Мать всё-таки добилась своего и заставила меня выбросить цветы в урну, а затем вся налилась негодованием и набрала в лёгкие побольше воздуха, чтобы приступить к допросу с пристрастием. — Как ты посмела...? — Алевтина Петровна, ещё раз здравствуйте, — а я от этого голоса часто-часто заморгала и даже забыла, как дышать, а потом повернула голову и напоролась на пристальный и колючий взгляд Аммо. А на лице его, в противовес этому, милая и беззаботная улыбка в тысячу мегаватт. — Рафаэль? — тут же сдулась мать и шлёпнулась на свой стул. — Я к вам по делу. Это важно! Хотел уточнить моменты по будущему сочинению. — Ах, сочинению, — поправила мать волосы и жадно отхлебнула воды из стакана, — да, конечно. Что там у тебя? — Я тогда пойду? — осмелилась промямлить я. — Иди, — рубанула мать и, кажется, забыла о моём существовании, полностью сосредоточившись на своём любимом ученике. А мне второй раз повторять и не нужно было. Я врубила пятую космическую и пулей вылетела из кабинета, забывая обо всём на свете. Главное одно — я получила отсрочку своей казни. Вот только этот злосчастный день выдал мне не все сюрпризы. На следующих двух уроках французского ко мне без спроса и будто бы так было всегда, подсела Дина Шевченко. Ничего не говорила и на мой вопросительный взгляд только пожала плечами и отмахнулась. А затем наступила большая перемена и начался второй акт марлезонского балета с Басовым в главной роли. — Привет, Истома, — парень материализовался позади меня, когда я раздумывала, что выбрать на обед: гречку или рис. — Привет, Ярослав, — вздрогнула я и зажмурилась, честно не зная, какого именно выкидона от него вновь ожидать. — Ты жива! — закинул он мне руки на талию и резко прижал к себе. Удар — вспышка. И столб фантомных искр взмывает в небо от соприкосновения наших тел. Чёртовая магия! И я хочу, чтобы она кипела между нами вечно, но есть нюансы. — Жива, — аккуратно высвобождаюсь я из его пут, замечая, как тихо стало в столовой, потому что все сейчас пялились на нас и обалдело хлопали глазами. Ну да. Где я — очкастая замухрышка с лишним весом и где король этой гимназии, идеальный, как грех во плоти? — А я думал, что тебя эта грымза сожрёт и даже не подавится, — Басов хохотнул и, как ни в чем не бывало, продолжал вещать, пока водружал на мой поднос чашки с едой, — но реально, парни перед её занятиями ещё и не такое отжигали, Серяк вообще мог прямо посреди урока язык в рот Фадеевой засунуть и ни слова против. А тут начала исполнять чего-то… — Яр, послушай, — вся покрылась я ледяной коркой изнутри и снаружи, понимая, что придётся вновь требовать не просто сбавить темп, а скрутит его на ноль, потому что... Блин, ну я жить хочу. Дышать! Любить! И желательно в этом самом городе! Но если мой парень продолжит гнать коней в том же духе, то меня просто увезут на край географии и запрут в башне, выкинув ключ в глубокое синее море. К гадалке не ходи, так и будет! — Сядешь за наш стол? — Яр... — Кстати, я поговорил с Аммо, прокомпостировал ему мозги и всё такое. Так что, не беспокойся, больше инцидентов с Мартой ты не увидишь. Блин, поднос маленький, всё не влезло. Ладно, пошли. И попытался переплести наши ладони, но я решительно одёрнула руку, игнорируя любопытство разношёрстной толпы, перешёптывания и завистливые взгляды девчонок. — Стой, — как вкопанная замерла я на месте и требовательно посмотрела на парня, а тот наконец-то допетрил, что к чему и тоже вопросительно на меня глянул. — Истома? — Остановись. — Почему? — Потому что я... — Ну, ну, давай дальше рожай, малая, — по его лицу пробежала тень, и он