— Потому что должна восторжествовать справедливость. Давиде покачал головой. Он вернулся в Италию, чтобы попытаться склеить свою разбитую жизнь, и ни для чего другого. Сильвия продолжала настаивать: — Я прошу вас лишь пройти вместе со мной небольшую часть пути. И не обещаю вам ни денег, ни наград. Давиде кивнул. — Когда вы меня выпустите? — Да сию же минуту. Они обнялись еще на пороге комнаты в гостинице «Гибралтар». И так и не разжимали объятий, молча прижавшись друг к другу. Марта гладила его по лицу — глаза, губы, нос, узнавая каждую черточку, каждый изгиб. Под ее ладонью оживали образы и воспоминания, вопросы без ответа, все страхи, не оставляющие ее эти двадцать лет. Давиде зарылся лицом ей в волосы, которые она, как и прежде, носила распущенными по плечам, и смежил глаза, чтобы не пропустить ни одного ее слова. — По-твоему, мне легко было позабыть тебя? Долгие годы я все ждала, ждала, Понимаешь, что значит подскакивать при каждом телефонном звонке, дрожащими руками вынимать из почтового ящика каждое письмо? А потом постепенно, потихоньку, привыкать жить с мыслью, что тебя нет в живых, что тебя убили, кто знает где и как. Марта погладила ему руку, потом прижала ее к своему лицу. — Ты все думаешь, что тебе поможет разрешить все проблемы твой пистолет. Он у тебя был в руке и тогда, когда я в последний раз тебя видела, когда ты оставил меня со Стефано в больнице. И вот я встречаю тебя опять с пистолетом… Давиде не ответил. Марта заглянула ему в глаза. — Неужели ты до сих пор не понял, что от него никакого толка? Тех, против кого ты боролся тогда и, может, продолжаешь бороться еще и сейчас, пистолетом не испугаешь. Ведь ты вернулся продолжать борьбу, не так ли? Начать все сызнова, с той самой точки, на которой тебя заставили остановиться… — Я люблю тебя. Марта поднялась. Пора уходить. На прощание она вновь его обняла. — Я тоже люблю тебя. Но теперь в моей жизни появился другой человек. Уезжай, Давиде. Прошу тебя, уезжай! — Да, я скоро уеду. Как только выполню то, что должен сделать. Но обещай мне забыть этот гостиничный номер. А я тебе обещаю никогда больше не видеть Стефано. Поклянись, что больше не придешь сюда, что бы ни случилось! Марта расплакалась. — Ну что ты еще задумал, скажи, что ты задумал? Давиде проводил ее до двери. — Теперь иди… — Ну как помочь тебе, Давиде? Как втолковать тебе, что они тебя прикончат, что бы ты ни придумал. Давиде посмотрел на нее. — А мне все одно. У меня такое чувство, будто меня уже угробили. Они это сделали уже давно, когда отняли тебя и Стефано. Глаза у Марты были полны слез. — Назад нет возврата, Давиде. Вернуться назад никому не дано. Чайка Ровно в девять вечера Давиде припарковал «Мерседес» позади одного из портовых складов. Ждать ему пришлось не более десяти минут. Тано открыл заднюю дверцу и сел в машину. — Не оборачивайся. И не включай свет внутри машины. Я люблю, когда в машине темно. Давиде включил мотор, и автомобиль тронулся к выезду из порта. Тано сзади тронул его за плечо и протянул план города, на котором был отмечен их маршрут. — Поезжай так, как тут указано. Не спеши и не задавай никаких вопросов. Город остался позади. Давиде молча вел машину почти около часа. Пока не достиг дома, одиноко стоявшего на вершине холма. Это был деревенский дом, окруженный цитрусовой рощей. Оба окна на первом этаже светились. Тано быстро вошел в дом. Выждав несколько минут, Давиде тоже вылез из машины и сквозь стекло разглядел в одном из окон молодую еще женщину в накинутой на плечи шали и с бледным личиком, обрамленным черными кудрями. Взгляд у нее был очень мягкий и нежный, но испуганный, к груди она прижимала куклу с проломленной головой. Женщина стояла посреди гостиной с диванами, покрытыми простынями, — дом казался нежилым. Она взяла Тано за руку и поднесла его ладонь к своей голове, чтобы он ее погладил. — Почему ты вчера не пришел? Я тебя так ждала. Тано глядел на нее с нежностью. — Я уже много лет не приходил, Мария. Я был далеко отсюда, на Севере. — Вчера ты не пришел, я это помню. Тано с горькой улыбкой кивнул головой: — Да, Мария. Действительно так. Неожиданно Мария переменила тему разговора. Она отложила куклу и выпрямилась. — Как летает чайка? Тано стало не по себе. — Не знаю. А ты знаешь? Мария подняла руки, словно два больших усталых крыла, и начала плавно качаться из стороны в сторону. Совсем как чайка, влекомая ветром. Потом уронила руки вдоль тела… — Ты позабыл, уже не помнишь. Мы так давно с тобой не играли… Тано дотронулся до ее руки. — Прислуга сказала, что ты все время сидишь дома. — Мне не хочется выходить на улицу. — Почему? Кто-нибудь над тобой насмехался? Она покачала головой: — Нет, люди — добрые, они хорошо ко мне относятся. Но я никуда не хожу. — Ты заблуждаешься, люди — злые. Но тебе все равно нужно выходить из дома, они не должны думать, что ты их боишься. Мария подошла к нему ближе. — Нет, люди — добрые. Только я им мешаю, я такая беспокойная: папе с мамой я тоже мешала, и они меня всегда держали взаперти, даже по воскресеньям, когда ходили к мессе. Тано склонил голову. — Они стыдились тебя. Мария кивнула. — Они были правы. Ведь я некрасивая, на меня не так-то приятно глядеть людям. Тано посмотрел ей в лицо и ласково улыбнулся. — Ну что ты, Мария, ты очень красивая. Она грустно покачала головой. — Ну почему бы тебе не остаться? — Мне самому хотелось бы, но я не могу.