– Благодарю, Жак, – сказал его светлость, когда Леймин закончил. – Похоже, – он усмехнулся, ощущая и запоздалый страх за нее, и восторг, и гордость, – я очень многого не знаю о своей супруге. Господа, – он повернулся к присутствующим, – мне пора. Мы скоро увидимся, обещаю. Все окна семейных покоев были открыты. Люк опустился на подоконник одного из них уже в темноте и едва не рухнул от контраста между сильным и гибким змеиным телом и слабостью, навалившейся при обороте. Марина была там – она, одетая в длинное голубое платье, что-то писала, сидя за секретером, ежась от свежего воздуха с улицы. Повернулась, встала, пока он неуклюже спускался с подоконника и ковылял к ней. Глаза ее были огромными, и губы дрожали – то ли от улыбки, то ли от сдерживаемых слез. Люк обнял ее, закрывая глаза и почти проваливаясь в сон. Больше не хотелось никуда идти и ничего делать. И Марина обхватила его руками в ответ и начала гладить по спине, шумно вздыхая и, кажется, все-таки заплакав. У него даже не было сил сказать, чтобы она не плакала, – так хорошо ему было и так хотелось спать. – Люк, – позвала она, легко поцеловав в висок. Он одобрительно замычал, потерся о ее мокрые губы щекой. – Люк, не спи. Я очень хочу сейчас побыть с тобой, но… Люк. Мама здесь. Она ждет тебя. Места не находит. Он потряс головой, еле разлепив глаза. Несколько мгновений смотрел на Марину, соображая. – Где? – прохрипел он. – В своих покоях, Люк. Дармоншир двинулся вперед и пошатнулся. И тогда Марина взяла его под руку и медленно повела к дверям. Леди Лотту он увидел сразу, как Марина открыла дверь. Мать сидела в кресле, в темноте, перебирая молитвенные четки. Здесь пахло горем, пылью и надеждой. Она вскинула голову, всхлипнула, приподнявшись, – но Люк в несколько шагов преодолел гостиную и почти рухнул перед ней на колени. Леди Шарлотта наклонилась вперед, обняв его, тяжело дыша, молча, судорожно проводя руками по голове, по спине, словно ощупывая, словно не веря, что это он. – Мама, – проговорил он глухо, – прости. – Люк, мой Люк, мальчик мой, – наконец выдохнула она, прижала его голову к груди и заплакала, целуя в макушку и раскачиваясь, будто он все еще был маленьким и она качала его, усадив на колени. Подняла его лицо к себе и начала целовать – в лоб, щеки, нос, – улыбаясь дрожащими губами и разглядывая так, словно насмотреться не могла. Его светлость почувствовал, что и у него царапает в горле и в груди сжимается ком, – поэтому он, виновато кашлянув, приподнялся и крепко обнял мать. Щелкнул выключатель – Люк обернулся, заморгал: Марина включила свет. Она так и стояла у двери, с неловкостью улыбаясь – глаза у нее были покрасневшими. – Спасибо, – прошептала леди Шарлотта, и он повернулся к ней. От нее остались одни глаза – в темных волосах появилась седина, у рта прорезались морщины. По его вине. И вине Луциуса Инландера. Мать тоже всмотрелась в него, ласково гладя по голове, касаясь пальцами пятен ожогов, проводя по выгоревшим бровям. И недоверчиво покачала головой. – Берни сказал про твои глаза, – проговорила она тихо. – Удивительно. Всего лишь цвет, а как поменял лицо… – На кого я похож, мам? – спросил Люк хрипло. Леди Лотта измученно улыбнулась и крепко обняла его. – На себя, милый, – сказала она ему на ухо. – И на меня, конечно. Распахнулась дверь. – И никто мне не сообщил, что ты уже прилетел, – раздался возмущенный голос сестры. Люк поднялся, пошатываясь и щурясь, развернулся, развел руки – и Маргарета влетела в них, едва не сбив его с ног. – Я сообщил, – обиженно пробасил Берни, тоже появившийся в дверях. – Поздно, – отрезала Рита, обнимая Люка и улыбаясь во весь рот. Глаза