сложил руки на груди, ожидая от меня продолжения. — Счастье любит тишину. — Чушь собачья! — выплюнул Басов. — Я не хочу трясти нижнее бельё на потеху всей гимназии, — словно уж вертелась я на раскалённой добела сковородке. — А я хочу. Потому что это нормально — не прятаться в пыльных чуланах, когда два человека влюблены друг в друга. Ясно? Я в тебя влюблён. А ты в меня? — Яр... — Так, понятно. Короче, или ты со мной, Истома. — Послушай... — Или нет. Сглатываю. И теперь нагоняй от матери кажется мне чем-то незначительным на фоне зарябившего перед глазами возможного расставания с этим парнем, от которого у меня напрочь снесло крышу и сердце каждую минуту истошно вопит, качая по венам не уже не кровь, а чистый эндорфин. Но это всё пат! Я в адовой западне и не знаю, что делать. Может, именно поэтому я молча разворачиваюсь и составляю с подноса всю еду, что набрал для себя Ярослав, а потом шагаю к своему столику, игнорируя недовольный рык за спиной. Он злится. Я знаю. Но что я могу? Я просто сажусь на привычное место, за пустой, одиноко стоящий в самом углу помещения стол и принимаюсь заталкивать в рот еду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Вот только моё уединение длится недолго. Уже спустя минуту стулья вокруг стола выдвигаются, а рядом со мной садится Басов. С другой стороны — Серяк и Тимофеев. Напротив — Аммо, раздавливая меня жестким взглядом исподлобья. Столовая гудит. Кто-то свистит. Кто-то в ладоши хлопает. Со своего места на нас прищурившись глядит Максимовская и её свита. А Ярославу всё нипочём. Он просто закидывает на мое плечо руку и притягивает к себе, шепча на ухо безапелляционное: — Ты со мной. Я так решил. А я лишь в изнеможении прикрываю глаза, потому что в этот самый момент в дверях столовой появляется моя мать и буквально распинает меня своей яростью. Всё...я в котле! Глава 33– Горькая правда Вероника Последние уроки я шарахаюсь по коридорам гимназии от Басова как чёрт от ладана. Но он словно ищейка преследует меня и будто бы знает, где именно я пытаюсь от него скрыться. Достаёт из-под земли. А затем припирает к стенке. — Ты стесняешься меня, что ли, истома? — его голос такой грустный и скрипучий, что, мне кажется, ещё чуть-чуть и парень просто сорвётся в отчаяние. — Нет! Что ты? — а сама головой по сторонам кручу, боясь того, что мать снова увидит нас вместе. Мне и так от неё уже пришло на телефон несколько гневных сообщений, в которых она сулит мне сущий ад. Хватило! — Тогда что происходит? Я же вижу, что ты сторонишься меня. Ещё вчера ты таяла в моих руках, позволяя целовать тебя всю, а сегодня даже прикоснуться не разрешаешь. Что мне теперь думать? — Я... — Поставь себя на моё место. Какого тебе было, если бы я начал исполнять такую дичь, м-м? Внутренности от подобных перспектив тут же обварило крутым кипятком. Вспухли волдыри и моментально лопнули, сочась кровью. Больно! Боже, от одной мысли, что нас больше не станет — я умираю. — Тебя опять прессует Максимовская? — О нет, — качаю я головой, — она меня больше не трогает и вообще обходит по широкой дуге. — Её пешки? — Никто, честное слово. — Тогда в чём дело, малышка? — Я не знаю, как сказать, — замялась я и прикусила подушечку большого пальца, уговаривая себя молчать и не подливать керосина в растравленный костёр происходящего. — Ты паришься из-за мамы? — я тут же удивлённо вскинула на него глаза и затаила дыхание. — Что? — я немного сбиваюсь с жизненного ритма оттого, что он так точно попала в цель. — Ты думаешь, что кто-то ей расскажет, что мы тут с тобой влюбились на всю голову, так? — О боже...