Часть 4 из 6 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Это означало: возвращаться в полном составе.
Соколов поморщился и сдвинул шлемофон на затылок. Теперь уже не важно, как ты считаешь. И нет возможности переубеждать руководство. Армия есть армия.
Посмотрев на карту, Алексей пометил карандашом небольшую поляну в лесном массиве – единственное место на их пути, где можно на время спрятать пять танков. Подергав Логунова за штанину комбинезона, лейтенант сунул ему карту и показал точку.
– Идем туда. Там передышка, осмотр машин и подготовка к переходу с боями.
Старшина взял карту и кивнул.
Танки свернули за машиной ротного командира к лесу. Через полчаса «тридцатьчетверки» уже стояли по краям поляны, замаскированные нарубленными ветками и стволами молодых осинок.
Соколов спрыгнул с брони, дождался, когда соберутся командиры других танков. Он коротко довел до них приказ штаба корпуса. Группа возвращается в полном составе, прорываясь с боем. Сведения велено доставить командованию любой ценой. Поэтому Соколов приказал всем экипажам осмотреть свои машины, подготовить их к сложному маршу. Если есть сомнения, то лучше произвести ремонтные работы сейчас. В противном случае придется бросать технику на марше. Даже из-за поломки подвески или повреждения гусеницы. Состояние танков Соколов приказал доложить через час. Но командиры не стали тянуть время. Опытные экипажи прекрасно знали состояние своих машин, следили за ними, учитывали все технические проблемы.
– На «семерке» правый ведущий каток может заклинить в любой момент, – первым доложил Логунов. – Повреждение вала и редуктора. Можем дотянуть, а можем и встать посреди поля.
– У нас отбойник сорвало, – доложил старшина Шевырев. – Без сварки ничего не сделать. Если придется много маневрировать, сорвет к чертям гусеницу.
– У меня доворота башни нет, – продолжил сержант Началов. – Болванка угодила прямо под башню. Примерно девяносто градусов и все.
Получалось, что больше всего пострадали машины из взвода Соколова. Оба танка лейтенанта Задорожного оказались в лучшем состоянии.
Отпустив командиров машин заниматься матчастью, Алексей сел с Задорожным на пенек и достал планшет с картой.
– Вот что, Серега. – Соколов сбросил шлемофон на спину и пригладил потные волосы. – Мои могут не дойти. А приказ прозвучал однозначно: документы доставить любой ценой. Во время боя, если нарвемся на немцев, что-то менять будет поздно. Поэтому поступим так. Ты берешь оба штабных портфеля с документами и идешь в голове колонны. Нарываешься на немцев и уходишь от боя. Немцами займусь я, а ты прорываешься другой дорогой к Воронежу.
– Так, значит, решил, – вздохнул Задорожный, пожевывая травинку. – Ты командир, имеешь право. Только, может, лучше всей силой прорываться? Пять танков – это вам не стакан семечек. Пять «тридцатьчетверок» остановить не так просто. Немцы еще не научились нас подбивать, у них пушки на легких танках слабоваты, а средних не хватает. И артиллерийскую засаду они нам не устроят, потому что нас никто не ждет.
– Не ждет? – хмуро возразил Соколов. – А разгромленная колонна с двумя штабными машинами? Думаешь, немцы не ломают сейчас голову, кто устроил такое на дороге? Наверняка и раненые остались, кто смог рассказать о нескольких советских танках в их тылу. Да и немецкие колонны идут плотно. Нарваться можно сразу на танковую дивизию. А у них в охранение ходят ротами. У немцев танковая рота mittlere Panzerkompanie состоит из 14 средних и 5 легких танков. Это я еще с танковой школы помню, когда нам рассказывали о танковых частях европейских стран. Так что нам и одной их роты хватит выше головы.
– Значит, их истребители будут барражировать над тылами и искать нас, – вынужден был согласиться Задорожный. – Значит, у них уже есть приказ опасаться нескольких советских танков, выходящих из окружения. Думаю, мы все в одинаковом положении, Леша. Нам просто не дадут разделиться, не дадут выйти из боя.
– Ничего подобного, – вдруг улыбнулся Соколов. – В немецком приказе в разделе описания тактической обстановки сказано, что у командования армии нет точных сведений о положении советских войск на подходе к Воронежу. Они знают, что к Воронежу отходят наши 40-я, 60-я армии и 5-я танковая армия. Но где эти армии, как растянуты наши части, они и представления не имеют. Как и мы об их частях. Сейчас такая неразбериха, в которой легко затеряться. Они могут нашу атаку расценить как удар больших танковых сил, оказавшихся у них в тылу. Ты пойми, Сергей, что это очень важные документы, важнее, чем моя или твоя жизнь. Тут цена вопроса – прорыв немцев к каспийской нефти. А это значит, что речь идет о том, сколько еще продлится война. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Задорожный. – Ты не волнуйся, если надо будет, я прорвусь. Доставим документы во что бы то ни стало. На пузе поползу, но доставлю. Не сомневайся, командир.
