– Как ты проницательна, женщина, – сказал Четери, с нежностью целуя ее в висок. – Все ты чувствуешь. Все знаешь. – Не уходи, – попросила она едва слышно и снова заплакала, вытирая слезы о его рубаху. – Не уходи. Как я без тебя, Чет? – Я уйду в ночь, – проговорил он строго, гладя ее по распаренной от жары спине. – Это решено. Поплачь сейчас, со мной, Света, и успокойся, затем я слетаю в храм и вернусь, чтобы собраться и отдать нужные приказы. И тогда ты проводишь меня так, чтобы я уносил не горечь твоих слез, а сладость твоих поцелуев. Хорошо? Она мотала головой, заглядывала ему в глаза, плакала навзрыд – а Четери терпеливо поддерживал ее, пока она не стала успокаиваться. – Ты не останешься одна, – говорил он уверенно. – Все драконы Тафии готовы прийти к тебе на помощь, и всегда ты можешь обратиться к Лери – он все исполнит, что попросишь. И Нории не оставит тебя без внимания и помощи. Я должен вернуться до рождения сына, но даже если нет – здесь твои родители, родные, и врачи рядом, и крылатый Лери – сильный виталист, поможет тебе. К тебе даже будет заходить Вей Ши, и ты сможешь кормить его столько, сколько пожелаешь. Света через силу улыбнулась и закрыла глаза. – Тебе остается только ждать меня, женщина. Просто жди, Света. Мне легче будет возвращаться, зная, что ты ждешь меня. – Я не могу найти ни одной причины, почему я должна смириться с тем, что ты уходишь, – срывающимся голосом произнесла она, глядя ему в лицо, некрасиво, беспомощно кривя рот и шмыгая красным носом. Щеки ее были в пятнах. – Назови мне эту причину, Чет. – Это разумный подход, – ответил он, улыбаясь и убирая с ее лица прилипшие волосы. – Если я сейчас не уйду, Света, то пройдет несколько месяцев, и не станет ни мира, каким мы его знаем, ни Тафии, ни нас с тобой. Помнишь Алину, подругу Матвея? И моего ученика? Я должен помочь им, иначе они погибнут. А они должны помочь не погибнуть Туре. Она замерла, вглядываясь в него. Слезы еще текли, и всхлипывать она продолжала – но без надрыва, уже смиряясь и отпуская, потому что все то, что должно было изливаться сейчас потоком, она выплакала за прошлые недели, ожидая этого часа. И вот она отстранилась, опустив голову. – Лети в храм, – проговорила она тихо. – И возвращайся поскорее, Четери. Я не могу не отпустить тебя, но я хочу провести с тобой оставшееся время. Чет, в теплых сумерках опустившись у обители Триединого, попросил одного из послушников, помогающих прихожанам на входе, найти в городе Вей Ши. Сам же дракон под белыми сводами прошел во внутренний двор, к храму, окруженному вишневыми деревьями. Храм был заполнен народом. Шла вечерняя служба – настоятель Оджи с священниками читали молитвы, сильно пахло ароматическими маслами, поблескивали кусочки слюды в мозаиках, изображающих богов, и в глазах статуи Триединого. Чет, терпеливо дождавшись окончания службы, принял благословение от настоятеля, и, отведя его в сторону от расходящихся прихожан, рассказал, на чьей могиле стоит ныне Медовый храм Триединого и кто сейчас в другом мире движется к Туре. И предложил послать вслед за первым письмом дракона со вторым. Ибо дело срочное. Смуглый тидусс, выслушав Владыку, побледнел – видимо, как и Чет, сложил в голове слова маленькой пророчицы и новую информацию. Не усомнившись и не спрашивая, откуда Владыке все это известно, пообещал не просто отправить письмо, а самому слетать на родину, в Медовый храм, чтобы убедить братьев немедленно приступить к молитвенному бдению в честь Черного Жреца. Когда Четери попрощался и вышел из обители, на скамейке у входа его ждал Вей Ши. Лицо его было невозмутимым, но чуть частящее дыхание, краска на щеках и влажный лоб показывали, что совсем недавно он бежал по улицам Города-на-реке и боялся не успеть. – Сегодня я ухожу. Надолго, – сказал Чет, присаживаясь рядом с ним и глядя на величественную, сизо-фиолетовую, утопающую в сумерках Тафию. – Заходи к Свете каждый день. Если что попросит, выполни. – Ты мне как второй отец, Мастер, – тихо проговорил Вей Ши, – я и без твоего приказа не оставлю твою жену без