– Слышишь, хреновина! Грашгал жив и здоров, сейчас он в лучшем мире, и ему очень весело. – Грашгал мертв, – терпеливо проговорил Кормчий. – Остальные тоже. Кириаты едва пережили путешествие по быстрым тропам, когда попали сюда, а ведь сила была на пике, научные знания отточены, умы не повреждены. Стихии, с которыми они повстречались, превзошли все. Твои предки явились сюда не по собственной воле, Арчет, что бы ни гласили хроники. Они потерпели кораблекрушение и остались на четыре тысячи лет не потому, что им понравился пейзаж. Они боялись, что возвращение их погубит. Гнев подвел Арчет – она взглянула на его яркое, зазубренное острие со стороны и испытала усталое разочарование. Этим путем желаемого не добиться. – Кое-кто говорит, что переход открыл их разум, – предположила она. – Наделил способностью мысленно проникать сквозь время. Не сломил, но вознес. – Ну да, ну да, – насмешливо отозвался Ангфал. – Так сильно, что самые вознесшиеся – самые, по твоим словам, способные – ушли в пустыню, чтобы осмыслить свои видения, и, кажется, забыли о еде. – Не все. – Большинство. – Ты говоришь о крайних случаях. Но в целом как раса мы свыклись с этим миром. – Мы? «Мы» как раса? – Не цепляйся к словам. Кириаты как раса адаптировались. В конце концов это сделало их сильнее, позволило выдержать обратное путешествие. – О, ты пишешь научный трактат? С удовольствием ознакомлюсь с доводами. – Мне очень жаль, Ангфал, что тебя оставили здесь. Даже крик не сумел бы так резко оборвать торопливую словесную пикировку. На этот раз молчание длилось дольше. Тот факт, что витки и выпуклости Кормчего застыли в полной неподвижности, внезапно показался чем-то неправильным и нелепым, немыслимым сдерживанием его природного эмоционального строя и реакций. Она присмотрелась к огонькам – не изменились ли? Но те горели ровно, цвет остался прежним. «Кормчие – не люди, Арчиди, – сказал ей отец, когда она была еще маленькой. Он говорил на высоком кирском и слово «люди» было тем самым, которым кириаты обозначали себя. – Они совсем не похожи на тебя, меня или твою мать, даже на наши души в бутылках или ящиках. Они нечто… иное. Помни об этом, когда придется иметь дело с ними. Они не люди, хоть иной раз у них хорошо получается таковыми притворяться». В тот раз малышке Арчет показалось, что ее предупреждают о каких-то демонах. – Тебя они тоже бросили, – наконец проговорил Ангфал. – Да, и меня. Опять тишина. В открывшейся пустоте роились воспоминания, отягощая криновое похмелье. Она пристально глядела на поблескивающее, расчлененное железное чудище на стене, выступы и витки его тела и пыталась найти внутри себя похожее спокойствие. – Ну ладно, – голос Ангфала нарушил молчание. Посторонний ни за что бы не понял, какой разговор между ними состоялся. – Чем могу быть полезен, Арчет Индаманинармал? О чем ты хотела со мной поговорить? Глава 21 Они перебили Хейлу голени булавой, быстренько вытащили из него сведения о том, где найти инструменты, и оставили работорговца лежать в полубессознательном состоянии. Гирша усадили как можно удобнее возле противоположной стены, положили ему на колени заряженный арбалет и отправились за болторезом. – Так это правда? – спросил Эрил, когда они мчались по темному коридору с другой стороны внутреннего двора. – Ты действительно убил дракона? – Как бы да. А что? – Ну… тебя же не называют Драконьей Погибелью? – Нет. Наемник ненадолго замолчал, явно желая спросить что-то еще, но не зная, как высказаться, не оскорбив. – Никогда не видел дракона, – прознес он наконец. – Поверь мне, лучше тебе его и не увидеть. Они опять замолчали. Достигли конца коридора, отыскали лестницу вниз. – Он, э-э, все время называл тебя извращенцем. – Ага. – Да, ну-у… – Эрил тяжело вздохнул и сдался. – Вот подонок, верно? – Это точно. Внизу, как им и было сказано, обнаружилась дверь с простеньким висячим замком. Эрил пнул ее без лишней суеты, продемонстрировав изрядный опыт в подобных вещах. После пары сокрушительных ударов каблуком по замку дверь открылась внутрь, повернувшись на петлях, и они очутились в длинном подземном помещении, вдоль одной стены которого стояли клетки. Свет Ленты просачивался через окна под самым потолком с тяжелыми балками, почти как в обители «веселых девиц», с тем же эффектом; бледного серебристого свечения едва хватало, чтобы разглядеть фигуры, съежившиеся в задней части каждой клетки, на полу. В основном это были девушки, один или двое могли оказаться парнями – впрочем, разницу скрывали серые, поеденные молью одеяла, в которые кутались несчастные, будто силясь раствориться в сумерках. Запавшие, круглые от ужаса глаза и скрюченные позы лишали их пола. Каждый пленник заметно съеживался, когда рядом с его клеткой раздавались тяжелые шаги, и крепче прижимал к себе одеяло, словно его могли отнять. Один или двое узников хрипло завыли, но было трудно понять, кто именно издавал эти звуки – они пробирались сквозь прутья клеток и заполняли все помещение, как неослабевающий шум дождя. Рингил