– Дмитро предложил помощь, которая была очень кстати, – примирительно проговорила Симонова. – Знаю я, что ему было бы кстати, – отрезала хозяйка и тут же заговорила ласково, тепло. – Вы отдохните, милая, а я погуляю с детками, до пастбища сходим, да, девочки? – Да, да, – запрыгали наследницы крупнейшего герцогства Рудлога. – Вот и хорошо, – умильно сказала Дорофея Ивановна и, взяв их за руки, скользнула по Дмитро нехорошим взглядом. Тот хмыкнул и вытянулся по стойке «смирно» – и хозяйка, сощурившись еще больше, увела детей. Ушел и Матвей – иначе точно остался бы без завтрака. По пути он прихватил лист бумаги и ручку и, поспешно закидывая в рот огромный кусок омлета, записывал то, что помнил. «Лорд Макс, лорд Макс, проснитесь…» Восемнадцатое апреля по времени Туры, Нижний мир, Макс Тротт. – Лорд Макс. Сначала вернулся слух, и голос Богуславской резанул по ушам как звук электропилы. Затем – ощущения. Сердце казалось ледяной дырой. Жутко ныла челюсть. Мышцы тела еще подергивались и болели так, как не бывало после самой жесткой тренировки с Четери. – Ну откройте же глаза. Я вижу… надеюсь, что вам лучше… Это уже шепотом и очень близко. Ее горячая ладонь гладила его по груди над сердцем, по плечам, по щеке – Макс лежал головой набок, и эти движения стирали боль, согревали. – Постарайтесь открыть… только осторожно. Я сейчас накину вам на глаза что-нибудь… сейчас. На лицо легла ткань. – Я читала, что после приступа эпилепсии нужно приглушить свет, – говорила она тихо, – и избегать резких звуков и запахов. Простите, я не должна была кричать, но я так испугалась. Теперь она гладила его по волосам – осторожно, боязливо, очень нежно. Тротт пошевелился, открыл глаза – и тут же зажмурился. Даже из-под ткани свет ударил по мозгу так, будто в лицо направили прожектор – хотя они ночевали в стволе огромного папоротника, рассеченного молнией, и даже утром тут должен был царить полумрак. Когда наконец свет перестал доставлять страдание, Макс слабыми пальцами сдернул ткань с лица. Алина сидела рядом с ним на коленях и жалко улыбалась, кусая губы. Он поднял руку, погладил ее по щеке. Глаза ее были сухими. – Вы не плачете, – прокаркал он. Горло было сведенным, как при долгом крике на морозе. – Как видите, – принцесса устало потерла свободной рукой глаза, и на лице ее осталась кровь. – Откуда? – сипло спросил Тротт. Пошевелился. Она с неловкостью показала ладонь. Глубокий порез до середины. – Не успела еще залечить. Разжимала ножом вам зубы. Я читала, что нужно это сделать. Но на практике оказалось очень трудно. Это, – голос ее дрогнул, – это ведь эпилепсия, да? Макс не ответил, повернулся на спину, глядя в небо – туда, где папоротник расходился двумя расщепленными половинками. – Возможно, – сказал он наконец. – Как это выглядело? – Я проснулась оттого, что вас начало трясти. – Принцесса приложила ладонь к рассеченной ладони, сосредоточилась. Тротт искоса наблюдал за ней: тело его постепенно отходило от боли, ледяная яма на месте сердца уже не беспокоила. – Мелкие подергивания, выгибание дугой, глаза открыты, но радужек не видно, проступившая сетка вен. Очень страшно было. – Она отняла ладонь, посмотрела на уже целую кожу и вдруг судорожно вздохнула. – Очень страшно, – повторила она, обхватив себя руками за плечи. Рвано вздохнула. – Это из-за Жреца? От Алины, все усиливаясь, пошел знакомый жар, и Тротт вытянулся, сжимая кулаки, закрывая глаза. Тьма внутри откликалась ее пламени, усиливалась, наполняя Макса силой. Тело оживало, боль и слабость уходили, утекали; наливались мощью крылья, и полыхающий огонь рядом вызывал такое желание схватить, вжаться, взять больше – все, что может дать, – что Макс застонал, поворачиваясь на живот и вжимаясь щекой в прохладное сочленение ствола. Плеча его снова коснулась обжигающая ладонь, и он дернулся. А в следующий момент принцесса легла сверху, обхватила его руками, крыльями – как могла, неловко, застенчиво, – и по телу его словно прошла горячая волна. Он мгновенно заледенел от взметнувшейся своей стихии, а затем – согрелся, и голова очистилась, стала ясной, и мышцы перестали болеть. Можно было вставать, но Макс остался лежать, глядя в древесный рисунок изнанки ствола и чувствуя жаркое девичье тело сверху. Еще немного. Еще немного позволить себе близости. – Это все из-за меня, – прошептала она горько ему в шею. Трот вздохнул пересохшими губами. – Нет. Вы, наоборот, помогли мне. – Видеть, как вас ломает страшнее, чем стать вашей женой, лорд Макс, – принцесса едва заметно пошевелилась, обхватила его сильнее, осторожно коснулась губами его кожи, и Тротт усмехнулся, прямо-таки ощущая, как она набирается смелости. – Уж надеюсь, ваше высочество. – Леди Тротт, – сказала она упрямо. Поерзала на нем, засопела. Он лежал смирно, не шевелясь, прикрыв глаза и ощущая все ее движения. – Вы специально так легли, да? Он засмеялся. – Не хотите повернуться? – упорствовала