— Антон и Степан очень любят тебя. Вы не сможете дружить как раньше, потому что стали старше. Они парни, а ты девушка. Ваша дружба изменила форму по гендерному признаку, но это не меняет их отношения к тебе. — Конечно. — Я прекрасно помнила слова Антона. — Что касается нас, то даже если ты поставила точку, то я добавил к ней хвостик, преобразовывая в запятую. Между нами ничего не кончено. Это невозможно. — Впервые вижу такую ясную улыбку. Ярослав улыбается, а мне плакать хочется. — Ва-ася. Ссоры у всех случаются, от них отношения крепче. Ты ещё ребёнок, как бы тебе ни хотелось казаться взрослой, бушуешь как буря, делаешь всё на зло мне, не задумываясь через последствия. Я злюсь. Не всегда справляюсь с собой, но я тоже человек. Это мои первые отношения. Могу совершать ошибки. Как и ты. Главное — притяжение. Любовь. Наши чувства. Нам не нужны слова, чтобы слышать чувства и мысли друг друга. Речь будто из романтической комедии, можно слезу пускать. Ярослав не из тех мужчин, кто пытается обмануть или навешать лапши на уши, я верю каждому его слову. Они проходят через меня и достигают самого сердца. Глаза на мокром месте. Хочется всплакнуть. Если бы я была сентиментальнее, это бы и сделала. — Ты всегда понимал меня лучше всех. И я уже говорила тебе, что без тебя моя жизнь теряет краски. Но, Яр, ты должен признать, что у нас ничего не получается и не получится. Я не стану девочкой — припевочкой, которую ты с гордостью будешь представлять своим коллегам. Такого не будет никогда. Я продолжу искать себя, влипать в неприятности и постоянно впутывать тебя в сомнительные истории. А ты уже хочешь семью, детей и большую квартиру с уютными чаепитиями. Мне это неинтересно. Признай уже это. Мы сидели на кухне в абсолютной тишине по разные стороны круглого стола. Чем-то это напоминало переговоры. Я бы даже сказала — военные, потому что каждый был наготове открыть тяжёлую артиллерию и выплеснуть всё на оппонента. — Вася, я хочу семью с тобой. Остальное подстроится под наши отношения. Ничто не бывает идеальным. Всё, о чём я тебя прошу, это работать и с твоей стороны над отношениями, стараться идти мне навстречу и не пытаться утопиться в ванной. — Лицо Ярослава приобретает возмущение. Я чувствую, как сильно его бесит моя закрытость. А ещё, он ревнует меня к доктору. — Я не до конца понимаю, на что ты обиделась. Хотя, обижаться должен я. Ты собрала вещи и собиралась съехать при первой же ссоре. Настоящий Годзилла наконец-то вырывается наружу, Ярослав запускает кружку в стену, разбивая её в дребезги. Его начинает колотить от внутреннего гнева, что он пытался сдержать всё это время. Его спокойствие обманчиво. — Василиса, я не железный. Все эти дни, пока ты была в больнице, я собирал информацию о твоём состоянии по крупицам. Не спал и почти не ел. Ты не разговаривала со мной и приходилось узнавать о твоём самочувствии от уборщиц. И я молча, самозабвенно это терпел, уважая твою боль и всё, что произошло. Так почему, я уважаю тебя, а ты меня нет? Внутри меня всё перевернулось, сделало кульбит. Я теряла самообладание. — Ярослав, я тебя уважаю. Но я не готова к отношениям. Прости. Я честно пыталась быть хорошей девочкой, но сейчас отношения не стояли для меня на первом месте. Наверное, я просто была не готова. Годзилла начинает смеяться, смотрит на меня странно, свысока. Это раздражает. Не люблю, когда со мной обращаются как с глупой девчонкой. Завожусь. — Зря я тянут и ждал, когда ты сама придёшь к этому. Нужно было просто показывать как нужно. — До меня доходит смысл сказанного, когда Годзилла огибает стол, берёт меня на руки и со скоростью света несёт в спальню. Он передвигается быстро и точно в доме, как будто не в первый раз тут. Не успеваю опомниться, как оказываюсь на кровати без халата, абсолютно голая под мокрым Годзиллой. Ярослав быстро расправляется с ремнём и джинсами, стаскивает их и отправляет на пол. Всё происходит слишком быстро. Так стремительно, что я даже не успеваю осознать, что больше не на кухне за столом. Цепенею от страха и предвкушения, мне страшно