Казалось, христианство достигло равновесия и преодолело опасные тенденции. Как иудаизм был уравновешен институтом саддукеев и фарисеев, так христианство было уравновешено институтами богословов и теологов. Для иудаизма пришла беда, откуда не ждали, непреодолимая внешняя сила в виде Рима разрушил Храм, и иудаизм осыпался как дерево, у которого исчез ствол. Для христианства пришла нежданная беда в виде старичка системы «божий одуванчик» по имени Галилей. Сам того не ожидая, он нанес Церкви такой сокрушительный удар, от которого ей не суждено было оправиться. По сути, обе фракции пророческой партии иудаизма: фарисейская и христианская, пытались решетом уловить воды бесконечности. Но решето остается пустым, даже если сквозь него пролился целый океан. «Оставляется вам дом ваш пуст» (Мф. 23:38). Загнивание Средневековые ученые боялись думать против догм Церкви больше по сравнению с современными, боящимися думать против догм атеизма. Но когда телескоп Галилея создал ситуацию, которой Церковь не смогла противостоять, страх прошел. Средневековый полет мысли вырвался за пределы религиозных догм. Стремительно растет число ученых, ориентирующихся не на библейские и церковные утверждения, а на факты и расчеты. Ученые позднего средневековья начинают утверждать, что никакой небесной тверди нет, и Вселенная бесконечна. Звезды — не фонарики, закрепленные на тверди, а далекие солнца. Но самое революционное заявление той эпохи — мир существует вечно. Под этим мнением нет никаких оснований. Оно было больше эмоциональное, от противного — если Церковь говорила, что мир однажды был сотворен и однажды исчезнет, то мы скажем наоборот, что мир был вечно и никогда не исчезнет. На первый взгляд ничего особенного: ну, вечно и вечно. Что такого? Чтобы уловить всю разрушительную мощь этого утверждения, нужно помнить, что главный признак Бога — он творец всего существующего. Если мир существует вечно, значит, он не возникал. Если не возникал, значит, нет причины возникновения мира. И так как причина — Бог, а у вечного мира нет места для причины, ибо у него нет начала, получалось, Бога НЕТ. Идея вечного мира выводит отрицание Бога на принципиально новый уровень. Когда мир признавался однажды появившимся, разумное отрицание Бога, причины мира, было невозможно. Отрицать его можно было только эмоционально, типа «Сказал безумец в сердце своем — нет Бога» (Пс. 13:1). Когда мир стал считаться вечным, разумное признание Бога становится невозможным. Признавать его можно только эмоционально. В вечном и бесконечном мире могут существовать любые формы жизни. В том числе и превосходящие человека — божества. Но они не Бог, так как не творили мир, а живут в нем, как люди и микробы. Единственный кому нет места в вечном мире — Творцу мира. Отрицание Творца влечет отрицание религии в целом, и христианства в частности. Церковь с вершины социальной пирамиды, скатывается к подножию, где превращается в набор суеверий. С этого момента она всецело становится достоянием обывателей. На первый взгляд случившееся оценивается положительно — общество освободилось от ложного института. Но отринув неверный курс, оно не получило взамен верного. Общество утратило возможность идти одним курсом — быть единым потоком. Река является рекой, пока вода течет по руслу. С утратой русла река растекается во все стороны. Вода становится мутной и гнилостной. Речная рыба погибает в застойной воде. Постепенно возникает болото, где основные жители — лягушки с пиявками. Аналогично и социум является социумом, пока масса течет монолитным потоком. Все индивидуальные разнообразия реализуются в рамках русла. Стоит социум утратить цель, как он уподобляется речке, утратившей русло. Застой порождает гнилую атмосферу. Пороки старого общества усиливаются, плюс возникают новые злокачественные опухоли. Элита, для которой общество является источником ресурсов, крайне заинтересована сохранить социальную конструкцию. Физической силой это сделать невозможно. Как сказал наполеоновский министр Талейран, штык всем хорош, но сидеть на нем нельзя. Для превращения болота в реку водам нужно дать русло, по которому они потекут. Для предотвращения наметившегося социального хаоса обществу нужно дать цель, за которой оно пойдет. Из движения к цели родятся понятия добра и зла, нормы и табу, шкала ценностей и прочие элементы, структурирующие людей в живой социальный организм. Церковь давала всем членам общества, от последнего бродяги до короля, ясную цель — спасти душу и попасть в рай. Какую аналогичную по масштабу и ясности цель можно дать