– Что-то долго тебя не было. Я не совсем понимала, с кем она говорит, со мной или с Джимми Янгом. – Мы были в церкви, – ответила я. – Ну и как? Понравилось? – Не очень. – Вот и славно, – заметила она и выловила очередную картофелину из грязных очистков. Тилли с трудом сдерживала смех, он так и клокотал у нее под джемпером. – А где папа? – Я достала из холодильника два сырных треугольничка и высыпала на тарелку пакетик чипсов «Кваверс». – Пошел за газетой, – ответила мама и еще энергичнее принялась за картошку. – Скоро вернется. – В паб пошел, – прошептала я на ухо Тилли. Затем развернула сырный треугольник, а Тилли сняла свою непромокаемую шапочку. И мы принялись слушать «Братство людей»[12] и наблюдать за тем, как моя мама расправляется с картошкой. Под музыку «Сбереги все поцелуи для меня» мы с Тилли принялись делать танцевальные движения руками. – А ты веришь в Бога? – спросила я маму, когда пластинка закончилась. – Верю ли я в Бога? – Движения ее замедлились, мама уставилась в потолок. Я никак не могла понять, почему все смотрят вверх, когда я задаю этот вопрос. Точно ждут, что Бог вдруг явится в облаках и подскажет им правильный ответ. Если так, то в данном случае Бог подвел маму, и мы все еще ждали от нее ответа, когда через заднюю дверь в кухню вошел отец без всякой газеты и с отражением пребывания в баре «Британский легион» в глазах. Он сразу обнял мать, облепил ее, точно простыня. – Как поживает моя красавица женушка? – спросил он. – Теперь не до этих глупостей, Дерек, – ответила мама. И утопила в кастрюле еще одну картофелину. – И две мои любимые девочки? – пробормотал он. И взъерошил нам волосы, что было ошибкой с его стороны, потому как у Тилли и у меня не того рода волосы, которые можно успешно взъерошить. У меня слишком блондинистые и своевольные, а у Тилли слишком плотные кудряшки. – Останешься с нами на ленч, Тилли? – спросил отец. Говоря это, он склонился над ней и снова потрепал по кудряшкам. Когда Тилли заходила к нам, он превращался в родителя из мультфильмов. Видимо, старался заполнить пустоту в жизни Тилли, которой по-настоящему никогда не существовало, а своим поведением лишь достигал обратного эффекта, напоминал девочке о пустоте. Тилли собралась было ответить, но он уже сунулся в холодильник. – Видел Тощего Брайана в «Легионе», – обратился он к маме. – Догадайся, что он мне сказал. Мама молчала. – Эта старуха, что живет в самом конце Шелковичного проезда, ну, ты ее знаешь? Мама кивнула картофельным очисткам. – Так вот, в прошлый понедельник ее нашли мертвой. – Она была совсем старенькая, Дерек. – Суть в том, – заметил папа, доставая из холодильника плавленый сырок и разворачивая, – что вроде бы тело пролежало там целую неделю и никто ничего не заметил. Мама подняла голову. Мы с Тилли уставились в тарелку с чипсами, стараясь, чтобы взрослые не замечали нашего присутствия. – Да и когда бы еще обнаружили, – добавил отец, – если б не этот жуткий за… – Почему бы вам, девочки, не пойти погулять? – предложила мама. – Я вас позову, обед уже скоро. Мы уселись у стенки, прижались спинами к кирпичам в том месте, где падала узкая полоска тени. – Фэнси умирает, и никто этого не замечает, – проговорила Тилли. – Как-то не по-божески. – Викарий говорит, что Бог повсюду, – сказала я. Тилли хмуро смотрела на меня. – Повсюду. – И я развела руками для пущей наглядности. – Тогда почему его не было в Шелковичном проезде? Я смотрела на строй подсолнечников в дальнем конце сада. Мама посадила их прошлой весной, а они уже переросли ограду и заглядывали в сад к Форбсам, эдакие цветы-шпионы. – Ну, не знаю, – пробормотала я. – Может, был где-то в другом месте. – Надеюсь, что меня хватятся, когда я умру, – сказала Тилли. – Ты не умрешь. Никто из нас не умрет. Ну, до тех пор, пока не состаримся. До тех пор, пока люди от нас не начнут этого ждать. Бог будет присматривать за нами все время. И ничего не случится. – Но за миссис Кризи, видно, не присматривал. Вот и случилось. Я наблюдала, как между цветками подсолнечника летают толстые шмели. Обследуют каждый цветок, ныряют в самую сердцевину, роются там, что-то ищут, потом появляются на свет божий густо перепачканные желтой пыльцой и опьяненные своим успехом. И все мне вдруг стало ясно. – Знаю, чем мы с тобой займемся на каникулах, – сказала я и вскочила на ноги. Тилли смотрела на меня снизу вверх. Щурясь и прикрывая глаза ладошкой от солнца. – Чем? – Будем стараться, чтобы все люди были в безопасности. И попытаемся вернуть миссис Кризи. – Но как это сделать? – Пойдем искать Бога, – ответила я. – Мы? Искать? – Да, – кивнула я. – Именно мы. И начнем здесь и сейчас, прямо с этой улицы. И я не сдамся, пока мы не отыщем Его. Я протянула Тилли руку. Подруга ухватилась за нее, и я рывком подняла ее на ноги. – Ладно, Грейси, – сказала она. Потом надела свою непромокаемую шапочку и улыбнулась мне. Дом номер шесть, Авеню 27 июня 1976 года В понедельник шла программа «Вас хорошо обслужили?», во вторник – «Хорошая жизнь», ну и в субботу – шоу «Игра поколений». Хоть убей, но Дороти не понимала, что смешного находят люди в этом Брюсе Форсайте[13]. Она пыталась устраивать себе нечто вроде тестов во время мытья посуды. Эти занятия отвлекали от того, что произошло в церковном зале, помогали забыть о страшном взгляде Джона Кризи и волне удушья в груди. Понедельник, вторник, суббота. Обычно ей нравилось мыть посуду. Нравилось ухаживать за садом и ни на чем особо не зацикливаться, но сегодня на оконное стекло давила страшная жара, и ей казалось, что она смотрит на улицу из гигантской раскаленной печи. Понедельник. Вторник. Суббота. Она все еще помнила, хоть и не решалась признаться себе в том. Все крутилось вокруг журнала «Радио таймс»[14]. Гарольд страшно раздражался, если она спрашивала его о чем-то не один, а несколько раз. «Попробуй держать все это в голове, Дороти», – говорил он ей. Когда Гарольд сердился, раздражение заполняло всю комнату. Такое могло произойти и в гостиной, и в хирургическом отделении. Он был способен заполнить раздражением даже целый супермаркет. Она изо всех сил старалась не забывать, держать все в голове. Впрочем, иногда отдельные слова ускользали из памяти. Прятались за другими словами, старались не высовываться, а затем проваливались куда-то в самую глубину сознания, прежде чем она успевала ухватить их. «Я не могу найти свои…» – начинала она, и Гарольд выстреливал подсказками, точно пулями. «Ключи?» «Перчатки?» «Кошелек?» «Очки?» И от этого слово, которое она старалась вспомнить, проваливалось еще глубже.