– Ну и хорошо, – засмеялся Алексей, хотя ему было сейчас совсем не до смеха.
Ответственность давила на плечи многотонным грузом. А если не получится? Если не доставят? Если их всех подожгут уже через десять километров? Все, катастрофа.
Соколов глубоко вздохнул. Только без паники! «Ты что, первый раз в рейде, – стал ругать себя лейтенант. – В 41-м такого хватил, и ничего – живой. И люди живы. Выберемся, ты же знаешь, как это делается! Подотри сопли, командир Красной армии!»
Алексей обходил танки, наблюдал за работой экипажей, задавал вопросы. Настрой у танкистов был хороший, боевой. И работали они без суеты, сосредоточенно. Лейтенант ловил на себе внимательные взгляды подчиненных. Каждый хотел убедиться, что командир уверен в том, что собирается сделать, хорошо понимает и саму задачу, и как ее выполнить. Уверенность командира – половина успеха, потому что ее видят бойцы. Они верят в него и в успех боя. А значит, они верят и в себя. И Соколов старательно делал вид, что все хорошо, что ничего необычного в предстоящем прорыве нет.
Обойдя танки, он вернулся к своему экипажу.
Логунов, увидев подходившего командира, застегнул воротник гимнастерки, но Алексей жестом остановил его:
– Ну как, ребята?
– Нормально, – кивнул старшина, не удивившись вопросу.
На войне не так важно, в каком состоянии оружие, драться насмерть и даже победить можно и лопатой. Просто победа обойдется дороже. Важнее моральное состояние солдата, его боевой дух, готовность сражаться и умереть за свое дело. Если солдат не готов сражаться, если его дух слаб, то он и с самым современным оружием проиграет бой. Это знал и командир, и старшина, прошедший не так давно Финскую войну.
– У Николая с Русланом кулаки чешутся. Азарт у ребят. А знаешь, почему, командир?
– Верят в победу, – кивнул Соколов. – В торжество нашего дела, что мы в конце концов одолеем ненавистного врага.
– Ну, это понятно, – хмыкнул старшина. – В это мы все верим. Но солдат бодр, когда он верит в командира. Знаешь поговорку? Я ее слышал от одного… ну, он еще в ту германскую воевал. Знаешь, почему генералы никогда не бегают? Потому что в мирное время это вызывает смех, а в военное – панику. Это я к тому, что командир должен всегда выглядеть уверенным и улыбающимся.
– Даже улыбающимся? – засмеялся Соколов. – Ну, это ты, Василий Иванович, хватил.
– Ну, насчет улыбающегося, может, и правда лишку, а вот уверенность должна быть точно.
Из переднего люка показалась голова Бабенко.
– Все, можем ехать, Алексей Иванович! Порядочек.
Год войны никак не повилял на манеры и зачастую неуставное, просто невоенное поведение бывшего инженера-испытателя. Не было в Бабенко военной косточки, но было в нем другое, более важное, жизненно важное для экипажа, для всего подразделения. Семен Михайлович чувствовал машину нутром, понимал на уровне подсознания. Порой никто не мог различить постороннего звука в этом грохоте и лязге, с которыми идет по дороге «тридцатьчетверка». Что тут греха таить, «Т-34» – очень шумный танк. А Бабенко услышит, нахмурится, начнет думать. Потом на первой же остановке полезет куда-то в трансмиссию или в дизель, или присядет возле амортизаторов. И ведь найдет, подскажет командиру, что нужно сделать, чтобы не подвела в бою железная машина.
А как любят работать с ним вместе Руслан и Коля Бочкин! Да и Логунов, мужчина, уверенный в себе, самостоятельный, и тот нет-нет да и подсядет с самокруткой послушать балагурство механика-водителя, его байки про заводские испытания, про молодых лаборанток и танцы в городском парке Харькова.
Подошли командиры танков: коренастый сержант Началов на чуть кривых кавалерийских ногах и худощавый старшина Шевырев, сосредоточенный, со шрамом от ожога на щеке и с не по возрасту заметной сединой на висках. По очереди доложили о готовности танков.
