинтересуется, не обманет и не испортит. Ибо зачем? Вокруг него толпа разукрашенных, опустившихся вертихвосток, каждая из которых костьми ляжет, только бы он осквернил её тело и душу. — Мам? — я скривилась от обиды и даже протянула к ней ладонь, образно умоляя её не унижать меня и мой внешний вид до такой степени, но она ничего не замечала, продолжая топить мою уверенность в себе в сточных водах своего сознания. — Ох, доченька, ты у меня еще совсем глупенькая, наивная и доверчивая. Я тоже когда-то была такой. Дурой! Но всё ведь очень просто, не так ли? — Я не понимаю, — качаю я головой, не в силах постичь направления её мысли. — На дворе тринадцатое ноября. Целых два с половиной месяца ты спокойно проучилась в этой гимназии, ходила мимо Басова, а потом вдруг случилось немыслимое — считай, что чудо, да? Так, думаешь? Басов увидел тебя и занемог? Цветы, свидания и дальше по списку. И куда он притащился с ними? Вау, вот это совпадение — в кабинет того преподавателя, который в кои-то веки не спускает ему с рук его замшелую тупость! — Мама, между нами ничего нет! — решила я пресечь дальнейшую полемику, но кто бы мне внял. — И не будет. Потому что я руку даю на отсечение, Вера — это бесовское отродье прицепилось к тебе только потому, что как-то узнало о том, что ты моя дочь. Я — его враг номер один в гимназии, потому что не даю ему продыху, не покупаюсь его семьёй и честно ставлю оценки его знаниям. Его это бесит. Его это убивает. И он готов на всё, чтобы достать меня. Только меня одну. А на тебя ему плевать с высокой горы! Понимаешь? Других вариантов просто нет и быть не может! Я вконец сникла и принялась рассматривать свои короткостриженые ногти, пытаясь полностью абстрагироваться от слов матери и не показывать, как меня ранят все эти красочные эпитеты в мой адрес. Вот только жгучие, солёные слёзы уже скопились в уголках глаз и грозились пролиться, выдавая меня и моё отчаяние с головой. Потому что да — всё услышанное было логичным до безобразия и слишком сильно смахивало на горькую, но правду. Я же и сама об этом не раз думала. — Какая разница, зачем и почему это произошло, мама, если мне нет дела до этого парня? — прошептала я, приказывая себе успокоиться и не реветь. — Нет дела? Вот и чудесно, Вера! Просто превосходно. В таком случае я надеюсь, что ты впредь будешь благоразумна и не станешь более служить мишенью для игр этого недоноска Басова. Ведь так? — Так... А что я ещё могла сказать, если мать мастерски запустила в мою душу, сердце и разум клубок змей, который расплодил во мне сомнения и неуверенность в себе. И в нас. А были ли мы на самом деле? Вероника Остаток вечера я пребываю в каком-то коматозном состоянии. Меня раздирают на части мои же собственные мысли и слёзы катятся из глаз, как бы я ни просила их перестать делать это. Мне больно. И страшно. Но я вновь прокручиваю в голове события минувшего прошлого. Вот же только я была всего лишь жалким недоразумением на пути у безусловного Короля нашей гимназии. Кочкой. А потом как гром среди ясного неба — и вот уже я его фаворитка, которая купается в любви и заботе. Дотрагиваюсь до кончиков своих короткостриженых волос и всхлипываю. А что, если мама права? Что, если всё это лишь жестокие игры мажора, которому перешли дорогу? И я тут же вспомнила, как Ярослав рассказывал мне, что его любимая игра — это шахматы и нет на свете ничего увлекательнее, чем загонять своего соперника в ловушку, пока тот не ошибётся и не капитулирует. Было время, Басов даже выбирал, чем заниматься серьёзно: плаванием или разучиванием стратегий. Возможно, я — всего лишь его Гамбит, которым Ярослав, не задумываясь, пожертвовал для достижения своих собственных, высших целей. Но как можно поверить в подобное? Ладно отомстить матери – это я еще могу понять. Но чтобы психологически сломать невиновного? Это же за гранью! Не может быть этот парень с глазами цвета топленого шоколада быть таким чудовищем. Или может? Уже ночью срываю с себя все навешанные внутренние оковы и всё-таки тянусь к телефону, который подарил мне Ярослав. С замиранием сердца снимаю блокировку и медленно умираю, потому что там ничего. Ни одного сообщения нет. По нулям. Кликаю на его аватар Басова и проваливаюсь в его профиль. В сети... И молчит. Кончики пальцев зудят, желая жать на сенсорные кнопки, чтобы напечатать ему сообщение. И я даже делаю это, а потом удаляю жалкое «привет» и откидываю от себя гаджет. Реву в подушку и спустя бесконечные минуты внутренней агонии всё-таки выбиваюсь из сил. Засыпаю. А во сне вижу жуткие картинки того, как Ярослав бросает меня. Просто разворачивается и уходит в закат, пока я стою на коленях и в просительном жесте тяну руки к своему кумиру. Которому больше не нужна…