обществу вне религии? И второй вопрос: как элите сохранить власть над обществом? Вчера власть элиты над народом опиралась на добрые старые истины, которые постулировали такое положение вещей порядком от Бога. Бунтовать против такого порядка вещей — бунтовать против Бога. Элита через Церковь усердно накачивала массу этими полезными истинами. Богобоязненная масса законопослушна, что делает тверже власть. «Главенствующее положение религии при феодализме не являлось следствием заинтересованности общества в проблемах мироздания, а было результатом интенсивного идеологического творчества аристократии с целью утвердить свои неограниченные права на землевладение. Религиозный посыл повсеместно был один и тот же: каждый клочок земли был на неограниченный срок передан во владение конкретной семье, чье неотъемлемое право (и обязанность) состояла в том, чтобы передавать эту землю по наследству из поколения в поколение»{80}. Учитывая, что с крахом Церкви вера в ее святость исчезла только для элиты, темные массы как ничего не понимали, так и продолжали не понимать. Рациональные доводы, расчеты и факты были для них пустым звуком. Элита продолжает транслировать на массу религиозные истины, удерживая их таким образом в повиновении. Даже самые ярые противники религии, например Вольтер, приходили к выводу, что, если бы Бога не было, его следовало выдумать, потому что иначе невозможно удержать массу в покорности. Это было плохое решение, потому что по своей природе было временное. Одно дело, когда верховная элита и низовые массы не сомневаются в существовании Бога. Пусть не все живут его заповедями, но средняя температура по больнице религиозная. Верующая в Бога элита, внушая массе религиозные истины, чувствовала бы за собой правду. Это давало бы ей абсолютную веру в свою правоту, а значит и силу. При подавлении народных волнений она видела бы себя мечом божьим, карающим бунтовщиков против воли Бога. Если же элита не верит в Бога, соответственно, внушая народу вчерашние истины, что ей Бог дал власть, она понимает, что обманывает людей. Она и раньше обманывала, но у нее тогда был в рукаве неубиваемый козырь — ей власть Бог дал. Она управляла данным ей стадом так, как эффективнее, и, если это был обман, она обманывала, не испытывая мук совести. В конечном счете, все ее действия были санкционированы Богом. Как именно — тут каждый по ситуации и в меру своих способностей обосновывал и оправдывал. Теперь никакие оправдания из божественной сферы были невозможны. Теперь ответ на вопрос, зачем она обманывает глупых, затюканных и невежественных людей, мог быть только один — из корыстных соображений, чтобы жить за счет труда этих людей. Иными словами, элита теперь отличается от рядового мошенника только масштабом обмана. Чтобы избежать душевного дискомфорта, элита должна смотреть на обманываемых людей не как на свой народ, а как колонизаторы на папуасов, или человек на домашних животных — как на источник ресурсов. У колонизаторов не возникало дискомфорта, когда они говорили папуасам, что являются белыми божествами, которых Бог послал за дарами. У человека, ласкающего животное и одновременно примеряющегося, как удобнее зарезать его, также не возникает дискомфорта. Потому что нет чувства равенства. В моменте это снимало проблему, но в стратегической перспективе прорисовались контуры непреодолимого тупика и краха конструкции в целом. Чтобы увидеть проблему, представим общество живой Останкинской башней. Ее основание железобетонное. Вся его природа подчинена одной цели — неизменной твердокаменности. Отсюда грубость в чертах и приземленность во всем. Нет намека на утонченность и изящество легкости. Все тяжело и в окостенении. Никакими силами этих людей невозможно подвигнуть к новому. Тяжеловесность основания вдавливает его в землю, за счет чего оно улавливает из глубины недр первобытные энергии — тяжелые, густые и мощные потоки сермяжной правды, идущие от самых истоков жизни. Брутальная непоколебимость основы позволила подняться башне на полкилометра ввысь. Ее верхушка представляет собой саму утонченность и изящество. Ее шпиль имеет максимальную свободу и витает в облаках, улавливая энергию другого порядка — легкую и воздушную, без намека на грубость и приземленность. Между верхом и низом конструкции идет постоянный энергетический обмен. Сверху вниз идет небесная информация, а снизу-вверх поднимается земная. Оба потока проходят через тело башни, через все образующие ее слои. Каждый слой что-то берет от нее и что-то свое добавляет, приспосабливая информацию до своего уровня