Ключ Стефано неожиданно выскочил из бокового коридора и бросился к Сильвии, но не успел даже назвать себя. Выросшие как из-под земли Куадри и Треви прыгнули на него и притиснули к стене. Они обшарили его с головы до ног, искали спрятанное под курткой или заткнутое за пояс джинсов оружие. — Кто ты? Стефано, пытаясь вырваться из их цепких рук, заорал: — Я сын того человека, которого вы арестовали в гостинице «Гибралтар». Сильвия побледнела. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что этот юноша неопасен и искренне тревожится за отца. Она подала знак Куадри и Треви, и они, распахнув ближайшую от них дверь в коридоре прокуратуры, ввели Стефано в комнату. Это была лаборатория ксерокопирования, вдоль всех стен комнаты тянулись полки с папками. Стефано пристально взглянул на Сильвию. — Послушайте, я понимаю, что это может показаться вам странным, но я узнал, что он мой отец, всего каких-нибудь несколько дней назад. Я его никогда не видел, мне о нем ничего не известно. А вы-то о нем что-нибудь знаете? — Ну я ведь судья. — За что вы его арестовали? Сильвия почувствовала некоторое смущение. — Очень сожалею, но не имею права ничего вам сказать. Тайна следствия. Стефано не сводил с нее умоляющего взгляда. — Ну пожалуйста, очень прошу вас, скажите, ради Бога, хотя бы, в чем его обвиняют. Он мне наврал с три короба, чего только не наговорил… Но разве можно верить такому человеку… Сильвия взглянула ему в лицо. — Если хочешь знать, то лично я ему поверила. И отпустила его. — И где же он сейчас? — Вот этого уж не знаю. Нас заботит обычно лишь то, как бы засадить человека. А когда он выходит на свободу, каждый волен идти, куда ему вздумается. А теперь извини, очень занята. Она попрощалась с ним за руку и вышла из комнаты. Андреа Линори был у себя в кабинете. Карта стоял у окна и смотрел, как Давиде паркует «мерседес». Андреа нервно расхаживал по кабинету. — Вот уже несколько дней, как Фило не приходит на виллу. Последний раз я видел его на похоронах отца. Что с ним стряслось? Карта помолчал и подумал. Потом, не оборачиваясь, ответил: — То, чего он заслужил. Андреа взорвался: — Значит, ты его… — Да, я. И это мне было не так-то легко сделать. Ведь он был для меня все равно как брат. Однако именно он оказался предателем, и твой отец погиб по его вине. Если бы твой отец остался жив, он приказал бы мне поступить так, как я поступил. Андреа не мог прийти в себя. — Но я-то не приказал! Я не хотел этого. И ни о чем тебя не просил. — О таких вещах не просят. Это просто делают и все. И я это сделал из любви к твоей семье. Андреа закрыл лицо руками. — Уйди, оставь меня одного. Иди-иди. — «Томпсон», 1880 год. Изумительные… Эспиноза любовался часами, стоящими под зеркалом в гостиной виллы Линори. Потом снял очки и обернулся. Перед ним был Андреа. — Кто вы? И почему пожелали меня видеть? Эспиноза смерил взглядом молодого человека. — Чтобы познакомиться с вами. Меня очень интересуют люди, взвалившие на себя ответственность, которая выше их сил. — Как вы смеете… Эспиноза улыбнулся: — Прошу прощения, я пошутил. Мой визит носит деловой характер. — Что за дело? Чем вы занимаетесь? — Часами. Всех типов. Я от них просто без ума. Если часы высокого качества, ничто не может заставить их остановиться. Разве что землетрясение. К сожалению, эти тонкие приборы не в состоянии его выдержать… Это отчасти напоминает то, что происходит сейчас с «Сицилтекноплюсом». — Землетрясение, о котором вы говорите, стоило жизни моим отцу и брату. — Жестокость, которую я, разумеется, осуждаю. Но арест Корво в качестве ответного хода свидетельствует о куда более тонкой игре. Всего лишь несколько цифр, собранных вместе и напечатанных на бланке банка Антинари, и Корво готов, спекся! Вот это называется стиль! — Что вы от меня хотите? — Я хочу, чтобы «Сицилтекноплюс» вновь заработал, как раньше. Хочу помочь вам. Но чтобы сделать это, мне нужно прежде встретиться с вашим придворным художником Тано Каридци. Настоящий артист! Лицо Андреа оставалось бесстрастным. — Не знаю, о ком вы говорите. — Спокойный голос, никаких эмоций… Поздравляю вас. Полное самообладание. Впрочем, Гарвард — лучшее место для подготовки руководящих кадров. — А откуда вам известно, что я учился в Гарварде? — Знать все о других и стараться, чтобы ничего не знали о тебе — вот краеугольный камень моей философии. Разве вас не учили тому, что информация это власть? Дайте знать Тано, что я жду его завтра вечером на молу номер девять. На моей яхте мы сможем спокойно поужинать и поговорить, не опасаясь посторонних глаз. Андреа ничего не ответил, провел ладонью по лбу. Эспиноза направился к двери. На пороге на него чуть не налетел выскочивший из коридора Нинни, мчавшийся на новых роликах с красными колесиками. — Папа, смотри, как я здорово научился кататься! Андреа увидел катящего ему навстречу Нинни. Мальчик сиял от радости, но вдруг споткнулся, закачался, потерял равновесие, и Андреа еле успел вытянуть руку, чтобы не дать ему растянуться на полу. Улыбаясь, он прижал сына к себе. — Опля, ты мой пленник! Давиде расставлял по местам стулья на веранде. Вытянувшись на плетеном шезлонге, Глория наблюдала за ним. Потом вдруг спросила: — От кого ты скрываешься? Давиде, застигнутый врасплох вопросом, обернулся. — Я? Я ж тебе уже говорил: у меня неприятности из-за контрабанды… Глория пристально поглядела ему в лицо. — Говорить-то ты мне действительно говорил. Но только это неправда. Потом опустила руку в карман свитера кашмирской шерсти, что-то вынула оттуда и протянула Давиде. — Во всяком случае, я не желаю ничего знать. Я чувствую, что могу тебе доверять. Вот, держи, это ключ от дома в Гармише. Давиде взял ключ. Зажал в кулаке.