По крайней мере, Хейл опять настроился на верный лад. Рингил снова кашлянул с застенчивым видом. – Понимаете, по законам империи потомок рабыни не может… – Да, не сомневаюсь. – Теперь в интонациях работорговца проскальзывало смутное нетерпение. – Но сейчас вы не в Империи, мой господин. Здесь действуют законы Лиги, и я вас уверяю, мне они известны до последней буквы – в том, что касается моего дела. – Ну ладно, – с неохотой проговорил Ларанинтал. – Я думаю, это… – Великолепно! – Хейл хлопнул в ладоши. – Что ж, я считаю, чем тратить ночь на разговоры, давайте спустимся и поглядим на товар во плоти. Только представьте себе, какие сны вам потом приснятся, а, господин мой? Хейл распутно подмигнул Рингилу, и тот изо всех сил изобразил воодушевление. – А, еще – прежде чем мы этим займемся, господин Ларанинтал, вы бы уточнили, о чем мечтаете. Наши закрома обильны, и если сузить круг поиска, мы сэкономим время. Может, вас привлекает определенный цвет волос? Рост? Я так понимаю, южанки отличаются хрупким телосложением. Рингил вспомнил Шерин, призвал детские воспоминания о ней и слова Ишиль о ее происхождении. В кармане у него был простенький портрет, но прямо сейчас не стоило выкладывать такую карту. Козыри лучше приберечь на потом. – Мне говорили, в этом городе есть представители расы, которая живет на болотах. Это правда? – Да. – Хейл глядел на него настороженно. – Верно. А что? Рингил откашлялся. – Многие мои соотечественники говорили мне, что болотные женщины ведут себя в постели… ну… э-э… по-особенному. Ну, знаете. Самозабвенно предаются любви. В крайней степени. Как животные. Это была беззастенчивая выдумка – болотницы ничем подобным в Ихельтете не славились; вообще большинство имперских жителей мало путешествовали и не знали о существовании такого народа. С точки зрения Империи, вся территория Трелейна была заселена отсталыми крестьянами, которые только и знали, что ковыряться в болоте. Лишь достаточно образованные понимали, в чем разница. Так или иначе, для его плана этого должно хватить. Почти такие же слухи о самозабвенной похотливости женщин любого погубленного или отправленного в изгнание племени ходили под Лентой постоянно. Рингил их слышал, сидя у походного костра с солдатами в каждой приграничной кампании, в которой участвовал после окончания войны с Чешуйчатым народом. Это было, в сущности, оправдание для изнасилований. Иногда ему приходило в голову, что о самках ящеров рассказывали бы то же самое, не будь облик Чешуйчатых безоговорочно чужд человеческой расе. «Ну, я бы такого не исключала, – однажды сказала ему Арчет, когда они сидели, прижимаясь друг к другу на береговом ветру в Джерджисе и смотрели на лагерь внизу. – Эти ребята будут трахать и грязь, если ее согреть до нужной температуры». Она говорила о людях, которыми командовала. – А-а, так вас интересуют болотницы? – Губы Терипа Хейла растянулись в медленной улыбке. – Хм, я про такое раньше не слышал. Но, разумеется, если вам это нужно… Джаниш. Привратник шагнул вперед. – Мой господин. – Мы отправляемся с визитом к нашим веселым девицам с длинными ножками. Ступай вперед и позаботься, чтобы все приоделись. Ну, в фигуральном смысле. Привратник свирепо ухмыльнулся. – Слушаюсь, сэр. Хейл проводил слугу мрачным взглядом, который плохо вязался с шутливым тоном. Он словно что-то обдумывал. – Полнокровных болотниц у нас почти не бывает, – рассеянно проговорил работорговец. – Но если то, о чем вы сказали, правда, это надо исправить. У них, как правило, крепкие семейные узы, и в целом они народ упрямый, туповатый. Я знаю случаи, когда болотники предпочитали сдохнуть от голода, чем продать своих детей. Ну, как с такими вести дела? Рингил спрятал лицо за кубком. – Но, к счастью, примесь болотной крови – обычное дело для множества горожанок, – продолжил Хейл и позволил себе улыбнуться. – Если послушать их самих, конечно. Без этого не обошлись даже некоторые благороднейшие семейства Трелейна. Не переживайте, Ларанинтал из Шеншената, я почти уверен, что мы подыщем для вас девушку с подходящей кровью. Потом они болтали о всякой ерунде, Рингил постепенно допивал вино, изображал застенчивого фата из Империи и маскировал истинные чувства. Он ощущал сдержанный оптимизм. Не стоило надеяться, что он найдет тут Шерин – даже если она побывала в «конюшне» Хейла, а не в другой, где торговали наложницами, это случилось месяц назад. Несмотря на слова работорговца о том, что обучать девушек с характером трудновато, Рингил не думал, что сложно сломить молодую женщину, которая наверняка и так считает себя никчемной из-за неспособности выносить ребенка, от которой отвернулась семья и, в конце концов, предал мужчина, который забрал ее у родных. Но если она здесь побывала, должны остаться следы. Кто-то наверняка ее запомнил – другие девушки, слуги, надсмотрщики. И должны быть, разумеется, документы о продаже. Теперь это законная торговля, никто ничего не прячет. Часть дивного нового мира, за который они сражались. Если это нужное место, дверь открыта наполовину, а значит, Рингилу не