Коммунисты времен пика культа Сталина на трибуне говорили — если партия прикажет изменить нам наши убеждения, они тут же развернутся в указанную партией сторону. Говорили это с задором, страстно, словно пытаясь убедить самих себя, что это правильно — следовать за партией, и не иметь собственного мнения. Если всякая жизнь стремится к благу, людям нужен Бог, который укажет, где благо. Если жизнь попадает в условия, где следование мнению партии ведет вверх по социальной лестнице, а следование своему мнению ведет на Колыму, человек идет по первому пути. Развернувшийся в обратную сторону от первоначального курса всегда оправдает свой поступок и поведение, потому что логика — обслуга желаний. Когда советскому писателю Шолохову, обласканному властью, западные журналисты сказали, что он пишет по указке партии, тот ответил: «Нет, я пишу по указке своего сердца. Сердце мое принадлежит партии». Ну что тут сказать… Хорошая эквилибристика. «— Если вы сами лакей в душе, — говорите ему с укоризной, что он лакей... лакей цивилизации, Европы, социализма! — Можно даже сказать: лакей безлакейства! – заметил я. — И это можно, — подхватил пройдоха»{21}. Рим решил проблему стояния за убеждения по принципу клапана парового котла, выпускающего лишнее напряжение за пределы системы — в гудок. В государственном христианстве роль клапана играют так называемые духовные подвиги. Это, примерно, то же самое, что сегодня футбол, снимающий лишнее напряжение{22}. Только, в отличие от футбола, христианский клапан выглядит… мягко говоря, странно и абсурдно. Например, государственное христианство ставило в заслугу, если человек во славу божью брал на себя обязательства молчать всю жизнь до гроба. Согласитесь, странно. Христос и апостолы нигде ни на что подобное не намекали. Они всю жизнь говорили, и много говорили… Откуда Церковь взяла, что молчать — это хорошо, не сообщается. Но подвиг молчания — цветочки. Ягодки впереди. А созревшие ягодки — это вообще отдельный разговор, о котором и рот открывать не очень удобно. Например, как вам такой подвиг — всю жизнь сидеть на столбе во славу божью? Церковь объявляла таких сидельцев святыми, как бы говоря, что такое использование своего времени и сил весьма угодно Богу. И что сидящие на столбах люди прямой дорогой идут в рай. Одним из относительно безобидных подвигов было всю жизнь во славу Бога не мыться? Кажется, при чем тут гигиена и Бог? А вот при чем… В Евангелие есть фраза, где Христос не умыл руки перед едой: «Фарисей же удивился, что Он не умыл рук перед обедом» (Лк. 11:38). Из этого делались далеко идущие выводы. Вода, в которой человека крестили, считалась святой и благодатной. Во время обряда крещения человека полностью погружали в воду. Чтобы благодать была неразлучно с новым христианином, эту воду не нужно было смывать. Поэтому люди не мылись. В дохристианском мире превалировал культ здорового, чистого тела. Это было одной из причин сексуального разнообразия. Все виды ласк между чистыми людьми были нормой. Не было причин для нормативов, какие части тела можно целовать, какие нельзя. До христианства секс понимался божественным даром неба. После христианства в нем видят приманку сатаны и дорогу в ад. Формируется доселе невиданная христианская половая мораль. Асексуальность становится показателем духовной чистоты — чем больше человек верит в Бога, тем более он порядочный, и тем меньше у него должно быть секса. А у самых порядочных, у святых, даже мыслей о сексе не должно быть. А если вдруг они и приходят, то немедленно молиться и каяться нужно, ибо грех большой эти мысли. Когда на древний мир с его откровенными радостями легло христианство, где люди всю жизнь не мылись во славу божью, возникли многочисленные запреты в интимной сфере. Например, оральные ласки по понятным причинам уходят из жизни христиан. На их месте утверждаются гласные и негласные нормы, что подобные практики унизительны и неприличны для порядочных людей, что они разрушают их честь и достоинство. Причины запрета на поверхности. Если представить цивилизацию, запрещающую чистить зубы и поощряющую расковыривать раны в ротовой полости и разводить там червей, можно не сомневаться, возникнет табу на поцелуи. Сформируется подсознательная установка, что порядочному человеку целоваться унизительно — что это грязь и все такое. В языческом мире даже чернь не позволяла себе не мыться. В христианском мире не только чернь игнорировала личную гигиену, но и высшая элита. Например, королева Кастилии и Леона Изабелла Кастильская, фанатичная католичка, хвасталась, что мылась дважды в жизни — когда родилась и когда рожала. Больше вода