Пришлось лавочку свернуть. Но и после того, как прозвенел звонок, нам поболтать не удалось, так как на мой телефон пришло сообщение от мамы: «После занятий сразу иди в приёмную директора и жди меня там. Скажешь, что учитель по литературе вызвала». К — конспирация. Но ослушаться маму я не хотела, поэтому быстро кивнула Дине на прощание и потопала туда, куда было велено. Но, когда достигла своей цели, обмерла, увидев рядом с кабинетом директора целую толпу парней. И состав этого сборища был для меня самым ужасным из всех возможных, что я могла бы себе представить. Компания Басова. И я так испугалась столкнуться с ним лично лицом к лицу, что тут же разогналась до пятой космической скорости, намереваясь по-быстрому проскочить мимо и максимально незаметно скрыться в нужном мне кабинете. Но где я, а где везение, верно? Да, я снова эпично вписалась в кого-то, стоило мне только открыть дверь в приёмную. А уж когда подняла глаза, то с ужасом поняла, что это не просто кто-то там, а сам Ярослав Басов во плоти. Смотрит на меня пустым взглядом, будто бы видит в первый раз в жизни и на мою попытку извинится, только равнодушно и отрывисто рубит: — Свободна, — а затем скрывается в коридоре. Фух! Я же, со свернувшимися в тугой комок внутренностями, лишь приветственно киваю секретарю и падаю в нервном изнеможении на диванчик, невольно прислушиваясь к мужским голосам за закрытой дверью. Разобрать о чём они говорят нереально, но через минуту я вздрагиваю, когда слышу их раскатистый хохот. Сердце в груди тут же жалобно застонало и дрогнуло. От обиды и горечи. Потому что оно знало, что смеялись эти парни именно надо мной. Очевидно, важной заднице Ярославу Басову напомнили, кто я такая. Та самая пухленькая и невзрачная девчонка в очках и с косой, что неудержимо и совершенно бесстыже рассматривала на физкультуре его идеальный пресс. Вешалка. Да уж, очень смешно. Обхохочешься! И я сложила руки в молитвенном жесте, и впервые в жизни принялась со всем имеющимся у меня рвением взывать к Богу, чтобы он оградил меня от этого, во всех смыслах плохого парня, его жестокой компании и сплетен, которые крутились вокруг меня только благодаря всем им, вместе взятым. А ещё я просила у всевышнего, чтобы он снова позволил мне стать невидимкой. Так лучше. Так спокойнее. Так не больно. Теперь я это знала... Глава 6 - Я тебя вижу Вероника — На вот, Вера. Это тебе нужно выучить до завтра, — на следующий день за завтраком протягивает мне лист формата А4 мама. — Что это? — хмурюсь я. — Стихи. Завтра на службе будешь славить этими строками Бога, — делает глоток чая родительница и морщится, а затем докладывает в чашку сахара. — Но у меня хор, — развожу руками и вопросительно гляжу на неё. — Пора сделать приношение, Вера, а не идти по накатанной. И вообще, что ещё за вопросы и скорбное выражение лица? Я сказала — ты делаешь. Послушание — это условие любви. Бог всё видит! И на всё его воля! — Просто у меня много уроков, мам. В четверг контрольная по алгебре, а в пятницу по физике. Мне нужно серьёзно готовиться. И это я молчу про обычную текучку по домашке, — загибала я пальцы на руке, пытаясь донести матери, что загружена под завязку, но это было бесполезно. Ибо всегда и на всё имелось альтернативное решение проблем. — Попроси помощи у Всевышнего. Зашибись! Я только сложила лист, засунув его в карман форменного кардигана, и послушно кивнула, отказавшись от дальнейшего бесперспективного и бессмысленного спора с матерью. И да, я могла бы сказать ей о том, что думаю на самом деле обо всём этом. Но какой в том прок? Она не считает, что её «любовь к Богу» достигла фанатизма. А ещё свято верит в то, что однажды я скажу ей «спасибо» за то, что она развернула меня и всю нашу семью к свету. И совершенно не понимает, что мне нужна не божья благодать, а лишь материнское участие — нежные объятия, ласковые прикосновения, поцелуй на ночь и поутру. Немного в общем-то, ведь правда? Вот только выбирать мне не приходилось. Да и жаловаться я не смела. Уж больно хорошо помнила, как это бывает, когда мама есть. Но её нет. — Алечка, дочка, а кто это к тебе вчера вечером приезжал? — кардинально сменила тему бабушка, переворачивая на сковороде очередную порцию румяных сырников, и я мысленно послала ей воздушный поцелуй, так как сама бы никогда не решилась спросить о странном посетителе. — Дед одного моего ученика, — буркнула мать и лицо её перекосилось от неприязни. — А что он хотел? — Пытался ещё раз, в неформальной обстановке уговорить меня быть лояльнее к его внуку. А по факту — закрыть глаза на все его возмутительные выходки. — Я видела, конверт тебе совал? — не унимала бабуля своего любопытства, и я тоже навострила уши, догадываясь, чей именно родственник так возмутил мою родительницу. — Да, хотел купить меня со всеми потрохами, — фыркнула мать и щедро отхлебнула чаю, — да вот