помощи и защиты. Она добра ко мне, и раз дорога тебе, я буду о ней заботиться, как о матери. Но ты должен знать, что и я думаю уйти. Четери весело покосился на него. – Я и так это знаю, Вей Ши. – Запретишь мне? – напряженно поинтересовался ученик. Чет покачал головой. – Нет, молодой тигр, я не давлю ростки, стремящиеся к солнцу. Слишком просто жить, когда запрещают или разрешают, когда решают за нас. Ученичество – это не только работа тела, но работа разума и души. Это умение выбирать – а как ты научишься делать выбор, если я буду решать за тебя? Послушание вредно без осознания. Ты решил когда-то, что ученичество у меня тебе важнее, чем гордость – способен решить, что важнее, и сейчас. И нести ответственность за свое решение, каким бы оно ни было. Небо за их спинами совсем потемнело, а впереди багрово-желтый закат над великой Неру горел на полнеба, словно каленое железо опускалось в воду. Слева, на одном из холмов, светил огнями дворец. Чета ждала там Светлана, и он словно воочию увидел, как стоит она у окна, выглядывая его, и смотрит на темнеющее небо, что отсчитывает время до его отлета. – Уходя, нужно не оставлять дела без внимания, поэтому я пришел к тебе, – продолжил Владыка. – Если не вернусь и не помогу вернуться тому, за кем иду, ты останешься единственным, кого я учил. Тогда, как закончится война, пойдешь к храму Красного и попросишь учить тебя, как учил он первого из Мастеров. И потом, прежде чем взойти на трон, передашь умение ученикам. И моему сыну, если рука его будет крепкой. Линия Мастеров клинков не должна прерываться, Вей Ши. Наследник склонил голову, принимая обет. – А если и я погибну? – неохотно спросил он. – Я оставлю в камне ворот дворца два клинка, – проговорил Владыка, мечтательно улыбаясь. – Не оскудею. Заговорю обрядом, которому научил меня мой Мастер, будут на них надписи, что доставшему делать дальше. Любой сможет попробовать вытащить их, а осилит – сильнейший. Станут они тогда частями его ауры, и будет он знать, что надо просить у Воина уроков. А если я вернусь, то сам продолжу учить тебя и других учеников, но клинки во вратах оставлю: тот, кто вытащит их, сможет тоже стать моим учеником. – Я в детстве слышал такие сказки, – кивнул Вей Ши невозмутимо. Но глаза его светились почти детским любопытством. – Нет ничего более реального, чем сказки, – усмехнулся Четери и встал. – Пора мне, молодой Ши. На обратном пути он опустился у врат дворца. Вырезал одним из лезвий надпись на камне слева от кованых створок и, прошептав короткий заговор, крест-накрест воткнул под нее клинки. Засветились они в темноте, погружаясь, и погасли – только рукоятки и остались налитыми голубоватым сиянием. Четери подергал их, довольно хмыкнул – все сработало как надо, теперь и он сам не сможет достать их, только тот, кто достоин стать его учеником. А затем пошел к Светлане. Она действительно ждала его у окна, уставшая, с печальными глазами, поникшая – и Чет вместе с ней еще заглянул к ее родителям, чтобы коротко попрощаться. – Эх, – крякнул разволновавшийся Иван Ильич, выслушав собравшегося на войну зятя, – так это, ты хоть винцом бы новость смягчил. Тяжело насухо-то, может… – он осекся под выразительным взглядом жены. – Оставляешь Свету одну, – сурово сказала Тамара Алексеевна. – А ей рожать меньше чем через два месяца. Не подождут подвиги-то твои? – Мам, – дрожащим голосом вступилась Светлана. – Не подождут, матушка, – кротко сказал Чет, которому прощания эти были тягостны, но обязательны из почтения к родителям. Мама Светы, несколько секунд посверлив его взглядом, вздохнула, поманила к себе, заставила склониться и поцеловала в лоб. – Пусть тебе помогут боги, – сказала она и взволнованно всхлипнула. – Ты только вернись. Света с тобой счастлива, и хоть я сначала была против, ты мне доказал, что не нужно ей лучшего мужа, Четери. Ты хороший человек, и мы с Ваней тебя полюбили как родного. – Да-а, – подтвердил Иван Ильич, потер костяшками пальцев покрасневшие глаза, посмотрел на жену, на Свету, едва удерживающуюся от рыданий, и посоветовал дракону: – Ты иди, иди. Иначе тут такой слезоразлив сейчас начнется, что ты и за неделю не улетишь. Четери хмыкнул, от души пожал понятливому Светиному папе руку и увел жену в их покои. Светлана не плакала, как и просил он – обняла его в спальне, постояла, греясь в руках, и отпустила. Села на край постели, слушая пение вечерних птиц, вдыхая привычный запах цветов и глядя, как роется муж в большом сундуке. Наконец, Чет выпрямился, держа в руках две фляги. – Вот что возьму. Набери мне воды из колодца, что в часовне Богини, – попросил он, – своей рукой. Будет мне благословением твоим и благословением Матери в чужой земле. – А больше ты ничего брать не будешь? – встревожилась Светлана, прижимая фляги к груди. – У меня есть оружие, – ответил Четери, доставая из сундука и простой нож в ножнах, – остальное я добуду. Она медленно, ковыляя, словно пытаясь отсрочить неизбежное, отправилась по коридорам дворца к неприметной двери, ведущей к маленькой часовне Синей. Когда она вернулась и подала Чету фляги, холодные от ледяной воды, он прикрепил их к поясу, привлек жену к себе и поцеловал в висок. – Мне страшнее всего то, что я не смогу получать от тебя весточек, – проговорила Светлана глухо. – Неизвестность страшна, Чет. – Возможно, у Матвея получится передать тебе весть, – ответил дракон, глядя за окно – туда, где тонкая закатная полоса уже стремительно гасла, уступая ночи. – Но если не выйдет, есть еще способы, женщина. – Какие? – она поцеловала его, вопросительно заглянула в глаза. – Будут знаки, – проговорил он. – Рано или поздно поймешь, что они говорят тебе. А если не разберешься, сходи в часовню, шепни вопрос матушке-воде. Она тебя любит, может, покажет что, Света. Она еще коснулась его губ, и еще – и, чувствуя слабость и опустошение, отступила сама, потому что ощущала уже, как не терпится ему лететь. – Я буду ждать тебя, – сказала она тяжело. – У тебя все получится, Чет. Тебя никто не способен победить. – Пусть богиня говорит сейчас твоими устами, женщина, – сказал он тихо и нежно. Все же притянул ее к себе, поцеловал еще раз – крепко, захватнически, словно выпивая и горечь, и боль, словно и не улетал сейчас, а собирался заняться жаркой, нетерпеливой любовью. А оторвавшись, посмотрел на нее вишневыми глазами, сделал к окну несколько шагов и выпрыгнул в него, сразу разворачиваясь в дракона и стрелой устремляясь в небо. Закат догорел, и на Тафию опустилась ночь. Но Четери знал, что Света все равно будет стоять у окна и смотреть ему вслед, пока хватит сил. Поднявшись над Песками, он послал Зов Нории. Владыка Владык откликнулся тут же, и Чет по-военному кратко передал ему, что поведал Матвей. «Мое время пришло, Нори-эн. Не зря я ждал. Я лечу к вратам в иной мир». «Да, – задумчиво отозвался друг, – если кому и под силу вывести их, то только тебе, Мастер. Мы сейчас в Теранови. Ангелина пожелала пообщаться с родными. Сейчас второй раз за день с королевой Рудлога говорит. Не хочешь залететь по пути и сам все рассказать?» «Нет. Еще одного прощания я не переживу. Да и разве ты не знаешь свою жену? Она тут же возжелает полететь со мной спасать свою сестру». «Твоя правда, Чет, – мягко усмехнулся Нории. – Я все скажу ей сам. А ты лети с легким сердцем. Я позабочусь и о Тафии и Светлане. Пусть мать-вода и отец-воздух и в том мире не оставят тебя, друг». Через пару часов полета Четери поохотился в горах на сонных баранов, наевшись до осоловелости и впрок, укрылся невидимостью и, избегая редких «стрекоз» в воздухе, полетел к издали видимому сияющему порталу. По пути он с хищным любопытством разглядывал инсектоидов, сразу отмечая в их броне места, уязвимые и для клинков, и для боя вручную, и для драконьих зубов. Но не рисковал – не сближался, хотя твари вызвали у него лишь ухмылку: несмотря на грозный вид, они были вполне победимы. Чет спокойно долетел до светящегося волшебным цветком перехода, окруженного массой войск, и принялся лавировать меж «стрекоз» – все же из-за количества наземных инсектоидов сложно было бы пробивать сюда проход по земле, да и в воздухе, несмотря