после того, что сделал Борис. Мне неуютно лежать под мужчиной, ассоциации прошлого не дают расслабиться. — Здесь я. — Голос Яра мурашками пробегает по телу. — Только ты и я. Его тело горит, у него температура выше тридцати шести и шести, он обжигает. — Я. Не. — Пытаюсь сопротивляться, но Ярослав быстро связывает мне руки поясом халата и вжимает меня в матрас, не позволяя мешать ему делать мне приятно. — Хочу. Последнее слово звучит отдельно. Получается как призыв. Совсем не тот смысл, что я вкладывала в него изначально. Ярослав покрывает меня поцелуями, не оставляет и сантиметра тела без внимания. Он отравляет меня своими губами, пускает яд, вынуждает гореть, сходить с ума. Голова кругом, но плохие мысли отступают, их вытесняет похоть. — Хва-атит. Прошу тебя, хватит. — Слёзы градом текут по щекам. Ноги дрожат от сладкой близости. Я хочу этого мужчину. Давно уже. Намного дольше, чем поняла это, но стыдно признаться в этом. Неловко пустить его ещё глубже в себя, разрешить поселиться под кожей на веки вечные. — Нет, Василиса. Не хватит. — довольно мурчит Ярослав, напоминая мартовского кота. Проклятый Змей — искуситель. Он точно знает, что мне нужно и как поступить, чтобы довести меня до покладистости. — Сегодня я сотру последние границы между нами, сделаю тебя своей на всю жизнь. Моя девочка. — Ммм… — У меня не было сил говорить во время изощрённой пытки. Язык прилип к нёбу. Я притягивала Яра к себе и отталкивала. Стоило мне забыться, как я обвивала ногами его торс и молила не отпускать меня, но как только случался проблеск сознания — я кричала: Ненавижу. — Я тебя тоже очень ненавижу. С первого взгляда ненавижу. — Ярослав прикусывает бедро, оставляя след от зубов. Годзилла не щадит. Он целует в самое сердце розовой щёлочки, глубоко пуская свои корни. Его язык перебирает алфавит, выписывает «Я ненавижу тебя» на моём теле. Выгибаюсь, кричу и кончаю. Забываю своё имя и что делала последний год. Всё стирается перед глазами, теряюсь во времени и пространстве. Чувствую только мощные плечи, щупаю пальцами горячую плоть. Ярослав. Яр. Яр… Не понимаю, говорю это вслух или про себя. Годзилла нежно целует меня в висок, потирается щетиной о нос и подбородок, ласкает губами шею. Когда ко мне немного возвращается реальность, Ярослав разводит ноги и направляет возбуждённый член в меня. К этому моменту я так податлива, что с радостью принимаю его в себя. — Просто расслабься. — На моих губах замерла язвительная улыбка. Только мужчина может посоветовать расслабиться. Это ведь так легко! Очень просто расслабиться, когда инородный, очень горячий предмет ломает тебе всё внутри, меняет тебя под себя, расширяя и перестраивая как ему удобно. Пульсирующая головка стремительно движется к матке, разрывая последнюю преграду между нами. Я практически не чувствую боли, лишь испытываю волнение. Вот… Вот теперь он первый… и единственный? Ахаю. Двигаю бёдрами на встречу и сжимаю стенки вокруг члена, пытаюсь убедиться, что происходящее не сон. Ярослав судорожно выдыхает, издаёт жалобный стон и прислоняется губами к моему виску. В этот момент мы воспаряем на небеса. — Я люблю тебя. — шепчет он, слизывая слёзы с лица. Годзилла начинает двигаться медленно, очень осторожно, боясь сделать мне больно. Чувство приятного распирания разжигало и возбуждало с новой силой. Давление стало нарастать. Ярослав крепче сжал мою попу, чтобы удерживать меня на месте. Его ладони скользили по влажной, гладкой от пота коже. Кажется, я кричала с закрытыми глазами. Каждый мускул в теле пульсировал в преддверии оргазма. Мы кончили одновременно, падая на кровать без сил. Хватали ртом воздух и не могли пошевелиться. Годзилла притянул меня к себе, уложил на своё плечо и развязал руки, я успела забыть, что они связаны.. — Никогда не отпущу тебя. — Его слова резанули, заставили меня уткнуться носом ему в подмышку. Засыпая, я прошептала: — Я тоже тебя люблю, Ярослав. Глава 32 Меньше всего в жизни я хотела увидеть Бориса. И не только сегодня, а вообще. Всегда. От негодования я чуть не выронила цветы. Отчим стоял и