Вей, спрятав фигурку в карман, набрал воздуха, поднес флейту к губам – и отозвалась она звонким тонким переливом, от которого с деревьев сорвались стаи пестрых тропических птичек. Попробовал он наиграть старую протяжную йеллоувиньскую мелодию, приветствие утру, – и стали распахиваться двери, а соседи выглядывать из окон и выходить из домов. – Эй, Амфат, – грозно закричала какая-то женщина, широкая в талии и в пестром платье. – Чего спать не даете? – Да зачем тебе спать, Луса, – так же во всю мощь загорлопанил дед, – смотри, какое утро. Так весь базар проспишь. Люди просыпались, люди перекрикивались – за несколько минут улица заполнилась народом. Побрели куда-то ослики, закричали продавцы молока и овощей, поехала телега мусорщика. Вей поднялся. Старик смотрел на него снизу слезящимися глазами и улыбался. – Успеешь хоть туда, куда торопишься, внучок? – спросил он. – А то смотри, тут за углом новый торговец из Йеллоувиня приехал на авто-мо-би-ле. Он мне не откажет, довезет тебя до границы. – Спасибо тебе, феби Амфат, – сказал Вей Ши вежливо и нетерпеливо. – Но не нужно. У меня быстрые лап… я быстро бегаю. Быстрее автомобиля. Я пойду. Тебе помощника дадут, ты не переживай, один не останешься. – Эх дурной ты, эфенби, – покачал головой дед. – Иди уж, иди. И смотри, чтобы вернулся. Чтобы вернулся. Вей уже отошел шагов на сто, а все слышал, как Амфат, то смеясь, то настаивая, что-то ободряющее кричал ему вслед. У ворот дворца Владыки все так же толпился народ, пусть поменьше его было, чем накануне вечером. Наследник прошел мимо охранников и, поймав первого попавшегося слугу, попросил позвать жену Владыки. – Спит хозяйка-то еще, – буркнул слуга, – думаешь, ради тебя вставать будет? Вей Ши подавил раздражение – чтобы не искать потом другого посыльного – и почти вежливо попросил: – Скажи ее малитам, чтобы разбудили. А вставать или нет, ты за нее не решай. Слуга помялся, оглядывая ученика: то ли выгнал его Владыка, то ли нет, то ли наказан он, то ли, наоборот, дорогой гость, – и, решив, что не ему в этом разбираться, недовольно кивнул и пошел к дворцу. Светлана, сонная, лохматая, недоумевающая, показалась во дворе минут через пятнадцать. Она зевала и зябко куталась в длинную накидку на платье, несмотря на то что солнце уже заливало двор и играло в струях фонтана. – Что-то случилось? – тревожно спросила она. – Почему так рано, Вей Ши? – Я ухожу, – терпеливо в третий раз за утро проговорил наследник. Она непонимающе уставилась на него, затем с горечью вздохнула. – Что же вам дома-то всем не сидится… Попрощаться пришел? – Попрощаться я бы не приходил, – честно ответил Вей. – Но я Мастеру дал слово тебя оберегать. Подержи. – Он протянул ей пташку. – Только не бойся, чтобы ни происходило. – Что-то мне это не нравится, – с опаской проговорила Светлана, принимая фигурку. – Может, объяснишь? – Объясню, – буркнул Вей, поднося к губам флейту. Закрыл глаза и заиграл. Музыка полилась так свободно, будто вчера только он взял последний урок у учителя Мина. Затрепетала тонким посвистом, птичьим, радостным – словно жаворонок полетел в небо, радуясь утру и солнцу, напевая свой гимн миру, и то тише делалась его песня, то громче. Заманивала эта песня выглянуть, посмотреть, кто играет, хоть одним глазком, послушать, как беспорядочные трели складываются в гармоничную мелодию, которую ни один человек повторить в точности не сможет. Светланины глаза были непонимающими, но она не двигалась – до тех пор пока в дымчатом сиянии солнечных лучей вокруг Вея не стала проявляться тонкая фиолетовая паутинка. Она становилась плотнее с каждым переливом, но Свету не касалась – обтекала ее, стремясь только к наследнику. И вдруг из нитей этих соткались десятки маленьких пташек, которые зависли перед Веем. Туманно-фиолетовые, с золотыми всполохами, бесконечно меняющие размеры и формы… Вей замолчал, оборвав мелодию, – и ближайшая птичка подхватила ее, повторив трель, и наследник тогда снова продолжил. И снова перестал – и уже несколько духов продолжили переливы, выводя их так нежно, с такой отдачей, что у Светы слезы выступили на глазах. Долго они играли в эту игру, выводя мелодию то вместе, то по очереди, – ученик Вей и странные изменчивые птички. Глаза наследника были закрыты, он раскачивался, когда играл, и улыбался, когда отнимал флейту от губ, слушая тех, кого призвал, – пугливых, осторожных. Он был как заклинатель змей, как рыбак, раскинувший сети и мягко подтягивающий их к себе. И родственная стихия укутывала его, послушная и верная, и не было ему никогда спокойнее, чем сейчас. Наконец он закончил – замолчали через некоторое время и пташки. – Понравился ли вам мой дар? – спросил он тихо, протянув