принятия. Когда информация сверху доходит до железобетонной основы, она имеет вид песен, фильмов и прочих простых и приемлемых для народа форм, которые он легко усваивает. Это его немного преображает, чуть-чуть поднимая в развитии. В новом состоянии народ уже иначе воспринимает и преобразует энергию земли. Новая порция идущего наверх потока теперь как бы более качественная. Проходя через все тело башни, он обеспечивает его энергией, как кровь обеспечивает энергией тело, проходя по нему. Плюс каждый слой снова что-то берет от нее, а что-то добавляет. Когда информация/энергия доходит до шпиля, она содержит в себе сведения о всей башне. Шпиль усваивает новую порцию, что его тоже преображает и задает развитие, не оторванное от реальности. Он несколько иначе улавливает и преобразует энергию неба. Эта информация тоже как бы более качественная по сравнению с предыдущей. Проходя вниз через все тело башни, она так же обеспечивает его энергией, только другого рода. Такой алгоритм развивает все уровни конструкции, позволяя башне соответствовать меняющейся среде и сохранять прочность. Конструкция функционирует как единое целое. Она не идеальна, слои башни постоянно конфликтуют между собой, но все эти конфликты, в рамках допустимого. На устойчивость конструкции они никак не влияют. Со стороны и для поверхностного взгляда основание выглядит серой массой, которая не приносит в мир ничего нового, живет по шаблону, по стандарту, по стереотипу, и ни шагу в сторону. Она живет в отведенном ей загоне и не в состоянии мыслить за границей, очерченной ей области «дом/работа/семья» плюс «хлеба и зрелищ». Шпиль конструкции выглядит суммой утонченных интеллектуалов и творцов, чьи интересы не такие приземленные и обыденные, как у низовой массы. Поэтому первые видят в массе стадо, биоматериал и прочее. А масса видит в них своих хозяев и господ. Если взять наугад человека из самого низа, от земли/материи, и с самого верха, от идеи/мысли, скорее всего, они будут соответствовать нарисованным портретам. Но если поднять масштаб и рассматривать не отдельных людей, а совокупностью основания и шпиля, картина будет совсем другой. Простой народ окажется такой же антенной, как и шпиль. С той разницей, что одна антенна улавливает небесную информацию, а другая земную. И какая выше, какая ниже — такой вопрос попросту неуместен, неправомочен. Гармония конструкции сохраняется, пока между ее самым верхом и самым низом сохраняется информационно-энергетический кровоток. Если он нарушиться, циркуляцию сменит застой. Оказавшиеся вне общей системы слои конструкции начнут отслаиваться друг от друга и вариться в собственном соку. Общая гармония социальной конструкции начнет стремительно разрушаться, и в итоге башня гарантированно рухнет. Необходимый минимум гармонии сохраняется, когда элита воспринимает себя не отдельно от социума, а его частью, как голова воспринимает туловище. Стоит только элите начать смотреть на народ именно как на биомассу, как гармонии приходит конец. Теперь общество в целом похоже на человека, голова которого воспринимает себя отдельно от тела и рассматривает его не как продолжение себя, а как кормовую базу. Оставшееся без головы тело распадается на органы, которые начинают между собой конфликтовать. Все кончается тем, что вместо человека появляется кучка разлагающейся биомассы. Утратившая идею социальная конструкция оказалась перед угрозой такого формата. Элита теперь манипулирует массой не как родитель ребенком, а как мошенник жертвой. В самой манипуляции нет ничего плохого. Напротив, она в известной степени необходима. Намного эффективнее рассказать ребенку, каких подарков ему принесет Дед Мороз, если он будет хорошо учиться, чем читать нудные лекции и пользе знаний или заставлять под угрозой наказания. Аналогично и с массой, намного эффективнее направить ее тем или иным курсом, рассказав про соответствующего случаю Дед Мороза. Большое заблуждение полагать, что массой можно управлять, обращаясь к ее разуму. Как писал Оруэлл, автор антиутопии «1984»: «Каких взглядов придерживаются массы, и каких не придерживаются, — безразлично. Им можно предоставить интеллектуальную свободу, потому что интеллекта у них нет». Массой, как детским садом, можно управлять только манипуляцией. И если у власти недостает умения обойтись только этим, если они прибегают к физическому насилию, это показатель плохого качества власти. Она подобна родителю, лишенному педагогических талантов, и он не может увлечь ребенка делать то, что нужно. Его единственный инструмент — кричать, ругаться и бить. Естественно, дети с такими родителями имеют меньше возможность раскрыть свои таланты, чем дети, чьи родители обладают педагогическими талантами, т.