— Выбери мне хороший букетик. Девочка протянула ему фиалки. Мазино взял цветы и заплатил. Он хотел поднять стекло, когда к машине подошел мальчик, у которого на шее висел деревянный лоток с трубочками с кремом. — Купите трубочку! Очень свежие, с пылу-жару. Тысяча лир. Мазино отрицательно покачал головой. Показал на букетик фиалок: — Очень жаль, но вот мое последнее желание. Мальчик молча посмотрел ему пристально в глаза. Потом сунул правую руку в груду пирожных на лотке и вытащил оттуда пистолет. Все произошло в считанные секунды. Мальчик прицелился и дважды выстрелил ему в лицо. Мазино рухнул на сиденье, на колени Сильвии. — Меня зовут Арре Сальваторе. Мне двенадцать лет, вы не можете меня судить. Маленький Сальваторе сидел на стуле в кабинете главного прокурора Бенти. Он непрестанно повторял эту фразу. Сильвия стояла перед ним и смотрела ему в лицо. — Сальваторе, почему ты это сделал? — Мне двенадцать лет, вы не можете меня судить… — У тебя отец сидит в тюрьме среди мафиози. Наверно, это они его шантажировали, правда? И заставили тебя это сделать. Сальваторе старался показать себя крутым парнем, но вскоре начал шмыгать носом, чтобы не расплакаться. — Мне двенадцать лет, вы не можете меня судить… — Скажи, кто тебя заставил? Сальваторе разревелся, но упрямо качал головой, отказываясь отвечать. — Нет, мне двенадцать лет… Сильвия поняла, что он не заговорит, во всяком случае сейчас. Она обернулась к Куадри и Треви. — Дайте ему воды, наверно, он хочет пить. И вызовите мать. Куадри взял Сальваторе за руку и увел из кабинета. Треви вышел следом. Бенти сел за письменный стол. Сильвия подошла к нему. — Разве сам факт убийства Мазино не является еще одним доказательством, достаточным, чтобы засадить Аннибале Корво? — Нет, не является. Сильвия взяла лежащий перед Бенти уже заполненный служебный бланк. Вынула ручку и подписала. — Ну что же. Вот мое согласие на освобождение из-под стражи Корво. Теперь довольны? — Да нет, совсем не доволен. — Конечно, понимаю. Но ведь мы с вами слуги правосудия. Должны стараться проявлять ясность мысли, всегда быть на высоте. И никогда не ошибаться. Не так ли? — Да, так. Бенти взял листок, сложил и опустил в карман. Потом поглядел на сидевшую, низко опустив голову, Сильвию, вконец измученную треволнениями сегодняшнего дня. — Послушайте, вы очень устали. С тех пор как вы здесь, вы ни разу не взяли выходного дня. Думаю, вам лучше хотя бы всего на парочку недель оставаться в стороне от этого следствия. Сильвия резко подняла голову: — Вы не можете так со мной поступить! Бенти кивнул: — Да нет, могу. И поверьте, делаю это для вашего же блага. Корво выпустили из тюрьмы в тот же день, и вечером он уехал в Рим вместе со своим сыном Марко. Респиги при встрече сдавил его в братском объятии. Он поселил их в своем аттике[9] в центре старой части города — на этом настояла Фьорелла. И когда наконец онн с Респиги остались наедине в гостиной, Корво тяжело плюхнулся на диван. Он был совсем без сил, нервы были до предела напряжены. — Что будет с ребятами? Что ты решил в отношении свадьбы? Респиги пожал плечами: — Абсолютно то же, что решил раньше. Вернее, что решили мы вместе, ты и я. Дети совершенно непричастны к тому, что произошло. Ничего не меняется. Через две недели они поженятся, как и было условлено. — А ты приедешь на Сицилию, на свадьбу? Респиги улыбнулся: — Ну а как же! Ты что, хочешь, чтобы я не вел свою дочь под руку к алтарю? У Корво чуточку отлегло от сердца. — Благодарю тебя. Спасибо, что ты меня не бросил. — Я не боюсь общественного мнения. За столько лет политической деятельности чего только обо мне не писали и не говорили, какими только помоями не обливали. Газеты будут просто вне себя от радости, что смогут вновь трепать мое имя в светской хронике — еще бы, моя дочь выходит замуж за сына такого скомпрометированного человека, как ты. Но мне на это наплевать. Единственное, что меня действительно волнует, это счастье Марко и Фьореллы. Остальное — одна грязь, игры вокруг власти, ложь и клевета. — Журналисты захотят у тебя обо всем выведать… Респиги оборвал его: — А я не разговариваю с журналистами, я разговариваю с их хозяевами. Затем Корво перешел к самому главному, к тому, что его сильнее всего тревожило. То есть к вопросу о своем будущем. — Ты в самом деле ничего не можешь для меня сделать? — В данный момент — нет. Имей терпение, на это понадобится некоторое время. — Но кто будет проводить в жизнь закон Респиги? — «Сицилтекноплюс», в лице своего нового президента и генерального директора — Андреа Линори, которому завтра административный совет предоставит полные права. Но Андреа Линори молод. Слишком молод, И в его случае время будет работать не на него. Вот увидишь, через пару-тройку лет, когда и судебный процесс подтвердит твою невиновность, ты сможешь вновь постепенно подняться вверх. Корво слушал, не находя в себе сил возражать Респиги. Он опустил голову. — Через пару-тройку лет меня уже не будет в живых. Если Андреа Линори действительно берет в свои руки «Сицилтекноплюс», это значит, что он сумел снюхаться с… Респиги жестом остановил его: — Только, пожалуйста, прошу тебя, без грубых слов в моем доме! Троица Эспиноза велел убирать со стола — ужин, видно, не состоялся. И налил себе выпить. В порту зажглись фонари, яхта чуть покачивалась на причале у мола номер девять. Тано пришел пешком, длинное, узкое черное пальто было застегнуто сверху донизу. Он поднялся на борт и остановился, смотря на стоящего к нему спиной Эспинозу — тот склонился над стереопроигрывателем, меняя пластинку с классической музыкой. — Сожалею, что заставил вас ждать, но я терпеть не могу есть в обществе посторонних. Эспиноза обернулся.