Превращение националиста в космополита внешне похоже на выполнение условий «воскресения». Но тут встает гигантский вопрос: кому нужно превращать фанатичных националистов в фанатичных космополитов. Я спрашиваю не о конкретных фигурах, а о масштабе этих фигур. Сознательно запускать такие процессы — нечеловеческий размер. Вчера я считал, что воскресение Христа доказывает совокупность фактов. Сегодня я разобрался в теме значительно глубже. На данный момент думаю, что нет абсолютных доказательств ни того, ни другого. Есть версии. Все может быть. Даже чего не может быть, тоже может быть. Но «…если Христос не воскрес… тщетна… вера ваша» (1 Кор. 15:14). Если же встать на позицию максимальной лояльности к версии воскресения, если Христа казнили, и он ожил — это беспрецедентно. Но если Христос правда воскрес, это не имеет никакого отношения к учению, называемому сегодня христианством. В истории много беспрецедентных событий. Например, голландскому художнику Мирину Дажо прокалывали холодным оружием жизненно важные органы, и это не причиняло ему вреда. Будь у этого Мирина свой взгляд на мир, его способность точно так же способствовала бы умножению сторонников, как способности Христа. Если бы в игру включились могущественные силы, как это произошло с христианством, можно было бы на талантах Мирина создать полноценную религию. И поверьте, недостатка в адептах не было бы. Люди всегда в полной готовности по части признать кого-то выше себя. Если Христос реально умер, а потом действительно воскрес, несомненно, это чудо. Но я считаю большим чудом не само воскресение, и даже не то, что он заранее говорил про это, а что есть силы, чьи цели достигаются инструментами уровня создания религии. Развитие Группа вождистского типа сохраняется после смерти лидера, если в ее тело встроен механизм создания нового лидера. В монархии этим механизмом является наследование власти по праву крови. Король умер — да здравствует король! Если такого механизма нет, группа распадается. «…поражу пастыря, и рассеются овцы стада» (Мф. 26:31). Когда Александр Македонский лежал при смерти, его команда делила наследство. Сподвижники-военачальники спорили, кто из них больше македонянин и сильнее предан Александру. Так они обосновывали право занять место Македонского или получить долю. Сторонники исчезнувшего Иисуса Христа тоже приступили к разделу его духовного наследия. Они яростно спорят, кто был ближе ко Христу, кто больший иудей. Обратите внимание: не кто больше еврей, речь не о крови, а кто больше иудей, речь о вере. Этот факт полезно знать христианам, полагающим, что апостолы были христианами. Нет, они были иудеями, исповедовали иудаизм и спорили между собой, выясняя, кто из них двоих более иудей. На этой почве апостол Павел конфликтует с апостолом Петром: «сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски? Мы по природе Иудеи, а не из язычников грешники» (Гал. 2:14-15). Апостол Иоанн пишет: «…говорят о себе, что они Иудеи, но они не таковы, а сборище сатанинское» (Откр. 2:9). В Евангелие этот же апостол пишет: «Вы не знаете, чему кланяетесь,?а?мы?знаем, чему?кланяемся,?ибо?спасение?от Иудеев» (Ин. 4:22) Слово «Иудей» в Библии пишется с заглавной буквы. Что этим хотят подчеркнуть христианские составители Библии, — не буду входить в эту тему. Это область мнений. Я же стараюсь избегать мнений и оперировать только фактами. Павел заявляет о своей принадлежности к фарисейскому крылу иудаизма «я фарисей, сын фарисея» (Деян. 23:6). Судя по всему, большинство последователей Христа — иудеи фарисейского толка. Иудеи из саддукейской партии не могли быть последователями Христа — они не признавали пророков. Иудеи ессейского толка могли быть сторонниками, но они практиковали непубличный образ жизни и по площадям не ходили проповедовать. И так как кроме упомянутых групп больше никого и не было, группа Христа, из которой потом возникнет христианство, была ответвлением фарисейской ветви иудаизма. Если бы в ней были представлены все иудейские группы — саддукеи, фарисеи и ессеи, тогда можно было бы сказать, что христианство растет из иудаизма в целом. Но сторонники Христа в основном люди фарисейского крыла иудаизма. Поэтому правильно будет сказать, что группа Христа растет из фарисейства. Сторонники Христа после казни прибавляются намного быстрее, чем при жизни. Оно и понятно, авторитет человека, восставшего из мертвых, бесконечно выше человека, не умиравшего. Народ валом повалил в созданную Христом группировку. Некогда национально-монолитное движение во главе с ярким лидером наполняют разные люди. Монолит начинает распыляться. Способствует этому, что учения непосредственно самого Христа никогда не было. То, что сейчас называется его учением, — записи разных людей об Иисусе, из которых римские власти отобрали то, что посчитали нужным. Остальное отвергли. Далее отобранную информацию