ее блестели. – Боги, ну ты и страшен, братец. Но главное, что живой и даже целый. Главное, выкарабкался. – Если бы и нет, твоей энергии хватило бы, чтобы меня воскресить, – проговорил он с нежностью. – Ну точно же, как раньше. Поверить не могу, – она засмеялась и вдруг скривила рот. – Мы ведь все глаза выплакали, – по ее щекам потекли слезы, но Рита продолжала улыбаться. – Это же чудо, – она посмотрела на его руку, недоверчиво потрогала ее. – Но как, Люк? Как? Марина нам, конечно, рассказала, но я хочу знать все с самого начала. Как ты спасся из листолета? Она еще что-то спрашивала, а у Люка все сильнее кружилась голова. От двери ему смущенно улыбался Берни, и Марина стояла, прислонившись к стене, прикрыв глаза. Они встретились взглядами, и его светлость увидел, почувствовал, насколько она тоже измотана, как ждет момента, когда они смогут остаться наедине, – и что, несмотря на это, готова ждать его всю ночь. Леди Лотта встала рядом, погладила его по плечу, тревожно вгляделась в лицо. – Рита, отпусти брата, ему не мешало бы поспать, – попросила она ласково, и Маргарета нехотя оторвалась от Люка, взяла мать под руку. Графиня Кембритч на глазах оживала, словно наливаясь красками, и лицо ее больше не напоминало маску. – Немедленно спать, Лукас Бенедикт, – приказала она строго. – И жену уведи. Ей тоже не помешает. – Спасибо, мам, – виновато пробормотал Люк, едва удерживаясь от зевоты. Сзади подошла Марина, обняла со спины, потерлась щекой между лопаток, и он чуть не застонал, так тепло и хорошо ему стало. – Я верну вам его утром, – пообещала она. – Выспавшимся и способным говорить. – Обязательно, – улыбнулась леди Лотта, и Марина, взял Люка за руку, потянула его к двери. Берни, подмигнув брату, отступил в сторону. – Но почему? – возмутилась Рита из-за их спин. – Мы только встретились. – Выйдешь замуж и поймешь, – наставительно ответила ей леди Шарлотта. – То есть никогда, – проворчала сестра. И это было последним, что Люк услышал, потому что дальше он шагал за Мариной, уже почти заснув. Когда пришли в спальню, еле доковылял до постели и рухнул в нее, не сняв одежды. Марина, успев раздеться, теребила его, расстегивая пуговицы на армейской рубашке, ремень на брюках. Глаз он открыть уже не мог, как и поднять тяжелую голову. – Оставь, – попросил он почти жалобно. – Я потом, сам… – он вытянул руку, потянул Марину к себе, заставляя ее лечь рядом, обхватил, прижался сзади и наконец-то заснул, чувствуя себя счастливейшим человеком в мире. Марина Я боялась закрыть глаза. В спальне горел свет, Люк дышал мне в затылок, было жарко и неудобно – но я улыбалась, прижимаясь к нему сильнее, и не могла заснуть. Мне было страшно, что потом проснусь – а его нет. И все это мне привиделось. Поэтому я таращилась в раскрытое окно, гладила его руки, обнимающие меня, и вспоминала все, что случилось сегодня. С самого утра, когда меня разбудил Мартин, с моего отчаяния, надежды, с удивительной усыпальницы первого Инландера и всего, что произошло в ней, – и до вечера, когда я уже места себе не находила, ожидая мужа. После того как он улетел к фортам, я успела и поговорить с Берни: он ждал, пока я провожу Мартина с Викторией, – и позвонить леди Лотте. Они с Ритой уже направлялись к Вейну, и свекровь шептала мне в трубку: «Не могу поверить, пока не увижу, Марина… это правда, правда ведь?» Успела получить выговор от доктора Кастера, напрочь запретившего мне что-то делать в лазарете, отдать камни от сестер Леймину, написав подробную инструкцию о том, как вызывать огнедухов. Позвонила наконец-то Василине, и мы проговорили час, не меньше, а затем столько же с Полиной: пережитого, начиная с разбившегося листолета, было так много, что мне отчаянно нужно было с кем-то им поделиться, а слова словно закрепляли реальность. Василина, узнав о том, что я научилась подпитываться от огня, и услышав мой пересказ истории Энтери о Седрике, проговорила: – Я обязательно занесу это в свои записи, Марина. Но как же обидно, что мы собираем важнейшую информацию по крохам. – Это лучше, чем ничего, – улыбнулась я. – Да, будет что передать детям, – согласилась она. – Если мир не рухнет, конечно. – Не рухнет, – сказала я уверенно. Разве мог он рухнуть, когда ко мне вернулся Люк? Она засмеялась. – Понимаю. Мне бы тоже все было нипочем, Мариш. Поговорила и с отцом, и с Каролинкой – в ее случае о своих переживаниях и обидах болтала она, и это тоже помогло отвлечься. А остаток дня я провела со свекровью, Ритой и Бернардом. Мы вчетвером ждали Люка, говорили о нем, то и дело поворачиваясь к окнам, и в глазах каждого я видела тот же страх, что снедал сейчас меня, – что все это нереально, иллюзия, и мой муж не вернется. Но Люк вернулся. Он дернулся за моей спиной, сжал, тяжело дыша – и тут же расслабился, дыхание его выровнялось. Я заморгала часто-часто: в глазах расплывалось. Взяла его руку, на которой был надет брачный браслет, прижала к губам – от пальцев пахло табаком и озоном. – Я люблю тебя, – прошептала в ладонь. – Люблю, люблю, люблю, Люк… люблю, люблю, люблю… Люк снова пошевелился, что-то пробормотав хриплое и жаркое, и без лишних сантиментов умостил руку мне на грудь. Удовлетворенно хмыкнул и снова ровно задышал. Я тихо засмеялась, изворачиваясь и кое-как натягивая на себя одеяло. Одного простого земного движения хватило, чтобы испарились все страхи, – и стоило закрыть глаза, как я тоже сладко и спокойно заснула. Так хорошо мне давно не спалось. Я проснулась от шевеления за спиной, с наслаждением потянулась и повернулась на другой бок, не выбираясь из-под одеяла: вчера я не успела надеть сорочку и спала голышом. Было тепло, сонно и бесконечно легко. Лицо Люка оказалось очень близко: он смотрел на меня, голубоглазый, помятый, пятнистый и клочковатый, и кривил губы в улыбке, которую я обожала. – Привет, – прошептала я, чувствуя, как сильнее стучит сердце. Потянулась, поцеловала его в нос, затем в губы. – Без тебя мне очень плохо спится, Люк. – Я без тебя вообще умираю, – с хриплой иронией ответил он, и я не удержалась – тихо засмеялась, хотя сердце на мгновение сжало старым страхом. – Как ты себя чувствуешь? – я потеребила ворот военной рубашки, которую не смогла расстегнуть вчера, погладила его по щеке. – Живым. – Он поймал мои пальцы губами, зажмурился, и я чуть не расплакалась, разглядывая его блаженное выражение лица. – Боги, детка, как же я соскучился по этому. – По чему, Люк? – спросила я сипло, незаметно вытирая повлажневшие глаза. – По твоим рукам, Марина. И нежности, – он все еще жмурился и довольно поводил плечами от моих поглаживаний. – И тебе. Я не выдержала – прижалась к его груди, тоже закрывая глаза. – Ты только никогда больше не оставляй меня одну, – попросила я жалобно и едва слышно. – Я бываю невыносима, Люк… особенно когда мне больно, страшно и обидно. Чтобы я ни говорила, как бы ни вела себя, не уходи, прошу. Я попытаюсь, научусь… может, не сразу, иногда я просто не в состоянии остановить себя. Но я поняла, что когда бьешь того, кого любишь, рано или поздно попадаешь по себе… – Детка, – сказал он хрипло мне в волосы, – прекрати. Когда ты такая виноватая, я пугаюсь больше, чем когда ты меня кусаешь. Тем более что виноват только я. Я неуверенно улыбнулась, слушая, как стучит его сердце. – Я тебя сильно потрепала, да?