курил у могилы отца. Казалось, что он похудел за эти несколько недель. Вид у него был истощённый. Стоял, сгорбившись, ко мне спиной. Я еле поборола в себе желание плюнуть ему в него. Перед отъездом в Париж я решила навестить отца и попрощаться с ним, кто знает, насколько я уезжала. На неделю, на две, на всю жизнь? Пока я не решила этого. Прошлая ночь была великолепной, я стала женщиной и моим первым мужчиной был Ярослав. Моя первая, и может быть единственная любовь. В мои планы не входило лишаться девственности перед отъездом, но получилось, как получилось. Я была рада этому, но моё решение уехать стало лишь сильнее. Ярослав поступал так, как считал нужным, а я не знала чего хочу. Чувствовала себя запертой и хотела поскорее наружу. Путешествие должно было перезагрузить мои чувства и подсказать, чего я хочу. Мозгоправ был прав. Я очень долго жила местью, дышала и питалась ей, чёрное чувство закалило мой характер. Вот только, какая я бала на самом деле? Именно это я и хотела узнать в своём путешествии. Годзилле я не стала говорить о своём скором отъезде, чтобы он не помешал мне. Просто поменяла билеты на сегодня. Чем быстрее я покину страну, тем будет лучше. Если он узнает или хотя бы догадается, всё испортит, запрёт в четырёх стенах и будет повторять, что я совершаю ошибку. — Я думала тебя посадили. — Решаю не здороваться с Борисом. Отчим поворачивается ко мне и вздрагивает. Он тоже не ждал меня. — Какого чёрта ты тут делаешь? — Поверишь, если скажу, что приехал извиниться? — Вид у Бориса был неопрятный и от него пахло водкой. Отчим разлагался именно так, как я этого и хотела, только вот удовольствия я не испытывала. — Я всегда ненавидел его, считал, что он убил мою жену, а оказалось… он единственный кто оберегал мою дочь. — Нет. — Резко отвечаю ему и кладу букет на могилу отца. Мне не нравится, когда Борис называет меня дочерью. Между нами нет родства, мы чужие, враги. — Свали. Я хочу побыть со своим отцом наедине. Борис и шага не делает, прячет руки в карманы брюк и смотрит на меня долго, испытывающе, будто ждёт что-то. — Вася, я видел видео из колледжа. — Говорит он глухо, сглатывает. Голос дрожит. Непривычно видеть отчима таким слабым. — Я не знал, что там всё так ужасно. Света говорила, что тебе там нравится и ты не хочешь возвращаться. А я не лез… Прости, не с того начал. А с чего начать? Я так много накосячил, что можно составлять длинный список с перечнем того, за что я должен извиниться. И я готов. Готов извиняться и ползать на коленях, понимая, что ты никогда не простишь меня. Но ты моя дочь, понимаешь, и я … — Бла бла бла. — Протягиваю холодно. Не хочу слушать его, не хочу видеть. Всё бессмысленно. Ничего нельзя изменить. Каждый должен платить по заслугам. Борис должен заплатить за свои ошибки. — Борис, не тратьте время. Не моё. Не ваше. Между нами всё останется как было. Я ненавижу Вас, Вы меня. Ничего не изменится. Мне доставит удовольствие — только Ваша смерть. Получается грубо, но правдиво. Было бы ложью, если бы я сказала, что время может изменить отношение к нему. — Василиса. — Борис настойчиво не уходит. — Ты вправе отречься от меня, но не отрекайся от Серёжи и от Мишель. Они тебя любят, и ты нужна им. Сергей твой брат, а Миша — подруга, между нами с Мишель всё кончено. Она теперь совсем одна в Москве и ждёт твоего звонка, я уверен. — Я рада. Вы уходите? — Оборачиваюсь к нему и еле сдерживаюсь, чтобы не плюнуть в лицо. Для меня не становится сенсацией, что Миша и Борис расстались. Отчим всегда был бабником. Мишель знала, что он из себя представляет и поплатилась за свои розовые сопли. — Вы мне противны. Не хочу Вас видеть. Вы отравили всю мою жизнь, не хочу терпеть Вас больше ни минуты. Какое-то время Борис ещё топчется на месте, а потом уходит, оставляя меня одну на могиле отца. Я поливаю цветы и вытираю пыль с его фотографии. У меня не находится слов для него, но я надеюсь, что он поймёт меня и без лишней мишуры. В одном Борис был прав. Отец был единственный, кто оберегал меня. А потом его не стало и моя жизнь стала напоминать ад.