объявили священным учением. Сам Христос за всю жизнь не написал ни слова. За все время он единственный раз писал, и то пальцем на песке. «Иисус, наклонившись низко, писал пальцем на песке» (Ин. 8:6). Это можно толковать как символичное указание, что все уже написано в Законе. Разное отношение к записям апостолов и Закону раскололо христианскую партию. Все начинают трактовать его слова и поступки на свой лад и в меру своего понимания. Начинается разброд и шатания. Что признают истиной одни, то отрицают другие. Возникает масса автономных групп. Атмосферу духовной монополии сменяет каша противоречий. Каждая христианская группировка претендует монополизировать истину, обвиняя во лжи и безбожии своих оппонентов. Все обзывают друг друга иудействующими, язычествующими, философствующими, еретическими и заблудшими овцами. Большинство христианских групп не считают писания апостолов божественной истиной. Они говорят, что Христос не призывал почитать записи своих учеников истиной. Сами апостолы считали свои записи частной перепиской, но никак не божественной информацией. Христос и апостолы признавали божественной информацией только Закон. Апостол Павел утверждает: «…проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в Законе» (Гал. 3:10). Кто исполняет Закон, «…тот жив будет им» (Гал. 3:12). «Итак, мы уничтожаем Закон верою? Никак; но Закон утверждаем» (Рим. 3:31). О каком Законе говорит апостол? О том, же о каком говорил Христос, когда заявлял, что пришел его исполнить — об иудейском законе. Иного в то время не было. Что же получается… Церковь говорит, что слова апостола исходят от Духа Святого. Выходит, что Святой Дух говорит, что путь спасения — через исполнение иудейского Закона. А Церковь говорит, что спасение души реализуется через следование ее указаниям, и проклят всякий, кто не исполняет ее требования. Как состыковать между собой два этих факта? Теорию о спасении души одной верою возьмут на знамена протестанты. Они заявят себя новым Израилем, продолжателем учения апостолов, и сыграют в деле строительства капитализма не последнюю роль. Но это будет через полторы тысячи лет. Пока на тему, чем являются оставленные апостолами записи, высказывают люди, причисленные Церковью к святым. Например, христианский святой, епископ из числа мужей апостольских, Папий Иерапольский, пренебрежительно отзывался об этих записях. Он говорил, что писали их апостолы так же, как мы пишем друг другу письма. Когда возник ажиотаж, все кому не лень стали переводить их, в меру своего понимания, попутно украшая домыслами и благочестивыми фантазиями. Все это выдавалось за святую истину. Епископ Силезий Птолемаидский пишет о ключевом узле христианского учения, о воскресении Христа: «Это воскресение, о котором столько говорят, я считаю просто священной и таинственной аллегорией и далек от того, чтобы согласиться с мнением черни». Или еще: «Божественная истина должна оставаться скрытой; народ же имеет нужду в другом». Этот святой пишет, что для себя он всегда будет философом, а для массы только священником, потому что масса требует обмана, иначе с ней невозможно работать. Для нее достаточно благозвучных слов и пышных обрядов. Возвышенные тайны и смыслы черни не интересны. Ее интересы в сфере невежества и суеверий. Вера для них всегда была и будет набором традиций, но никак не смыслов. Другие христианские святые, например, Августин Блаженный, считающийся отцом Церкви, называл записи апостолов боговдохновенной информацией. По авторитетности он приравнивает их к Закону — к скрижалям, полученным Моисеем. Но не ставит выше. Не существует в мире ни одного авторитетного документа, опираясь на который можно предположить, чтобы Христос ставил записи своих учеников выше Закона. Сами апостолы тоже не оставили информации, позволяющей предположить что-то подобное. Тем не менее, Церковь официально поставит записи апостолов намного выше Закона. Закономерно, что разное понимание базовых моментов христианскими группами рождает между ними такие же отношения, как между образующими иудаизм партиями. С той разницей, что противоборствующие жреческие и пророческие партии иудаизма Храм связывал воедино. У противоборствующих христианских групп не было центра. Возникли условия для более жестокой борьбы между христианскими группами, чем иудейскими. Церковь говорит, что противоборствующие христиане ругались без злобы в сердце, по-семейному, по-братски. Возможно. Но тогда надо добавить, что, когда дело доходило до рукоприкладства, били и убивали они друг друга тоже смиренно и без злобы в сердце. Но тут уж ничего не поделаешь, религиозные споры — самые яростные и лютые. Иоанн Златоуст, крупнейший христианский авторитет, дает инструкцию, как должен вести себя христианин по отношению к другому христианину, имеющему иное мнение по вопросам веры. Он пишет: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутье или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом» (Иоанн Златоуст «Беседа о статуях»). Что есть хула на Бога, а что есть святая истина — в этом вопросе Иоанн предлагает ориентироваться на мнение победившей на тот момент группировки. Если продолжить его логику, получается, что при победе другой группировки было бы другое понятие истины. Позже призыв сокрушать уста с иным мнением разовьется в инквизицию. Христиане будут освящать руки не только ударами по лицам инакомыслящих христиан, но также пытками и кострами. Но это будет потом, когда христианство станет централизованным. Пока же оно похоже на разношерстное лоскутное одеяло без намека на единую структуру. И это нормально, потому что религиозную истину невозможно вычислить. Истину не вычислить даже в точных науках. Например, в математике истину не сердцем чуют, ее вычисляют и доказывают. Но и там есть математическая теорема, отрицающая… точность математики. Теорема Гёделя о неполноте говорит, что всякая полная система содержит в себе противоречия. Если система не содержит противоречий, значит, она не полная. Если математика содержит в себе противоречия, что говорить о религии, главным аргументом которой выступает сердце. Сердечная аргументация исключает дискуссию. Только эмоции. Такой спор есть перепалка, укрепляющая оппонентов в своей правоте. Никакими словами один человек не докажет другому приоритет своего мнения. Например, десять человек прочитали фразу «Блаженны нищие духом» (Мф. 5:3), и каждый ее по-своему понял. Каждый сердцем чувствуют, что ему истина открылась. Но всем разное открылось. И каждый готов идти на страдания и смерть за свою истину. Апостол Павел говорит о духовной свободе: «Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись?между?вами искусные» (1 Кор. 11:19). Эту мысль повторяет Августин Блаженный: «В главном единство, в спорном свобода, во всем — любовь». Свобода рождает множество мнений и, как следствие, множество противостоящих друг другу группировок. Энергия противостояния подобна центробежным силам. Чтобы удержать свободных верующих вместе, нужны центростремительные силы. Отталкивающие силы генерируют разность мнений. Сдавливающую силу создает институт, имеющий абсолютный авторитет в глазах верующих. У иудеев в роли института был Храм. У христиан роль Храма играла жесткая позиция — поклонение одному Богу. Такой Храм есть в каждой религии. Буддизм, даосизм, синтоизм и прочие религии всегда состояли из школ, имеющих разные мнения по вторичным вопросам. Но у каждой был свой институт (совокупность базовых истин-догматов), удерживавший группы вместе. Например, Храм индуизма — признание трех божеств: Брахмы-создателя, Вишны-сохранителя (Кришна), и Шивы-разрушителя. Эти божества образуют вечный цикл создания-сохранения-исчезновения мира. Признающий это считается индуист{13}. Главное, чтобы ты признавал индуистское представление об устройстве мира, о его природе. Помимо трех основных богов, индуист может верить в своих домашних богов, по домашнему поверью, живущих в его доме. Может приносить им жертвы и поклоняться, как хочет. Другие индуисты могут не признавать его домашних богов или даже не знать об их существовании — все это не нарушает целостность индуизма. Свобода в религии приводит к возникновению оппонентов. С одной стороны, тренд в ту сторону гарантирует, что однажды ее разорвет на миллион кусочков. С другой стороны, это как бы оживляет ее, не позволяя застыть в монотонном бормотании единых форм. Абсолютная свобода гарантирует абсолютное распыление. Абсолютное отсутствие свободы гарантирует застой с последующей деградацией и разложением. Свобода в итоге убивает, как и отсутствие свободы. Сохранение и выживание лежит между двумя крайностями. Живая религия как звезда. Силы гравитации ее сдавливают, а силы термоядерной реакции ее разрывают. Когда остается только одна сила, звезда исчезает — или взрывается, или сжимается. Противоборствующие группировки внутри религии похожи на противоборствующие группировки внутри науки. Ученые готовы за свою научную истину в прямом смысле драться (и реально дерутся). Единство науки обеспечивает Храм — фундаментальные законы. Признающие Храм считают друг друга честными людьми, ищущими истину. А споры… Ну что ж… Природа у человека такая… Зато при спорах расцветают сто цветов. В свободной научной среде ученым признается тот, кто разделяет базовые истины и оперирует логикой, и опытом. В свободной религиозной среде единоверцем признается тот, кто разделяет базовые истины и чистым сердцем ищет ответы на спорные вопросы. Ситуация переворачивается с ног на голову, когда наука или религия оказывается под пятой государства. Искателей истин всякая власть гонит. Появляются идеологически верные ученые и верующие — начетники и догматики. Истина теперь — соответствовать мнению власти. Если