— Не надо, Яр. Я уже ни раз лицезрела своё отражение в зеркале. — И что оно тебе показывает? — Лишний вес. Очки. Ничего примечательного, за что можно было бы зацепиться. Так что, я до сих пор не понимаю, что ты во мне нашёл. — Это мать тебе на мозги серной кислотой опять промыла? — Да причём тут моя мать? — вспыхнула я. — Да притом! Нет у тебя никакого лишнего веса, Истома. С чего ты вообще это взяла? Разуй глаза! У тебя задница шикарная — мечта — Кардашьян нервно курит в сторонке, талия тоненькая, грудь — закачаешься, ноги — вау. Просто ты бродила по гимназии как ссутулившаяся хмурь в своих балахонистых юбках и блузках, с этой косой, затянутой так, что аж брови на затылок повело. Без шуток! Я тут же от этой аналогии прыснула и рассмеялась, так как Басов ещё и показательно продемонстрировал то, о чём говорил. — Хохочет она, — покачал головой парень, — тебе гордиться надо своими роскошными формами, а не маскировать их за уродливыми балахонами. Уставился на меня обжигающе, а потом отрицательно покачал головой. — Нет, забудь, что я сказал. Прячь их и дальше, только моими будут, — и дурашливо улыбнулся, лохматя свою шевелюру. И я снова рассмеялась, пока Басов всё-таки подался ближе и укутал меня в свои объятия, зарываясь носом в ямочку под ухом и втягивая с тихим стоном мой запах. — Вкусно, — бормочет, — ты реально словно спелая клубника со сливками, Истома. Так бы и сожрал. Я же, не в силах ничего с собой поделать, только глупо хихикала и слушала бесконечное тарахтение собственного, обдолбанного любовью сердца. — Сколько у нас есть времени? — Воскресное богослужение начинается в восемь утра. Мама встаёт в шесть. Бабушка ещё на полчаса раньше, чтобы приготовить всем завтрак. Так что, как видишь, немного, — с укором перевела я глаза на висящие на стене часы, которые уже уверенно подкрались к трём ночи. Ужас! — И как часто у вас происходят такие вылазки за божьей благодатью? — Трижды в будни и ещё вот в воскресенье. — И никак не откосить от этого очарования? — Мама с меня три шкуры спустит, если я только попробую про подобное заикнуться. Я не могу пойти в церковь лишь в одном случае — если буду при смерти. — А ты сама в бога-то веришь, Истома? — Мне приходится. — Приходится? — Да. А иначе, кому еще я смогу задать все свои вопросы в конце пути? — Их так много? — Очень. — Спрашивай сейчас. Вдруг он услышит. — Нас больше восьми миллиардов, Яр, — смеюсь я и, зарываясь пальчиками в мягкие волосы на его затылке, млею, — даже если представить, что половина сейчас спит, то и тогда он оглохнет от наших стенаний. — Но что, если бы? — У меня много всего к нему, Яр, — я на мгновение замолчала, пожевав губу и раздумывая, нужно ли вываливать на парня все свои мысли, но потом всё же рискнула и заговорила: — В истину ли мы верим или всё, что нам говорят о мире — это ложь? Что, если в конце пути окажется, что мы тратили время впустую, цепляясь за ценности, которые придумал человек, а не бог? Что, если нет никакого рая и бесконечного неба? Что, если нет никакого второго шанса и искупления? Почему те, ради кого мы стараемся стать лучше, делают нас только хуже? Почему мы врём, улыбаясь, что всё в порядке? Почему мы вечно гонимся за правдой, а потом не зная, что с ней делать, сами же её отвергаем? Почему мы ненавидим? Почему завидуем? Почему живём каждый день так, будто у нас впереди целая вечность? Почему не боимся терять родных? Почему сами их отталкиваем в бесконечном беге за мечтой, которая нам не нужна? Почему мы мучаемся каждый день, но продолжаем цепляться за эту жизнь? В чём смысл этого всего? — Я... не знаю. — Я тоже, Яр. Ни у кого нет ответов. Это и пугает. И делает нас такими, какие мы есть. — А какие мы есть? — Какие? Мы жестокие в своём неведении. Равнодушные материалисты. Бессердечные эгоисты, оберегающие только свой маленький рай на земле, даже не подозревая, что это всего лишь иллюзия, скрывающая настоящую, но страшную суть. — Какую? — Мы не властны над временем, удачей и судьбой. Мы просто глупые пешки, а наша жизнь — жестокая игра, где бог всего лишь равнодушный наблюдатель. А иначе, почему он не услышал ни одну нашу молитву? Войны за власть, ресурсы и территории — господь точно