на ночь, живности было достаточно. «Стрекозы», словно ощущая что-то в темноте, начали под недоуменные окрики всадников и визг забеспокоившихся внизу огромных «муравьев» кружиться сильнее, а Чет, зависнув метрах в пятидесяти над порталом, подождал, пока под брюхом пронесется очередная иномирянская тварь, и рухнул вниз, у самой дымки замедляясь и оборачиваясь человеком. Над равниной у трех вулканов на той стороне перехода занимался рассвет, и армии, расположившиеся у порталов, еще спали – только патрули бродили вокруг, да пробудившиеся уже инсектоиды то и дело наполняли воздух визгом. Если бы стало известно, что со стороны иного мира противник пробил оборону и собирается пройти сюда, мигом загудели бы рога, висевшие на поясах наемников-дозорных, и отряды отработанно поднялись бы в бой, ибо генералом здесь был не уступавший прославленному Ренх-сату в жесткости Тмир-Ван. Но пока команды сохранять круглосуточную готовность не было, армии ждали подкрепления, обещанного богами, и спокойно спали под стальным светлеющим небом. Под это небо из дымки, закрывающей портал, вышел высокий бледный человек с красными волосами, заплетенными в косу. Был он безоружен, бос, одет в простую белую рубаху с синим орнаментом, каких не вышивали на Лортахе, и свободные темные штаны, завязанные под коленями тесемками, а на талии – широким поясом. Дозорные, увидев его, остановились, снимая арбалеты, окрикнули – кто таков? Раб или пленный? Человек, не отвечая, огляделся, улыбнулся хищно, поднял лицо к стальному небу с двумя тускнеющими лунами – и глаза его засияли восторгом. – Стреляйте, – раздраженно приказал старший из патрульных… но не успели свистнуть стрелы, как человек засмеялся, неуловимо быстро взмыл в воздух, переворачиваясь в нем, – наемник только успел рассмотреть, как в руках пришельца проявляются странные изогнутые клинки, – и загудел рассекаемый воздух, и красные от крови лезвия были последним, что лорташец увидел в жизни. Человек, вышедший из портала, не останавливаясь, быстро и легко побежал к далекому лесу сквозь спящий лагерь, на ходу безжалостно расправляясь с пытающимися остановить его людьми и инсектоидами. Лагерь от криков и визга пробуждался; вышел из шатра и пожилой, угрюмый генерал Тмир-Ван – его разбудили, доложив о происходящем. Он резко отдал приказ испуганным подчиненным поймать красноволосого колдуна, да и сам, прыгнув на спину раньяра, устремился в погоню. Видел он издалека, как понеслись за человеком, оставляющим за собой мертвую кровавую полосу и почти добежавшим до леса, стая стрекоз со всадниками, а за ними, отставая, – с сотню охонгов. Вот нагнали беглеца крылатые раньяры: рванулся вниз первый, второй – и начали они падать, словно пришелец одним прикосновением лишал их жизни. Изумленный Тмир-ван в сопровождении военачальников подлетел ближе. До леса красноволосому оставалось еще шагов пятьсот, и он быстро сокращал расстояние, то и дело птицей взмывая в воздух, уклоняясь от атакущих раньяров – и один за другим продолжали падать они на землю. – Стрелами его, – рявкнул генерал, и по цепочке передали этот приказ нагоняющим колдуна всадникам. Окружили его, полетели стрелы – но он, словно заколдованный, крутился вокруг своей оси так, что не видно было его, только смазанные полосы клинков, и бежал дальше, невредимый, продолжая отбивать стрелы, уничтожать раньяров и наконец-то нагнавших его охонгов. За спиной генерала к лесу шли еще несколько сот охонгов с наемниками, а красноволосый уже был почти у леса, и на нем не было ни раны – когда за ним лежали, стонали, шевелились десятки раненых и убитых инсектоидов и людей. Перед тем как зайти в лес, человек обернулся. Оглядел стену охонгов, надвигающихся на него, засмеялся и нырнул в тень крон. За ним было отправлено в погоню три сотни охонгов со всадниками – с сетями, с арбалетами, – но к ночи не вернулся никто. Потом их всех нашли мертвыми. Прочнейшие сети были изрезаны, словно сделанные из пуха, а хитин инсектоидов рассечен страшными ударами не только по сочленениям, но и там, где был толще всего.