ученый выходит за очерченные рамки, его называют лжеученым. Если верующий выходит за официально очерченные рамки, он получает статус еретика. Ересь в переводе — иное мнение. В христианстве это слово наполняется новым смыслом — ложное мнение. Ложь — враг истины. Носитель иного мнения представляет врага. И так как речь идет о религиозных истинах, получается, носитель иного мнения не просто враг, а враг Бога и представитель сатаны. К нему соответствующее отношение. С момента, когда наука или религия теряют свою свободу, появляется новый центр, вокруг которого они вращаются, — Власть. Власть никогда не намерена искать истину. Она думает исключительно о сохранении и усилении себя (иначе это не власть). Религия, идеология, наука и любая деятельность, основанная на творчестве, в руках власти превращаются из живых и свободных искателей истины в мертвые инструменты, нудно работающие в обозначенных рамках. Они никогда не ищут истину. Они всегда ищут, как за уши притянуть все под догму, спущенную по разнарядке сверху. Если нет внешней силы, заинтересованной единообразить религию, она в принципе не может быть монолитной. Показатель естественности религии — множество мнений. Не могут свободные в духовных вопросах верующие сами оформиться в централизованный аппарат, где все признают одну истину, а всякое отклонение от нее посчитают ересью. Парадокс У христианских общин Римской империи были две схожие черты. Первая: все они признавали авторитет Христа и возвышали его как могли. Чем больше проходило времени, тем больше возвышался образ основателя. Пока в итоге Христа не объявили Богом. Эту эволюция иллюстрирует перевод некоторых стихов о Христе. Например, сейчас Евангелие описывает Иисуса так: «вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Лк. 7:34). Дословный перевод этих слов: «вот обжора и пьяница, друг сборщикам налогов и проституткам». Сначала обжору заменили на чревоугодника, а пьяницу на винопийцу. Потом смягчили до современного варианта. Евангелие характеризует Христа большим любителем выпить, закусить и пообщаться с женщинами. Из этого следует, что приписываемые Христу призывы к гастрономическому и сексуальному аскетизму, являются поздним изобретением Церкви. Вторая черта раннехристианских группировок — в отличие от иудаизма у них не было кровных ограничений. Человек любого племени и происхождения мог стать христианином. Никто его не мог укорить за его неблаговидное прошлое. По всем другим вопросам в христианстве было ровно столько мнений, сколько групп. Каждая новая ситуация умножала эти мнения, и создатели новых мнений старались возвести их в ранг святой истины. Естественно, эти истины конфликтовали друг с другом. Рим не обращал на христиан внимания. Ему вообще было плевать, кто во что верит, какие философские и богословские проблемы обсуждает. Власть говорила подданным{14}: «Платите налоги и верьте, во что хотите». Рим был миролюбив ко всем религиям. Для божеств, почитаемых на его территории, он построил Пантеон («пан» — «всеобщий»; «тео» — «бог»), всеобщее божественное «общежитие». Любое божество любого племени могло найти там себе место. Религиозных разборок римская власть никогда не устраивала. Рим жил по принципу: «Бог на стороне больших батальонов»{15}. Он сосредотачивал свои ресурсы на политической, военной и экономической мощи. На поиске религиозной или философской истины Рим никогда не концентрировался. Никогда. Цель власти — не истину искать (тем более, религиозную), а сохранять и усиливать себя. Понятия добра и зла власть определяет максимой: что хорошо для империи, то добро, что плохо для империи, то зло. Поскольку ситуация постоянно меняется, понятия добра и зла на государственном уровне регулярно меняются вслед за обстоятельствами. Если природа волка изменится, следом неизбежно перевернутся его представления о добре и зле. Если представить, что волк переродился в зайца, с этого момента перед ним две перспективы — или на все смотреть с позиции заячьих ценностей, или быть в самое ближайшее время съеденным первым попавшимся хищником. Храбрый заяц — мертвый заяц. Конкурентное преимущество зайца — трусость. Чем он трусливее, тем выше его шансы на выживание. Кто строит свою силу, исходя не из своей природы, а из абстрактных представлений о силе, тот всегда становится чьим-то питанием. Это правило касается всех форм жизни — от микроба до государства. Если государство из монархии превращается в республику, а потом снова в монархию, его представления о добре и зле не могут не меняться. Разные конструкции в разных условиях предполагают разные действия для своего сохранения. Такова жизнь… Рим строго придерживался этой политики. Английский историк Эдвард Гиббон так его характеризует: «Все религиозные культы Древнего Рима народ считал одинаково истинными, философы — одинаково ложными, а правители — одинаково полезными».