руку: один из духов сел к нему на ладонь. Равновесники, молодые, недавно только осознавшие себя, зачирикали, расплываясь туманными облачками, теряя облик. – Раз понравился, прошу я одного из вас послужить мне, – продолжил он. – Вот женщина по имени Светлана, которую должен я охранять, но я не могу сейчас это делать, а она сама слаба и беззащитна. Пусть один из вас станет ее охранником на год: вот идол, который будет тому, кто согласится, домом. Женщина будет кормить охранника медом и маслом. Кто пойдет? Дух, сидевший на ладони у Вея, метнулся к Свете – она даже ойкнуть не успела, как глаза статуэтки засияли фиолетовым. Остальные растворились в воздухе. – Благодарю тебя, – сказал Вей Ши церемонно. – Нарекаю тебя Пухом. Если будет она в опасности, разрешаю тебе вселиться в нее и дать ей силу и скорость. Но разум ее своим не заслоняй. Она должна понимать, что делает. – Но я не разрешаю, – с ужасом возмутилась Света. – А если это навредит? – Не навредит, – коротко ответил наследник. – Не бойся. Корми его хорошо. Поставь рядом с кроватью, хотя он на помощь тебе придет где угодно. – Вообще-то о таком нужно спрашивать, – сердито сказала Светлана и опасливо покосилась на статуэтку в ладони. – Как ты вообще жил среди людей, Вей Ши? Он отвернулся и пошел к воротам. – Да постой ты, – крикнула она, всплеснув руками. – Четери хоть флягу с собой взял. Подожди. Я сейчас тебе принесу. За городом Вей Ши отпил из фляги, снова крепко прикрутил ее к поясу и, обернувшись в тигра, помчался вдоль реки в сторону Йеллоувиня. Все долги в Тафии он раздал, и теперь впереди лежал долгий путь. Нельзя было терять ни минуты – ведь кто знает, возможно, именно этой минуты не хватит там, куда он так спешит? Глава 7 Семнадцатое апреля, Бермонт, Ренсинфорс, Полина Под погодным куполом замка Бермонт все было готово к пробуждению королевы. Фрейлины, одетые в добротные национальные платья – простые, яркие, шерстяные, с вышивкой на груди, подолах и рукавах, – стояли в двадцати шагах от спящей медведицы. На груди каждой из трех девушек красовался фрейлинский вензель: изумрудная дубовая веточка на пышной подкладке из коричневого бархата. За их спинами расположились горничные с одеждой, умывальными и туалетными принадлежностями. Охранники в коридорах замка следили, чтобы никто не подглядывал во внутренний двор сквозь завешеные окна. А секретарь ее величества, леди Мириам, за широкой спиной которой могли бы спрятаться три горничные, наслаждалась статусом, позволяющим подойти к королеве ближе остальных, и вновь и вновь просматривала список дел. Секретаря подобрала для невестки матушка Демьяна Бермонта, и первой задачей леди Мириам стало ненавязчиво ориентировать молодую королеву в мире берманских традиций и устоев. Она взялась за выполнение наказа со всей рьяностью, но перед стремительной Полиной-Иоанной пасовала – за ней было не угнаться. Поэтому секретарь выбрала тактику предупреждения: озвучивала список дел и давала необходимые пояснения по этикету, пока ее величество была сонной и не успевала набрать скорость. Стоило королеве умыться, совершить утренний туалет в своих покоях и пообедать с матушкой короля, как начинались дела, в которые вклиниться было очень тяжело: прием просителей или поездки по столице и окрестностям. Полина-Иоанна посещала больницы, военные части, школы, и все ей было интересно, все она делала с огнем в глазах. Леди Мириам очень гордилась своей миссией и к королеве относилась с трепетом: вся страна знала, что красная жена Демьяна Бермонта спасла его, едва не отдав за него жизнь. Но это не мешало секретарю воспринимать свою госпожу как чужачку, которую следовало хорошенько притормаживать, чтобы она не вызвала осуждения. Память у людей всегда была коротка, и даже в Бермонте народ охотно чесал языками об аристократах. А супруга короля, как супруга любого линдмора и мать клана, должна быть вне сплетен. Леди Мириам взглянула на часы: уже полдень, – затем на свернувшуюся в корнях ели медведицу. Та, как по команде, зашевелилась, вытягивая лапы, перекатилась на спину, с рычанием зевая, и обернулась королевой Бермонта. Полина повернула голову к собравшимся, тяжело вздохнула и поднялась. Последующее представление просматривать лежа ей не позволяла совесть. – Доброе утро, ваше величество, – улыбнулась секретарь, приседая в реверансе с изяществом, неожиданным для ее грузной фигуры и возраста. Круглое и румяное лицо ее, традиционные косы, оплетенные вокруг головы, казались Поле немного утрированными: такой могла бы выглядеть типичная хлебосольная берманка – мать клана в каком-нибудь рудложском сериале. Леди была неспешна, шествовала по замку с достоинством, до которого самой Полине было еще