е. являются манипуляторами. Проблема штыка не в том, что сидеть на нем нельзя из опасения восстания масс. Можно. Но для этого штык должен быть в соответствующих руках. «Утверждение, что массовое движение нельзя остановить силой, не совсем точно. Силой можно остановить и раздавить даже самое мощное движение. Но для этого сила должна быть жестокой и неистовой. И вот тут-то и необходима вера, ибо безжалостное и упорное преследование может проистекать только из фанатичного убеждения»{81}. Если элита утрачивает самое главное, веру в то, что Бог так построил мир, что они в нем занимают доминирующее положение, у неё неоткуда взяться фанатичной вере в свою справедливость. Максимум, у неё будет уверенность мошенника в том, что он имеет право дурить свою жертву. Но на такой уверенности социальную конструкцию не построить. Обращаю внимание, дело тут не в том, что манипуляция, имеющая мошеннические корни (или коммерческие, это одно и то же) приведет к восстанию масс. «Массы никогда не восстают сами по себе и никогда не восстают только потому, что они угнетены»{82}. Как бы ни были они угнетены, их возмущение никогда не пойдет дальше ворчания. Вчера на кухнях ворчали, сегодня в интернете. Сами по себе массы только в кино поднимаются. Чтобы массы восстали, нужна сторонняя сила, которая их организует. Пока ее нет, массы не представляют из себя никакой силы. Только потенциал. Это объясняет, почему спецслужбы, иммунная система социального организма, игнорируют революционеров форумного типа. Они свободно ругают власть, чем делают полезное дело, работая гудком для спуска энергии. Но так как организовать массы они не способны, они не интересны. Внимание спецслужб привлекают только фигуры и команды, способные организовать аморфные скопления обывателей, высвобождая их потенциал. Оптимальный формат управления массой — манипуляция. Потому во всех странах СМИ играют огромную роль (раньше их функции выполняла религия). Без нее управлять можно только силой, но сила — самый неэффективный способ. Манипуляция же самый эффективный. Большинство людей не мыслят за границами бытового масштаба, и потому им бессмысленно объяснять логику того или иного государственного решения. Утверждение, что на манипуляции нельзя сидеть, так же ложно, как и утверждение, что на штыке нельзя сидеть{83}. Можно и нужно. Но для этого нужно иметь мотивацию выше мошеннической (со штыком — разбойничьей мотивации). Социальная модель остается стабильной и устойчивой, если есть глобальная идея, покрывающая все слои социума сверху донизу. Возникнуть такая идея может только из мировоззрения. Если мировоззрение исчезает, в социуме остается старая идея, оставшаяся от прошлого мировоззрения. Элита не может ее не использовать. Только теперь в основе такого использования нет идейного оправдания. Идейную манипуляции и насилие сменяет коммерческая манипуляция и насилие. Обман и насилие ради денег были всегда, но они никогда не могли составить фундамента социальной конструкции. Качество не то. Постоянная трансляция ложной информации на массу имеет ряд крайне неприятных последствий. Во-первых, цинизм элиты, смотрящей на массу как колонизатор на туземца, растет в геометрической прогрессии. Носители такого цинизма быстро разлагаются. Во-вторых, циничное манипулирование опустит интеллектуальный уровень массы ниже естественного уровня. Она сконцентрируется на решении текущих задач бытового и технического характера. Увидеть что-то дальше быта она физически не сможет. Люди будут видеть неравенство, которое их раздражает, и не будут видеть объяснений. Это родит ненависть к правящим классам только по факту, что они представители власти{84}. Погруженный в идейный вакуум социум неизбежно гниет одновременно с головы и хвоста. Элита смотрит на массу не как на народ, который Бог дал ей в управление, а как на домашнюю скотину. Масса видит в представителях власти и капитала нечто враждебное для себя. Абсолютное недоверие, подозрение скрытого обмана в каждом их слове и деле. «Если каждый индивид рассматривает коллективный организм как нечто ему чуждое, то совершенно очевидно, этот организм фактически более не существует, а становится неким призрачным порождением интеллекта, неким фетишем»{85}. Эрзац Ситуация исправлялась через предоставление социуму цели религиозного масштаба, но на этот раз без религии. Второе условие — достигнуть этой цели можно только сообща. Наличие