Я смущённо отвожу взгляд, прижимая к пылающим щекам ладошки, но всё-таки замечаю, как, привалившись к автомобилю напротив нашего, стоит Рафаэль и нервно накачивает себя отравляющими смолами. — Романтично-то как, Бас, — зажав в зубах сигарету, Аммо начинает громко хлопать в ладоши и ржать. — тачка, умотанная в нулину толпа вокруг. Ты хоть подогрев сидений ей включил? — Смотри не порвись, — откровенно огрызается Ярослав. — Ну, а ты, Истомина, что молчишь, м-м? Или тебе зашло это дешёвое тисканье в ночи? Я прикрываю глаза, прикусывая щеку изнутри от стыда. Потому что, чёрт возьми, он прав! И заслуженно тыкает нас сейчас в наше же дерьмо. — Аммо, — делает угрожающий шаг в сторону друга парень, — варежку свою захлопни. — Да я не с претензией. Что ты? Сколько их тут порвалось, да? Подумаешь, одной больше, одной меньше... — Чё ты сказал? — двумя руками резко бьёт Басов в грудь Рафаэля, но тот лишь поднимает ладони вверх, словно бы защищаясь. А затем сплёвывает на землю и улыбается так, что мне мерещится нечто безумное в этом оскале. — Я просто потерял вас ребята, а там как раз все начали пить за моё здоровье. Ну а как праздновать, если лучший друг был да пропал? — тут же переводит на меня свой горящий взгляд и качает головой. — Ах, Вероничка, что же ты делаешь, м-м? — Что с тобой? — почти в упор наклоняется к другу Басов. — А с тобой? — снова ржёт Аммо и закусывает между зубами свой пирсинг, поигрывая бровями. — Так, всё, — рассекает ребром ладони воздух Басов, затем разворачивается, берёт меня за руку и ведёт обратно к машине. — Сваливаешь, да? — Пикассо, твою мать, осади! — почти орёт Ярослав. — Давай ты протрезвеешь, и мы поговорим. — Ну и вали! — и выставляя два фака на вытянутых руках, устремляется обратно к входу в ночной клуб. — Поехали, — со вздохом произносит Басов. — Но как же, Яр, ведь у него сегодня день рождения. — Истома, у этого говнюка днюха была неделю назад, ещё одиннадцатого числа. Он тебе навалил с три короба, а ты и рада ему верить. — Что? — Всё, прыгай, — открывает дверь со стороны пассажирского сидения и, когда я подчиняюсь, смачно шлёпает меня по попе. — Ауч! — Не задница, а дурман, — прикусывает нижнюю губу парень и закатывает глаза. Но уже в машине после того, как мы снова не ушли на дно собственной зашкаливающей страсти, я всё-таки рискнула чуть отстраниться и задать Басову вопрос в лоб. — Что происходит с Аммо? Вздыхает. Трёт глаза, а затем пожимает плечами. — Завис он. — В смысле? — На девчонке, — парень говорит это, а всё моё тело покрывается липкими мурашками. Горло забивает противный ком и я, едва дыша, уточняю. — На какой? — Недоступной ему. Вот и бесится. — Боже..., — сглатываю почти животный ужас. — Третий альбом в расход пустил, но до сих пор не понял, что у него мозги свернулись всмятку. Хмурюсь и медленно выпадаю в нерастворимый осадок. — Что это значит? — А ты что удумала? — косится на меня и смеётся Басов. — Пикассо — ещё тот паук, Истома. Ладно, поехали, покажу тебе кое-что. — Что? — Небо в алмазах, — усмехнулся, переплёл наши пальцы, а затем медленно потянул к себе мою ладонь, нежно-нежно прикасаясь к её тыльной стороне горящими губами. Снова растаяла...впрочем, как и всегда. Глава 38 - Паутина Вероника — Где это мы? — у меня полностью спирает воздух в груди. — Ну чего ты вся скукожилась, Истома? Я же не в лесополосу тебя завёз в самом-то деле? Расслабься. Молчу. Мнусь. Заламываю руки, поглядывая на элитную многоэтажку, обнесённую высоким кованым забором и стоящую в притирку к центральной набережной города, но меня не отпускает. Я только сильнее зажимаюсь и начинаю сомневаться в том, что мне нужно быть там, куда он меня ведёт. — Пошли, — его пальцы нежно проходятся по моей скуле, — пожалуйста. — Ненадолго? — Угу, — кивает и прикрывает глаза, когда его губы бесконечно трепетно накрывают мои, — ты будешь первым гостем. — Неужели? — Да. — Блин, — прикусываю от неуверенности язык и кошусь на чёртовые колготки в сетку. Вырядилась на свою голову, дурында стоеросовая. — Я буду хорошим мальчиком, обещаю. — Ох... ну, ладно. Басов, кажется, тут же выдыхает и улыбается, словно мальчишка, впервые увидевший доброго Дедушку Мороза. Стискивает меня до тихого писка, а затем трогается с места и заезжает в подземный паркинг. Спустя минут пять мы уже поднимаемся в лифте на двадцатый этаж. На площадке всего три двери, одну из которой Ярослав открывает, звеня увесистой связкой ключей. — Прошу, — подмигивает он мне и делает приглашающий жест пройти внутрь, — чувствуй себя как дома. — Чья это квартира? — хмурюсь я. — Моя. Подарок отца на совершеннолетие. Я перешагиваю порог, но тут же, осекаясь, вопросительно вскидываю на парня глаза. — Но ты же говорил, что он... — Посмертная пасхалка, — разводит Ярослав руками и взгляд его тухнет, — одна из многих, которые мне до сих пор не могут простить. Я непонимающе зависаю, но Басов только отмахивается и в секунду меняет мрачный вид на максимально доброжелательный, а затем берёт меня за руку и ведёт по квартире, показывая, что и как тут у него обустроено. Здесь всего две комнаты, но обе огромные и с видом на море. Панорамные окна затянуты струящейся полупрозрачной тюлью и тяжёлыми блэкаутами. Минимализм. Много воздуха. Мало декора. Просто невероятных размеров телевизор висит в гостиной. Пространство оформлено в тёплых оттенках кофе со специями и только одна стена в спальне выделяется из общего складного ансамбля своей вычурной белизной. Парень поясняет, что хотел бы изобразить на ней какой-то арт, но пока ещё не определился с его содержанием. — Красиво здесь, уютно, — киваю я, когда Ярослав усаживает меня на диван и укутывает с головы до пят в мягкий плед с длинным ворсом, — и тепло. Особенно пол. Я пытаюсь раскрыться, но Басов упорно прикрывает мне ноги. — Истома, давай не драконь меня, ладно? — рычит он и ощутимо прихватывает за бедро, чуть подтягивая к себе. Глаза его тут же словно бы загораются потусторонним огнём, а черты лица заостряются, выдавая его взвинченное состояние. — Ты чего такой, Яр? — шепчу я, поражённая его реакциями. Раньше, ещё до ссоры, он никогда не был таким раскрученным. Басов казался мне максимально собранным и спокойным, знающим, что делать, как и когда. Теперь же его было не узнать. — Я скучал, — скрипит он неожиданно, — и ещё...никогда не видел тебя такой. — Какой? — Потрясающей.