принцесса. – Хочу, – сказал он честно, и она ожидаемо испуганно замолчала. – Но нам нужно идти. Мы и так сделали слишком большой круг. Если бы не он, мы давно бы уже вышли к порталам. Алина сползла с него, села на «пол», и Макс с осторожностью поднялся. Тело слушалось так, будто и не было приступа. – Даже если вышли бы, – сказала она грустно, – то как бы мы пробились к ним? Мы до сих пор не знаем, как пройти сквозь всех этих людей и чудовищ. – Пройдем, – ответил он с уверенностью, которую не ощущал сам. – Еще несколько дней есть, я найду способ. «Если только не свалюсь с приступом в самый неподходящий момент», – подумал он, морщась. – А если вы по пути снова упадете с приступом? – повторила его мысли принцесса, с отчаянием глядя на него. Она была слегка чумазой: накануне опять не встретилось ни одного родника, и путники пили уже опостылевший папоротниковый сок. – Тогда поверните меня набок и, богов ради, не пытайтесь больше разжимать зубы, это антинаучно и бесполезно, – Макс открыл сумку. – Вы же понимаете, о чем я, – сказала она тихо. – Не делайте вид, что не понимаете. Если вы упадете во время боя? Или прямо перед лорхом? – Лорх, безусловно, обрадуется, – пробурчал Тротт, доставая из сумки холстину. Расстелил ее на «полу» и выложил поверх собранные вчера по пути сладковатые сердцевинки папоротниковых побегов и мешочек с сухарями. – Профессор, – грозно проговорила пятая Рудлог. Он нехотя поднял на нее глаза, встал. Принцесса сердито и часто моргала. – Я не знаю, как вас утешить, – признался он тяжело. – Вы правы: я сейчас не самый надежный защитник. Имеете право бояться. – Да при чем тут я, – крикнула она зло, вскакивая, и тут же спохватилась, огляделась, словно могла видеть сквозь ствол. Они помолчали, прислушиваясь – вокруг было тихо, только ветер, усиливаясь, гудел в расщелине ствола, и половинки дрожали метрах в полутора над их головами. – При чем тут я? – повторила она шепотом, сжимая кулаки. – Боги, неужели вы не понимаете, что я не хочу, не могу думать, что вы умрете? Вы, невозможный, упрямый, невыносимый человек. Она еще что-то кричала ему шепотом, а Макс смотрел на нее – разозленную, раскрасневшуюся, с дрожащими губами, с опаской, надеждой, вызовом в глазах, и чувствовал, как накрывает его, и приказывал себе оставаться на месте. Потому что стоило позволить себе даже качнуться к ней – и он бы подхватил ее, и вжал бы в стенку ствола, и смял бы губы, и целовал до тех пор, пока она не забыла бы и про страх, и про возможную боль, и про долг, и хотела бы только его, а не его спасения и выживания. «Маленькая девочка, – напомнил он себе. С каждым разом это давалось все труднее. – Принцесса. Дочь Михея». – Вам всего-то нужно… ну вы же можете сделать это приятно, – в отчаянии шипела Алина. – Я ведь знаю… помню… мне было приятно, когда я не боялась. Да черт с ним, пусть оно будет неприятно. Лишь бы вы жили. – Вы знаете слово «черт»? – сипло, с должной долей иронии поинтересовался инляндец, и все-таки сумел отвернуться, и отошел подальше, поднося ко рту флягу – чтобы хоть чем-то занять руки и промочить сухое горло. Она не ответила. И молчала так долго, что он повернулся обратно. Принцесса смотрела на него с болью. – Как вы можете высмеивать мой страх за вас? – сказала она устало. – Вы, человек, с которым мы столько пережили? Ближе которого у меня никогда никого не было? Макс не посмел иронизировать и над этим. – Простите, Алина, – ответил он тяжело, прикрепляя на пояс флягу. – Мы с вами так похожи, – продолжила она печально и нежно. – Правда же? Оба невыносимые упрямцы. Макс усмехнулся. Заставил себя подойти к ней, протянул руку – и пятая Рудлог неуверенно вложила в его ладонь свои пальцы, послушно приблизилась, позволила обнять и чуть отстранилась, чтобы видеть его. – Простите, – повторил он, глядя на ее мягкие губы, внимательные грустные глаза и трепещущие от достающего сюда ветра вихры светлых волос. – У меня тоже не было никого… никогда так не было… Она первой отвела взгляд. Вздохнула, прижимаясь щекой к его груди. – Разве ради этого вы не хотите выжить? – спросила вдруг совсем по-взрослому, словно разом перемахнула лет через двадцать. – Хочу, – проговорил он, чувствуя, как тепло, мягко, непривычно расслабленно становится на душе. – Но еще больше я хочу сберечь вас, Алина. Она вскинулась и только хотела что-то сказать, как слух его уловил в шуме ветра изменения. И Макс закрыл ей рот ладонью и неслышно, почти одними губами предупредил: – Тссс. Мы не одни. И ветер в их сторону. Могут учуять. Алина с ужасом подняла голову, наконец-то заметив, как усилился ветер. – Не успеем улететь? – прошептала она. Макс покачал головой и замер, прислушиваясь. Человеческие голоса и верещание инсектоидов стали слышны сквозь вой и свист ветра через несколько секунд. Алина испуганно прижималась к стенке ствола, почти не дыша, Макс, стоя посреди, смотрел в сторону, откуда приближались враги. И слушал.