не касалась ее тела. Зная женскую физиологию, можно представить, какой удивительный запах источала королева. Мужчины в этом вопросе были не менее набожны, но можно предположить, из-за особенностей физиологии, от них исходил менее густой запах. Они не имели ежемесячных проблем, не рожали, и потому их пожизненная антисанитария была менее выражена. Местности, на которые опускалось христианство, имели характерный запах. Многие табу, рожденные в этих условиях, до сих пор хранятся в низах общества — там строгий регламент на места для поцелуев. И мало кто знает, что его личное отвращение к этому виду секса — последствия христианства, установившего на подсознание эту программу. Патрик Зюскинд в романе «Парфюмер. История одного убийцы» так описывает стоявший в Европе смрад: «Улицы провоняли дерьмом, задние дворы воняли мочой, лестничные клетки воняли гниющим деревом и крысиным пометом, кухни — порченым углем и бараньим жиром; непроветриваемые комнаты воняли затхлой пылью, спальни — жирными простынями, сырыми пружинными матрасами и едким сладковатым запахом ночных горшков. Из каминов воняло серой, из кожевенных мастерских воняло едкой щелочью, из боен воняла свернувшаяся кровь. Люди воняли потом и нестиранной одеждой, изо рта воняло гнилыми зубами, из их животов — луковым супом, а от тел, если они уже не были достаточно молоды, старым сыром, и кислым молоком, и онкологическими болезнями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Крестьянин вонял, как и священник, ученик ремесленника – как жена мастера, воняло все дворянство, и даже король вонял, как дикое животное, а королева, как старая коза, и летом, и зимой». Христианским подвигом считалось копить на теле и голове вшей, а в своей постели клопов. Религиозное обоснование «подвига» — эти насекомые питаются кровью. Если христиане причащаются Христовых тайн (ритуально вино пьют и хлеб едят), то насекомые, напившись христианской крови, отчасти тоже приобщаются Христовых тайн. Насколько приобщаются — на эту тему в средневековой Церкви была отдельная большая дискуссия. Почтенные мужи потратили много времени и творческих сил, выясняя, как нужно относиться к насекомым, насосавшимся христианской крови. Или к мышам, которые в церквях иногда «приобщались» к хлебу с вином — плоти и крови Бога. Неизвестно, какое последствие это имело для мышей, но для вшей это выразилось в том, что в христианском мире их называли божьими или небесными жемчужинами. Чем больше на человеке было этого «жемчуга», тем больше у него было повода для гордости. Влюбленные юноши, желая сделать девушке комплимент, говорили ей, какие у нее прекрасные крупные вши. Поэты писали своим возлюбленным стихи, где восхищались их паразитами, намекая на набожность и непорочность своего предмета обожания. Государственные мужи того времени полагали, что напившиеся христианской крови блохи могут исполнить ответственные поручения. Например, в Швеции им доверяли такое важное дело, как выборы градоначальника. Блоха с этим отлично справлялась. На бороду какого кандидата она прыгала, тот и становился победителем за кресло градоначальника. Но дальше всех в этом вопросе продвинулись, конечно же, христианские святые. Чтобы правильно отнестись к дальнейшему тексту, нужно различать биографию и житие. Биография — это описание реальной жизни человека. Житие — это описание чудесного в крайне преувеличенном свете, чтобы подчеркнуть святость данного человека. Пример жития: церковная литература сообщает нам, что русский святой XIV века, Сергий Радонежский, будучи младенцем, отказывался от материнского молока по средам и пятницам, ибо это постные дни{23}. Житие — благочестивое мифотворчество. Его цель не факты передавать, а чудесные истории рассказывать для укрепления веры в народных массах. С этой позиции смотрим на житие св. Лавра, описывающее множество его богоугодных деяний. В порыве своего благочестия он среди прочих оригинальный деяний совершил такой духовный подвиг — начал копить на себе кровососущих насекомых. В результате так преуспел в этом, что кровососы покрывали его толстым слоем. Церковь за такое рвение возвела Лавра в святые. Более экзотической практикой было специальное расковыривание своего тело так, чтобы спровоцировать гниение плоти и в ранах разводить червей. Специализировавшихся на этом во славу божью христиан тоже почитали святыми. Самый известный в этом деле — святой Симеон. Он был настолько густо покрыт червями, что они падали с него. А он, по смирению своему, поднимал их и, во славу божью, возвращал назад. Читая все эти достойный удивления вещи, прошу держать в голове, что это факты из жития