такой цели оправдывало в глазах масса доминирующее положение элиты. А элите такая цель давала уверенность право имеющего манипулировать массой и применять к ней насилие. Это в разы сильнее коммерческой мотивации — не для себя, для идеи стараюсь. Цель такого масштаба нельзя высосать из пальца. Ее можно вывести только из охвата Целого — из мировоззрения. Для этого нужно составить взгляд на мир вне религии. Наука — единственный кандидат, про которого хотя бы в теории можно подумать, что она может взяться за такой масштаб. Что она способна занять свято место, освобожденное Церковью. Наука даже внешнее походила на Церковь. Она задавалась вопросами, выходящими за рамки быта. Ее представители говорили такие же непонятные для широких масс слова, как и представители Церкви. Ученые чертила в своих книгах такие же замысловатые знаки и формулы, как Церковь чертила свои символы и знаки в своих книгах. И, как вишенка на торте, даже одеяние ученых и священников было в одном стиле — мантия, шапочка, на шее и в руках различные атрибуты, указывающие различие и меру авторитета. Социум смотрит на ученых, победителей Церкви, как ранее смотрел на священников. И ждет от науки нового мировоззрения. Не новых подробностей, что вокруг чего крутится — Земля вокруг Солнца или наоборот, и не почему камень падает вниз, а не летит в вверх, а нового понимания реальности. Что есть окружающий нас мир? Что ждет человека после смерти, что-то или ничего? Если что-то, как влияет качество земной жизни на качество загробной? Если как-то влияет, как нужно жить, чтобы на том свете было хорошо? Если не влияет, тогда как нужно жить? Какая в земной жизни самая главная цель? Из ответов можно было вывести понятия добра и зла, новую шкалу ценностей и модель общества. Наука устраивается на месте Церкви и стягивает на себя интеллект общества. Как вчера в религию шли самые масштабные, глубокие, умные и амбициозные люди, так теперь такие идут в науку. Как вчера элита старалась вместить в себя религиозные истины, так сегодня самые дееспособные люди стремятся вместить в себя научные истины. Пока наука дала только один ответ на один онтологический вопрос: откуда взялся мир. Она ответила: он был всегда. Это было ее единственное глобальное утверждение. Из него следовало отрицание Бога и крах религиозного мировоззрения. Но по правде сказать, даже это единственное утверждение не было научным, так как не подтверждалось опытом и чувствами. Единственным его основание было то, что оно было обратным утверждению Церкви. Слабенькое основание, если вообще таковым является. Тот факт, что Церковь неверно описывала Солнечную систему, из этого никак не следовало, что мир вечный. Информации о вращении Земли вокруг Солнца хватило для краха Церкви. Наука очень гордится сокрушением такого монстра. Но этой информации крайне мало, чтобы дать ответы самые важные вопросы, какие человек может себе вообразить. Проблема в том, что дееспособность науки ограничена пятью чувствами и опытом. Стоит ей выйти за границы наблюдения и опыта, как она перестанет быть наукой и станет неизвестно чем (скорее всего, пустым местом). Но ответы на поставленные вопросы как раз лежат за рамками наблюдаемого и опытом проверяемого. В границах опыта хорошо искать ответы на прикладные сферы — новые источники энергии открывать, более эффективные способы коммуникации и перемещения искать. Но корни видимого всегда лежат за рамками видимого. Но наука беспомощна в той области. Насколько наука плоха для поиска ответов на вопросы онтологического масштаба, настолько она хороша для решения задач обыденного масштаба. Начинается эпоха впечатляющих технических достижений. На мир проливается водопад открытий, облегчающих жизнь. Стремительно эволюционирует машиностроение, технологии, лекарства. Появляются новые кофеварки, паровозы, швейные машинки. Но даже если бы всего этого было в сто раз больше, все равно этого было бы катастрофически мало для понимания смысла жизни, формирования понятия добра и зла, норм и табу. Наука демонстрирует мощные успехи в мире величин и мощную импотенцию за его рамками. Самые мощные ученые перед громадой безответных вопросов, повисших над обществом, оказываются не более дееспособны, чем самый последний сапожник. Поначалу ученым кажется, что они легко сформируют социуму шкалу ценностей, опираясь на логику и здравый смысл. Чтобы увидеть причину их полного провала, еще раз напомню главную мысль, которую принесла эпоха Просвещения. Она сказала: Бога нет. И далее человек нового общества заявляет: «Если Бога нет, то я бог».