только я не продаюсь за пачку красных бумажек. Пусть его внук учит предмет или остаётся на второй год, я всё сказала. — Совсем пропащий? — закончила с жаркой бабушка и поставила на стол полную тарелку с сырниками. — Аспид во плоти! — Ой, Господь всемогущий! — запричитала бабуля, а я вынудила себя прикусить язык, чтобы не начать выспрашивать подробностей, но маму, на моё счастье, уже было не остановить. — С первого учебного дня этот гадкий мальчишка вёл себя, мягко скажем, отвратительно. Демонстративно давал понять, что литература — скучная и неинтересная тягомотина. А я, в лице преподавателя, только ухудшаю ситуацию, делая её просто невыносимой. Я делаю! Я! Учитель года Красноярского края! Ну вы себе можете такое представить? — Уму непостижимо, — подпёрла подбородок ладонью бабушка. — Я, видите ли, оказалась не в силах соблазнить его чтением. А ещё, не могу зваться педагогом с большой буквы по причине того, что посмела выделить себе в классе любимчиков. И вообще, литература нужна только пяти процентам учеников, и он в это скромное число никак не входит, а потому не станет тратить свои драгоценные силы на псевдонауку. — Ой, дурачок, — покачала головой бабуля. — Вот! Но это ты понимаешь, мама. И я понимаю. А у Ярослава Басова дура лишь одна — это я. Да и кем я только за прошедший месяц у него не была! Вот вам самое приличное — Алевтина Психопатовна, Дарт Вейдеровна, Изжога Петровна, Горгона Гитлеровна, Аля-Шлёп-Нога, Хромая Хрю и вишенка на торте — Тупая Корова. — Промыслительно, — перекрестилась бабушка, — но ты, Алечка, не бери на свой счёт. Просто мальчик бесноватый! Ему бы причаститься, покаяться, да святой водой умыться, глядишь, и толк будет. — Ему уже ничем не поможешь, — отмахнулась от советов мама, — высокомерный и тщеславный хам. И кончит он плохо, вот попомните мои слова. Но уже в следующее мгновение, мать перевела на меня хмурый взгляд и строго-настрого наказала: — А ты, Вера, в сторону этого Басова даже смотреть не вздумай! — И зачем бы мне оно было надо? — подавилась я кусочком сырника, искренне удивившись такому повороту разговора. — Потому что знаю, как он умеет невинным девушкам головы дурить. Сама лично это видела. Да только намерения у него бесстыжие и греховные. Да и вообще, помни, что мальчики для тебя — это табу! — Мам, — тепло улыбнулась я родительнице и сжала её холодную кисть, — не волнуйся, мне этот парень неинтересен от слова «совсем». И это обстоятельство не изменится, обещаю тебе. — Вот и славно! — кивнула женщина и встала из-за стола, а потом снова приняла грозный вид, напоминая, — И не забудь про стихи. Вероника И я не забыла. Весь учебный день, в любую свободную минуту и на переменах я зубрила строчки, снова и снова, пока они всё-таки не отложились в моей голове. Наконец-то я облегчённо выдохнула и с победной улыбкой смяла ненавистный лист. А затем по пути в столовую швырнула его в урну, чтобы, не дай бог, никто не увидел, чем именно я тут занимаюсь в свободное от учёбы время. Ещё чего не хватало, чтобы в гимназии разнюхали, что я пою в церковном хоре. Тогда обидная кличка «вешалка» покажется мне ласковым прозвищем. Прошла в пахнущее сдобными булочками помещение, взяла себя поднос и кое-что перекусить, а затем уселась за свой одинокий столик в самом конце помещения, принимаясь открывать тетрапак с соком, да так и замерла, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потому что на входе в столовую стоял не кто иной, как Рафаэль Аммо и планомерно вчитывался в строки, смятого мною, листка. На глаза тут же навернулись слёзы, стоило мне только представить, как парень прямо сейчас примется издевательски зачитывать стихи во всеуслышание, взобравшись на табуретку. А затем все станут смеяться, тыча в меня пальцем и называя чокнутой монашкой. Грудь от паники заходила ходуном, тело мгновенно покрылось испариной страха, а внутренности скрутило тугим узлом, вызывая у меня резкий приступ тошноты. Всё! Сейчас я стану аутом. Посмешищем. Девочкой для словесного битья и всеобщих издевательств. И единственным человеком, кто ещё мог мне помочь, была я сама. Я тут же вскочила с места и бросилась к Рафаэлю, чтобы, если надо, кинуться ему в ноги и умолять не топить меня. Но уже спустя пару торопливых шагов остановилась и замерла каменным изваянием. И всё, потому что Аммо медленно сложил лист вчетверо, а затем сунул его во внутренний карман форменного кардигана. И всё это делал, смотря на меня в упор. А затем улыбнулся и глянул исподлобья как тот самый танцующий клоун Пеннивайз, приложив указательный палец к губам и призывая меня к молчанию. А я? А я сглотнула напряжение и снова села за свой стол, молясь всем известным мне богам, чтобы Рафаэль Аммо не разболтал всем и вся мой самый страшный секрет. Но спустя несколько уроков решила, что пойду к нему и лично попрошу не делать из меня школьного изгоя.