Алексей с минуту молчал, поглядывая на командиров, подбирая слова. Сейчас следовало, как казалось молодому лейтенанту, не отдавать сухой строгий приказ, а поставить задачу и убедиться, что каждый проникся ее важностью.
– Знаете, с чем возвращаемся? – спросил Соколов.
– Так точно, – ответил за всех Шевырев, дернув обезображенной щекой. – Документы у нас секретные немецкие, планы их. Командованию доложить срочно надо.
– Слушайте приказ. – Алексей постарался сделать уверенное лицо и отдать приказ спокойно, как на учениях. Мол, ничего сложного, просто очередная вводная. – Два танка лейтенанта Задорожного пойдут первыми. Он будет доставлять документы. Задача нашего взвода – прикрывать взвод Задорожного, принять, если потребуется, на себя удар немцев, отвлекать немцев, давая возможность нашим товарищам прорваться в штаб корпуса. Задача ясна?
– Яснее ясного, – угрюмо кивнул Началов. – Помирай, значит, а выполни. Прими удар на себя.
– Война, сержант, – напомнил Соколов, удивленно глядя на командира танка, всегда уверенного и хладнокровного. – Враг топчет нашу землю, народ вручил нам оружие и послал защищать свою страну. Там женщины, старики, дети страдают под игом фашистов. Мы защитники, это наш долг! Умирать, говорите? Если надо, то и умирать будем! За своих родных и близких, за свой народ, землю свою, предками нашими завещанную, защищать будем до последнего вздоха, пока рука держит оружие!
– Что вы, товарищ лейтенант! – Началов опустил голову, потом снова поднял глаза на командира. – Я же просто так сказал. Мол, приказ ясен. Не впервой! Били, бьем и будем бить их всегда.
– Будем, – кивнул Соколов. – А Задорожный пойдет первым потому, что у него машины в лучшем состоянии. У него шансов больше на гусеницах прорваться. Будем прикрывать его, помогать ему выполнять задачу. Потеряем танки, значит, возьмем автоматы и будем возвращаться пешком, действовать по обстоятельствам. На время рейда своим заместителем назначаю старшину Логунова. Все. Вопросы? Нет вопросов. Тогда по машинам, ждать приказ «заводи».
Говорить больше не о чем. Да и не хотелось говорить. Расслаблять солдат душещипательными беседами, напоминать им, что дома их ждут жены, матери, невесты? Это всегда было сложно для Алексея. Отдавать приказ идти на смерть и не говорить при этом теплых слов. Они солдаты, он тоже солдат. Их долг защищать свою землю и свой народ.
Долг!
Две «тридцатьчетверки» пылили впереди на расстоянии двухсот метров. Первой шла машина старшего сержанта Бурлакова. Опытный командир, несмотря на то, что ему всего двадцать пять лет, он отвоевал год, горел в танке, сменил три экипажа. За глаза Бурлакова во взводе лейтенанта Задорожного называли «везунчиком».
Соколов сидел в люке и крутился из стороны в сторону, рассматривая окрестности в бинокль. Небо над головой было мрачное, тяжелые тучи затянули его до горизонта и теперь буквально давили на плечи.
Когда танки втянулись на лесную дорогу, небо внезапно прорвало. Начался такой сильный дождь, что в ста метрах ничего не было видно, даже сизых струй дыма выхлопных труб.
Логунов сунул снизу командиру плащ-палатку и велел Бочкину прикрыть куском брезента казенник пушки. Наблюдение нужно было вести, несмотря на дождь. А когда за лесом полыхнула молния, и через несколько секунд раздался гром, старшина схватил Соколова за сапог.
– Немцы? Задорожный?
– Это гроза, Василий Иванович, – ответил Алексей, прижимая пальцами к горлу ларингофоны.
– Гроза! Природа на нашей стороне! – прокричал Бочкин. – По такой погодке мы прямо к зданию штаба корпуса подкатим. В такую погоду только лешие по лесам шастают.
«Эх, хорошо бы, – подумал Алексей, вытирая с лица холодную воду, – по дождю проскочить под самым носом у немцев. А может, и не нарвемся? Мы ведь прямиком идем, а они колоннами по дорогам. А тут ни одной приличной дороги в попутном направлении нет, все в стороне остаются».
Сдвинув на одну сторону шлем, лейтенант прислушался. Гроза, шум дождя, лязг гусениц. Грязь летела в стороны и стекала по придорожным кустам. Алексей удивился, как быстро раскисла дорога. Хотя, что удивляться, когда здесь такая земля, которая быстро превращается в липкую грязь, это вам не песчаная почва в лесах Белоруссии и не каменистые пустыни, с которыми он до войны встречался на учениях в Казахстане и Киргизии.