святых, а не документалистика. В реальности этого, скорее всего не было, потому что противоречит природе. Но сам факт, что эти истории сочинялись, говорит сам за себя. И все же это еще относительно нейтральные подвиги. Самое экзотическое — когда во славу божью христианские подвижники убирали «лишние части» тела. Например, Ориген, умерший от пыток в правление императора Деция в III веке. Это был крупнейший раннехристианский мыслитель, учивший о реинкарнации и «апокатастасисе» — попадании душ всех разумных существ после очищения на небеса. Так вот он прочитал в Евангелие: «…ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:12). И на основании этой фразы публично отрезал себе пенис. Чтобы, не дай Бог, не соблазниться. Остается непонятным, как он согласовал это действие с фразой: «У кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне» (Втор. 23:1). Наверное, через то, что записи апостолов, из которых состоит Новый Завет, имеют приоритет над волей Бога, продиктованной Моисею и образующую часть Ветхого Завета. Чего только люди ни делали во славу божью. С современных позиций не верится, что это реальность. Кажется, это невозможно, чтобы психически здоровый человек решил во славу божью сидеть на столбе или разводить червей на теле. Но это не только было, но до сих пор есть. Я лично встречал в подмосковном монастыре монаха, который дал обет во славу божью не мыться. Справедливости ради скажу, что от него нет дурного запаха, просто запах сухого тела. Но называть это подвигом во славу божью — это за гранью… Пройдет время, и нашим потомкам христианская религия будет казаться такой же невероятной дикостью, какой сейчас кажется религия южноамериканских индейцев с ее кровожадностью и детскими жертвоприношениями. А пока на ум приходят слова Б. Шоу: «Обращение дикаря в христианство есть обращение христианина в дикое учение». Кража Следующий шаг римской стратегии выполняется по формуле: если событие нельзя предотвратить, его нужно возглавить. Рим разворачивает операцию по замене косвенного и опосредованного управления христианами-отступниками прямым — как в армии. Чтобы реализовать это, император должен стать для христиан верховным жрецом. Его слово должно определять, что есть христианская истина, а что ею не является. Рим возвращается к своей цели — верховный языческий жрец, коим был император Римской империи, должен быть эталоном всякой религиозной истины, в том числе христианской. Первый шаг новой технологии — собрать съезд христиан под председательством императора, имеющего последнее слово по спорным вопросам христианского учения. Это подтвердит высший светский статус императора и его статус верховного жреца. Большой проблемой в проведении такого съезда виделось то, что император был не просто правителем и сыном Юпитера. В христианской теории любое разумное существо может принять христианство, в том числе и инопланетяне, и сын Юпитера. Главная проблема — он был верховным языческим жрецом. Председательство на христианском собрании того, кто официально заявлен языческим божеством и верховным языческим жрецом с правом решающего голоса, — это не лезло ни в какие ворота и никак не вписывалось в теорию христианства. Вот с какого бока ни крути, а никак. Это было запредельной дичью даже для таких сговорчивых ребят, как государственные христиане. Ситуация значительно бы упростилась, откажись Константин I, правящий на тот момент, от титула верховного жреца. Но он не мог это сделать, даже если бы захотел. Большинство населения были язычниками. Отказ императора мог вызвать примерно такие же последствия, как отказ правителя исламского государства от ислама в средние века. Могла подняться волна, сметающая правителя, переставшего быть верховным жрецом. Константин дорожил своим титулом. В официальных документах он писал в первую очередь Pontifex Maximus — верховный языческий жрец империи, а потом остальные свои титулы. Он был типичный христианствующий язычник-многобожник, поместивший Христа в Пантеон наряду с прочими божествами. Он называл себя тринадцатым апостолом, одновременно поклоняясь Аполлону, Юпитеру, Геркулесу, Марсу и прочим божествам. Он приносил им жертвы и устраивал празднества, высекал их статуи и чеканил монету в их честь. Себя Константин увековечил в образе бога Аполлона. По христианству, Аполлон есть не кто иной, как один из бесов. Ваять себя в образе этого персонажа для христианина… примерно, как глава Церкви сейчас бы увековечил себя в образе дьявола. Любой богослов в частной беседе скажет, что в природе не может быть христиан, признающих, помимо христианского Бога, других богов. Ну не может быть, и