составит труда разобраться с остальным, даже если придется уволочь Терипа Хейла в укромное местечко и вытянуть из него остаток сведений при помощи горячих углей и железа. А если адрес неправильный – что ж, у него остается список Милакара. Он начнет все заново. – Спускаемся? – спросил Хейл. Рингил улыбнулся и кивнул, изображая нетерпение, как подобает фату. * * * Оказалось, веселых девиц с длинными ножками держали в другой части здания. Рингил последовал за Хейлом на первый этаж, потом пересек внутренний двор. Эрил и Гирш шли сзади, вместе с головорезом Хейла – тем, что с плетью. Все следили за всеми с суровым спокойствием. Пока они были внутри, ночной воздух сделался ясным и холодным; они прошли через внутренний двор в молчании, под резким светом звезд и длинной, холодной аркой Ленты. Рингил увидел, как его дыхание превращается в ледяные белые облачка. Если холод и беспокоил одетого в шелковый халат и тапочки Хейла, он этого не выказывал. Работорговец провел их через еще одну боковую дверь в стене внутреннего двора, потом вниз по трем пролетам каменной лестницы, и в конце концов они оказались в полукруглом подвальном помещении с пятью занавешенными альковами вдоль изогнутой стены. Джаниш, привратник, уже был здесь, и ухмылка не сошла с его лица – похоже, он наслаждался своей работой. Свет Ленты лился через зарешеченные оконца под крышей, но, в основном, комнату озаряли два фонаря, стоящих посередине. На полу лежали маджакские ковры, изогнутую стену украшали развратные фрески – впрочем, по сравнению со спальней Милакара довольно-таки скромные, – а со сводчатого потолка свисала огромная кованая люстра. Терип Хейл повернулся к Рингилу и его спутникам. – Позвольте представить, – с мрачной торжественностью объявил он, – наших веселых девиц с длинными… ножиками. Шторы, прикрывающие альковы, разъехались в стороны. За ними стояли вооруженные головорезы и насмешливо ухмылялись. При них были короткие мечи и топоры, палицы и дубинки. По меньшей мере, два амбала в каждом алькове. Рингил увидел арбалет, взведенный и нацеленный в его сторону. Привратник поймал его взгляд и подмигнул. – А теперь, – сказал Хейл, – может, Ларанинтал из Шеншената расскажет мне, кто он такой на самом деле? Глава 18 Эгар выехал за пару часов до рассвета. На самом деле ему не нужно было отправляться в путь заранее, так как скаранаки обычно хоронили мертвецов вблизи от места стоянки на момент церемонии, а их перемещения по степи приблизительно соответствовали временам года. По этой причине в очередную годовщину смерти отца могила Эркана оказывалась неподалеку. Эгар мог отследить ее по переменам в небесах и немногочисленным вехам на продуваемой ветрами степи; он чувствовал, как она перемещается где-то за горизонтом, согласно сезону, медленно приближается одновременно с убыванием тепла и наступлением зимы, надвигается на него, как и ежегодный праздник. И зачем он выехал так рано? Просто Сула пыталась обходиться с ним по-хозяйски, пользуясь своей молодостью и беззаботным кочевническим отношением к жизни; она вела себя прямолинейно, не заботилась о его чувствах, лезла ему в душу и думала, что любые проблемы можно решить, если отсосать как следует. «Вряд ли малышку можно в чем-то винить. Ты же не дал ей повода думать, что все иначе, верно?» В общем, он наврал ей, пока одевался. – Последнюю лигу пройду пешком. В знак уважения. – Но это же глупо! Он с некоторым усилием сдержал гнев. – Это традиция, Сула. – Ага. – Гортанное фырканье. – Не припомню, чтобы такую традицию соблюдали после того, как мой дед испустил дух. – Ну, это было не так давно, верно? Она в растерянности уставилась на него. – В каком смысле? «В том смысле, что я помню твоего деда молодым. И что по возрасту легко гожусь тебе в отцы. В том смысле, что тебе шестнадцать, мать твою, и ты сидишь в моей юрте как у себя дома – и, главное, в том смысле, что в мои годы стоило бы взять себя в руки и все это прекратить». – Да так, – пробормотал он. – Ни в каком. Но традиции, э-э, это очень важно, Сула. Они наделяют клан силой. – Ты считаешь, что я для тебя слишком молодая… – принялась ныть Сула. – Ты меня вышвырнешь, в точности как ту воронакскую сучку. – Не вышвырну. – Вышвырнешь! И она разрыдалась. Конечно, пришлось к ней подойти и обнять. Потереться о шею, прошептать на ухо какую-то ерунду, словно она была кобылой, которую пока не удалось объездить, ухватить одной рукой за подбородок, а другой вытереть слезы. Пришлось отложить на потом нарастающую холодную печаль в груди и изобразить улыбку, когда Сула перестала плакать, пощекотать ее и потискать через красную войлочную рубаху, которую девушка позаимствовала из его сундука с одеждой. Этой рубахой, словно полыхающим знаменем, она всем и каждому в лагере объявляла, чем именно занимается в юрте вождя. Надо с ней об этом поговорить. Когда-нибудь. – Послушай, – сказал он наконец. – Снаружи охренеть как холодно, да? Сидя в седле, не согреешься. Вот в чем суть. Если я пойду пешком, мне будет тепло. Велика вероятность, что отсюда и взялась традиция, понятно?