далеко, и оказалась невыносимо занудна. – Доброе утро, – дружно и любезно пропели фрейлины, склоняясь еще глубже. Дочери аристократов клана Бермонт и верных кланов, они должны были выполнять поручения Полины, стать ей наперсницами, вестницами и подругами. Их было двенадцать, но с дружбой пока не задалось: девушки, пусть и оказались исполнительными, излишней разговорчивостью не отличались, в присутствии госпожи держались чинно, тихо и напряженно, словно боялись, что за лишнее слово она их побьет. Иногда ей действительно хотелось кого-нибудь стукнуть. Чтобы расшевелить. – Доброе утро, госпожа, – горничные и вовсе опустили головы чуть ли не до земли. Прислуга здесь была поживее. Именно от них она узнавала новости о происходящем в замке и за его пределами, и с ними болтать было проще всего. Поля прекрасно помнила, как сама работала официанткой, и поэтому ближе всего себя чувствовала к простым девушкам. А вот королевой, признаться, она себя совсем не чувствовала. Вот и сейчас – воздела глаза к небу, ощущая веселую неловкость от церемониала, потрепала ладонью и так лохматую гриву волос с запутавшимися травинками и листьями, зевнула. Свита с самыми серьезными лицами смотрела на нее. – Доброе, доброе, – пробурчала она сонно, направляясь к ним. Потерла глаза, взяла из рук одной из девушек платье и, уже надевая его, увидела, что секретарь собирается зачитывать список дел. – Леди Мириам, постойте. Я сегодня отчетливо поняла, что пробуждение перед десятком зрителей меня не радует. Давайте-ка поутру мне просто будут приносить сюда одежду и воду. А вы будете ждать меня в гостиной моих покоев. – Но госпожа, вам полагается сопровождение в соответствии с традициями и вашим статусом, – обеспокоенно проговорила секретарь. В том, что касалось традиций, леди Мириам была почти фанатичной. – Вы супруга короля, по вашим поступкам судят и о нем. – И желание просыпаться в одиночестве – это, конечно же, ужасное нарушение устоев, – засмеялась Полина. – Простите, госпожа, – смиренно ответила берманка, – но одно к одному, одно к одному… Вы ведь сами просили помочь вам освоиться и стать здесь своей… Полина, ополоснув лицо водой из кувшина, которую полила ей на руки одна из горничных, вновь вздохнула. Она очень старалась быть достойной Демьяна, но в отсутствие мужа ей начало казаться, что все вокруг пытаются вылепить из нее кого-то другого. Кого-то удобного им, привычного, понятного. И она, однажды уже поверившая в добрые намерения людей, которые потом привлекли ее к воровскому бизнесу, теперь крайне скептично относилась ко всему, в чем ее пытались убедить. Но сейчас Бермонт стал ее домом, и ей нужно было учиться жить в нем без опоры в виде Демьяна. И справляться с подобными проблемами самой. – И все же, – сказала Пол как можно дружелюбнее, вытершись полотенцем и потянувшись за расческой: негоже королеве шествовать по замку лохматой и сонной. – С утра я хочу просыпаться одна. – Да, моя королева, – пробормотала леди Мириам, опуская глаза. Вся фигура ее выражала бесконечное сожаление и говорила о том, что ее величеству должно быть стыдно за свои капризы. Но у Полины с детства развился иммунитет на воспитательные маневры окружающих. – Тем более, – заплетая аккуратную косу, она постаралась спрятать улыбку, – вы сами мне говорили, что достойная жена и мать должна быть скромной. Вы меня убедили. Долой излишества. Лицо секретаря осталось таким же сокрушенным, но одна из фрейлин едва заметно улыбнулась, и королева тоже повеселела – до этого казалось, что вся ее свита абсолютно лишена чувства юмора. – Что там сегодня, леди Мириам? – она направилась к дверям, топнув ногой на осмелевшего зайца. – Вы хотели ответить на письма, моя королева, – чуть запыхавшись, ответила секретарь, спеша следом. Поля открыла дверь, кивнула тут же вставшим по стойке «смирно» стражникам – один берман, один из ее личной гвардии. – Я отобрала вам десяток, вы можете надиктовать мне ответы, я оформлю в надлежащих выражениях. – Думаю, я и сама способна изложить мысли в надлежащих выражениях, – хмыкнула Пол, ускоряясь. – Моя королева, я вовсе не имела в виду, что вы не можете, конечно, вы прекрасно сможете… – потерянно забормотала берманка, и Полине стало ее жалко. – И, если позволите, – пропыхтела секретарь ей в спину, – вы двигаетесь слишком быстро, моя госпожа, у наших женщин принята плавность… Жалость чуть отступила, и ход королева, конечно, не сбавила. Каблуки ее туфель звонко стучали по полу, и она притормаживала, только чтобы ласково коснуться одного или другого каменного варронта, вросшего в стены. Глаза земледухов при ее приближении вспыхивали зеленым, и они медленно поворачивались навстречу, склоняя огромные головы.