все тут. Равно как нельзя назвать христианином человека, исполняющего такие номера, какие исполнял Константин. Но для Константина Церковь делает исключение. Ему можно. Кажется, проведение христианского собора под председательством языческого божества и жреца в одном лице — это из области фантастики. Но безумству храбрых поем мы песню… В данном случае безумству умных и сильных, решающих нерешаемое и впихивающих невпихуемое. Рим приглашает лидеров христианствующих язычников принять участие в соборе, который возглавит верховный языческий жрец и божество. Поначалу даже такие сговорчивые и гибкие ребята, как государственный христиане, отказываются. Тогда Рим делает им предложение, от которого они не могут отказаться — реальные должности и деньги. Быстро набирается необходимое число согласившихся. Приходит на память слова из сказки Пушкина, где злой Черномор искушает Людмилу. Девушка поначалу отвечает: Мне не страшна злодея власть Людмила умереть умеет Не нужно мне твоих шатров Ни скучных песен, ни пиров — Не стану есть, не буду слушать! Подумала—и стала кушать{24} Христиане тоже подумали и «стали кушать» — начали подтягиваться на съезд. На него прибывают только те, кто или сразу согласился, или поначалу отказывался, а потом, после получения заманчивого предложения согласился. В 325 году в городе Никее под председательством императора Константина I, языческого божества и верховного жреца, прошел первый христианский вселенский собор. За всю историю человечества в мире не было такого религиозного собрания. Все присутствовавшие вели себя, как договорились — никто не возмутился, что на месте председателя сидит представитель нехристианских сил. И не в роли наблюдателя, а в роли эталона христианской истины. У этого председателя было право последнего слова в богословских диспутах. Что он определял христианской истиной, то ею и считалось. Если до собора язычествующие христиане формально отрицали за императором духовный авторитет, то после собора это осталось в прошлом. Император был настолько обожествлен, насколько вообще можно обожествить человека. Как вы думаете, можно ли учение, выработанное под председательством верховного жреца племени майя, считать буддистским или мусульманским? Вопрос риторический. Очевидно, что нельзя. Это учение будет чем угодно, только не буддизмом и не исламом. А как вы думаете, можно ли учение, выработанное на соборе под председательством языческого божества и жреца назвать христианским? Тоже нельзя. Это противоречит порядку вещей и здравому смыслу. Это учение будет чем угодно, только не христианским. Армия богословов семнадцать веков искала объяснение, как так получилось, что на первом вселенском христианском соборе председательствовал языческий жрец. Но ничего вразумительного так и не нашла. Все ее объяснения лишь подчеркивают ужас ситуации. Они говорят, что председательствующий на соборе Константин не был языческим жрецом. Ложь. До 381 года все императоры носили статус верхов­ного языческого жреца. Все приносили жертвы языческим богам и устраивали в их честь праздники. Все выделяли из казны субсидии на поддержание языческих религий. И никто не видел противоречия в том, что языческий жрец был одновременно христианским правителем. Первый римский император, отказавшийся от титула Pontifex Maximus — Флавий Грациан. В 381 году он приказал вынести из здания римского Сената языческих божеств{25}. В 382 году Грациан лишил язычество бюджетных денег{26}. Под давлением фактов Церковь вынуждена признать, что да, Константин I на момент председательства на первом вселенском соборе имел статус языческого жреца. Но ужас ситуации она надеется сгладить тем, что он был не по-настоящему жрецом, а формально. Тут прослеживается логика отступников в деле принесения жертвы — мы же пальцы крестиком держим, и потому не считается. В рамках новой стратегии спасения ситуации Церковь договаривается до того, что Константин в роли соборного председателя был уже не язычник, а христианин. Говорит, что император перед собором тайно крестился. Опять ложь. Если допустить, что император действительно перед собором крестился, как про то присутствующие на соборе узнали? Он же тайно крестился. Церковь говорит на это, что Святой Дух открыл эту новость соборянам. И они поняли, что перед ними не жрец, а подлинный христианин. А языческий жрец и божество он только формально. Потом говорит, что Константин креститься перед смертью через 12 лет после собора — в 337 году. Но если он крестился перед собором 325 года, зачем ему, крещеному, еще раз креститься? Сама же Церковь говорит, что крещение принимается один раз в жизни.