гудящая толпа, требует хлеба и зрелищ и ему плевать, что страдают его верноподданные. Всё легко и просто, ведь он придумал для них гениальную отмазку — на всё воля божья. — Истома... — А ты во что веришь, Яр? — сглатываю я прогорклый ком. — В себя. Так проще. Я на бога не уповаю. Но потом я у него и спрошу вдвойне. Вероника Мы замолкаем и долго, просто обнявшись, смотрим в панорамные окна на чернильный горизонт. Но я не перестаю думать и раскладывать по полочкам то, что мне сказала мать про Ярослава. И всё бы ничего, но кое-что просто не стыкуется в моей голове. И вариантов у меня не тьма, а всего два, потому что семья Басова очень влиятельна и просто так угрожать этому парню сможет разве что полная дура или конченая самоубийца. — Яр? — М-м? — Давай поговорим. — Давай, — соглашается он и тяжело вздыхает, прикрывая глаза. — Ты мне сказал, что моя мама угрожала тебе. Это действительно так? — Так, Истома. — И ты её испугался? — Не её. И не я, — выдаёт он после продолжительной паузы, и я непонимающе ловлю его взгляд из-под опущенных ресниц. — Я не понимаю. Это какая-то тупость, Яр! Она простой, рядовой педагог, неужели нельзя было спустить всё на тормозах? — Ты думаешь, я не пытался? Но ты же знаешь, что невозможно спорить с тупыми людьми, да? Вот и я попался в те же сети. Скажи, тебе нужна церковь четыре раза в неделю? — Нет, — решительно выдаю я. — Вот и мне в жизни никуда не упиралась эта долбанная литература, стишки, повести и поэмы про выдуманную чушь, Истома. Я и так дохну от нагрузок: тренировки дважды в день, соревнования, гимназия, репетиторы. Только Храмова, как и в твоём случае, положила болт на чужие интересы. Потому что для неё существует лишь два мнения — её и неправильное. — И что это значит? — Пф-ф-ф! — закатил глаза Басов и устало потёр лицо ладонями. — Ты действительно хочешь покопаться во всём этом грязном бельё? — Да, Яр, — уверенно кивнула я, — а иначе я просто опять начну сомневаться на ровном месте, а я этого, видит бог, не хочу. Слышишь? Меня достал весь этот дурацкий пинг-понг между вами. — Ок, — поднял Басов ладони кверху и перевёл на меня жёсткий взгляд, заставляя внутренне обмирать от иррационального страха перед тем, что он скажет, — Истома, ты реально думаешь, что твоя мать просто так сунулась из маленького закрытого городка в чужой регион со своими законами, правилами и королями, а потом бац — отхватила рыбное место в самой престижной гимназии области, м-м? — К чему ты клонишь? — К тому, что чудес не бывает. — Я не понимаю... — Знаешь, я тоже сначала ни хрена не понимал, когда Алевтина Петровна вдруг неистово и излишне прытко принялась меня прессовать. Не думай, я знаю все свои минусы и где действительно конкретно проседаю, но тут, нате — меня начинают душить буквально на ровном месте. Я был, мягко говоря, удивлён. Дед, который сунулся к директору и попросил уладить вопрос мирно, так как я гребу медали по баттерфляю для гимназии пачками, тоже осел в непрезентабельную кучку, не в силах что-либо сделать. Пришлось копнуть глубже. — И? — Дед узнал много интересных сюжетных поворотов. — Боже, ну не томи! — Твоя мать родом отсюда, из этого города, Истома. Но ты и сама уже это знаешь, не так ли? Так вот, по молодости она была дама видная и немудрено, что по ней пускали слюни многие, в том числе и её нынешний козырной туз - Фёдор Добров. Он долго осаждал свою крепость и даже делал ей, уже беременной, предложение руки и сердца. Получил согласие, но свадьбы так и не состоялось. Скорее всего, тогда ещё простой мальчишка из рабочей семьи не смог достойно конкурировать с бравым военным Храмовым. А сейчас — да, ибо Добров ныне в статусе начальника управления департамента образования Краснодарского края. Женат. Есть сын нашего возраста. Но, что самое главное, Добров является родным братом прямого конкурента моего деда на место мэра в грядущих этой весной выборах. — Но при чём тут ты? — При чём тут я? П-ф-ф, ну как тебе объяснить? Ладно, давай начнём с малого. Как думаешь, произведёт ли сенсацию новость, что внук кандидата в мэры фактически купил себе аттестацию по тому или иному предмету, например, литературе, в прошлом учебном году? — Это какая-то чушь, Ярослав!