Растирая по лицу стекающую влагу и ежась в промокшем комбинезоне, Соколов хотел было спросить Бабенко, как ведет себя подвеска танка. Но тут черноту дождя над лесом разорвали огненные вспышки. Потом еще и еще. Следом донеслись звуки выстрелов танковых пушек.
«Задорожный! Это бьют «тридцатьчетверки, – догадался Алексей. – Неужели… Почему не вызвал?»
– Сокол, Сокол, на реке рыба! – прозвучал в головных телефонах голос Задорожного. – Идет на нерест!
Черт, нарвались на немецкую колонну! Вперед! Сбросив с головы капюшон плащ-палатки и стиснув зубы, Соколов уставился вперед. Через несколько минут он понял, что произошло. На карте эта вырубка не была обозначена, тут прокладывали линию электропередачи, трасса шла по краю леса. Именно тут, на повороте, два танка Задорожного выскочили на немцев. А впереди открытый участок. Немцы сейчас развернут свою технику и разнесут в куски обе «тридцатьчетверки».
Проселок уходил чуть вниз, справа открывался небольшой пригорок, а прямо посреди открытого степного участка тянулась по дороге немецкая колонна. Даже одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что к линии фронта движется не менее моторизованного полка с приданным танковым батальоном. Хотя, если учесть, что всей колонны из-за дождя было не видно, тут могла двигаться и дивизия, и корпус, и целая армейская группа.
Два танка Задорожного отступали назад, стреляли, почти не целясь бронебойными снарядами. За эти несколько минут лейтенант успел подбить два танка и три бронетранспортера. Несколько грузовиков, видимо, столкнулись сами, попав под огонь и пытаясь найти укрытие. Немцы из-за дождя еще ничего не поняли, но уже стали разворачивать бронетехнику в сторону внезапного нападения. Решение принимать нужно было быстро, за одну секунду. Через две немцы уже откроют ответный огонь.
– «Пятерка», выполнять свою задачу! – заорал Соколов, глядя со злостью, как два танка Задорожного пятятся назад. – Всем огонь! Маневрировать, прикрывать «пятерку»!
Задорожный как будто опомнился, а может, он и правда растерялся на какое-то время. Но сейчас его машина круто развернулась на месте и, выбрасывая из-под гусениц комья грязи, понеслась обходить хвост колонны слева. Следом за ним рванул с места танк Бурлакова.
«Тридцатьчетверки» неслись как демоны сквозь ливень, в отсветах молний. Выстрелы их пушек сливались с громовыми раскатами. Немцы на дороге стали разбегаться, несколько солдат попытались было развернуть полевую пушку, но попали под пулеметные очереди, а еще через минуту сама пушка превратилась в груду железа, раздавленная танковыми гусеницами.
Машины Началова и Шевырева шли следом за уносящимися в грозу и ливень «тридцатьчетверками» Задорожного. Но шли они медленно, то и дело останавливаясь для очередного выстрела. Били болванками старательно и прицельно, как на полигоне.
Соколов уже потерял из вида головные машины, но это не должно было повлиять на тактику боя. Справа он уже присмотрел полуразвалившийся бревенчатый домик или сарай на холме. Что ж, сейчас ему удобнее всего было занять эту позицию.
– Логунов, бей осколочно-фугасными! Бабенко, направо, верх по склону! Дави на всю! Играем в шашки!
Сейчас, по мнению лейтенанта, это было самым разумным. Да, подбить танк осколочно-фугасным снарядом сложно. Этот тип снарядов годился для разрушения фортификационных укреплений, для уничтожения небронированной техники или для подавления огневых точек. Сейчас важно было не подбивать немецкие танки, а сеять панику на дороге. А для этого разрывы фугасных снарядов годились лучше всего. Главным было помочь Началову и Шевыреву прикрыть отход машин Задорожного с документами, отвлекать немцев на себя.
А что такое «игра в шашки», знал любой боевой командир-танкист. Это жаргонное выражение описывало поведение отдельного танка, использующего в бою укрытие в виде здания. Танк выскакивает справа от укрытия, делает выстрел и снова откатывается назад, выходя из зоны видимости противника. Потом он появляется слева и снова делает выстрел. И так поочередно, иногда чередуя право-лево, иногда повторяясь, чтобы сбить с толку вражеских наводчиков. Угадать, с какой стороны строения в следующий раз появится цель, сложно.