тотчас заскрежетал зубами. Он не слышал подобного с самой войны. – Хорошо, что Гирша тут нет, – пробормотал Эрил. – Он бы, наверное, захотел их всех выпустить. – Да уж. В конце помещения они нашли инструменты: длинную нишу с тремя верстаками, достаточно широкими, чтобы поместилось человеческое тело, и с полками для всякой всячины вдоль стены. Окинув их взглядом, Рингил заметил пару клейм изысканного вида, кое-какие инструменты, о чьем явном предназначении он предпочел не задумываться, а потом наконец увидел то, за чем они пришли. Четыре болтореза с длинными ручками висели рядышком. Он снял один с крюка, несколько раз открыл и закрыл, проверяя. – Должно сработать. – Ладно. Уходим отсюда. Рингил заколебался. Он бросил болторез Эрилу, который поймал инструмент одной рукой с ловкостью знатока ножевого боя. – Ступай. Я догоню. – Что? – Эрил перевел взгляд с болтореза в руке на Рингила, а потом, когда дошло, на длинный ряд клеток. – Ох, ладно тебе. У нас нет времени на… – Я же сказал, иди. Долго не задержусь. На миг ему показалось, что Эрил будет спорить. Наемник с непроницаемым лицом смотрел Рингилу в глаза, пару раз подкинул в руке болторез. В конце концов он пожал плечами. – Как знаешь. Но с Гиршем канителиться нельзя. Как только я вытащу болт из его ноги, мы уходим. Не пропусти отплытие. – Не пропущу. Эрил кивнул, повернулся и направился вдоль клеток обратно к выходу. Он не взглянул ни на одну пленницу, ни разу не повернул головы. «Восхитительная сосредоточенность». «Да уж. А мы чего стоим, а?» Рингил снял со стены еще один болторез и подошел к первой клетке. Простенький замок висел на двух проушинах. Чтобы разломать его болторезом, ушло меньше минуты. Рингил открыл дверь клетки и нерешительно шагнул на порог. Девушка на полу мгновенно метнулась в дальний угол, будто хотела пройти сквозь стену. Казалось, ее туда отбросило силой, которую он излучал. Даже в льющемся из окон под потолком тусклом свете Ленты Рингил увидел, что она вся трясется. – Можешь уходить, – проговорил он, чувствуя себя по-дурацки. Ответом ему был лишь взгляд поверх одеяла, которое она напряженно сжимала. Неуклюжая поза обнажала одну ногу до бедра, часть ягодицы и талии – на бледной плоти, у тазовой кости, виднелось выцветшее пятно замысловатого клейма. Одеяло было ее единственной одеждой. «Твою мать…» Он оставил девушку в покое и, как машина, двинулся вдоль ряда клеток, ломая замки с нарастающей яростью, которая с каждым разом делала его более неуклюжим; болторез так и норовил выскользнуть из рук, точно обзавелся собственным разумом. Он все сильнее стискивал зубы и дышал тяжелее, а замки сопротивлялись, не желая ломаться, но в конце концов повисали на дверях, как сломанная конечность, или падали на пол, к ногам Рингила. Он не переставал трудиться, но с первой секунды отчетливо осознавал, что зря тратит время. «Ну и что им делать, Гил? – спросил усталый голос рассудка в его голове. – Голые, сбитые с толку, одни посреди Эттеркаля. Снаружи они не пройдут и сотни ярдов, прежде чем какая-нибудь банда долбаных беспризорников их засечет». «Заткнись». «И даже если они доберутся до Тервиналы или до реки, даже если каким-то чудесным образом вернутся домой, и их не изнасилуют, не убьют и не похитят опять какие-нибудь мрази, что шляются по улицам в такой поздний час, будь они в мундирах или нет…» «Я сказал, заткнись». «…даже если их родные сами не были проданы с аукциона, не оказались на улице и их не выжили из города кредиторы, даже если они еще сводят концы с концами – кто сказал, что им захочется снова принять в семью этих бедолаг?» «Да умолкни ты наконец!» «Проблема в том, Гил, что их продали законно. Времена изменились, не забывай. Все так говорят – Хейл, и даже твой постельный дружок Миляга. Это дивный новый век. Они возвращаются домой, долг оказывается не возмещенным. Стража приходит за ними опять. Снова в Канцелярию, на аукцион, и все с начала. А маклеры еще и компенсацию взыщут с родственников, три шкуры с них сдерут». «Я же сказал…» «Ну да, в любом случае, воссоединение с семьями будет красивое, Гил – если кто-то из них вообще доберется до дома». – Да заткнись ты на хрен!!! Слова вырвались против воли и заметались внезапным эхом вопля, отражаясь от стен подземелья. Он с лязгом разломал последний замок и швырнул болторез в конец коридора. Рабы дрожали, стонали и жались по углам клеток. Никто из них даже не приблизился к порогу клетки. «Видишь, Гил? Ты пошел против системы, – снова тот же рассудительный голос, почти голос Арчет, когда она в Эннишмине уговаривала его убрать кинжал от горла имперского командира. – Это, можно сказать, бесконечный поток врагов, с которыми тебе не справиться до конца своих дней. Если сожжешь Хейла, придется спалить Эттеркаль целиком. Видишь ли, эта шваль теперь действует в рамках закона. Сожжешь Эттеркаль – надо иметь дело с Канцелярией, Стражей и Каадовским Комитетом, мать его, и еще, скорее всего, с большинством кланов, что обосновались выше по течению реки.