* * * На этом все и закончилось. Арчет забрала коня и пустилась в обратный путь, бормоча под нос и скрежеща зубами; верные признаки – «А то, мать твою, непонятно!» – передозировки кринзанцем. Свет позднего утра жалил глаза и тяжелым одеялом давил на плечи, обещая жаркий день. Хуже всего было осознание правоты Джирала. Империя не могла пожаловаться на избыток солдат. Во время войны погибли десятки тысяч, а ущерб, нанесенный Чешуйчатым народом, оказался серьезным. Во всех провинциях численность населения только-только начала прирастать. На большинстве ферм и мануфактур еще катастрофически не хватало рабочих рук. Вербовку ограничили, как только добились сносного мира и стабильной границы с Трелейном – не потому, что Империя устала от войны, а потому, что экономические советники Акала заявили: если не уменьшить набор в армию, урожай сгниет на полях, а подданные умрут от голода. Именно это столь внезапно нарушило амбициозные планы по расширению имперских территорий на Северо-Западе, вынудив искать мира с соседями. «Добудь какие-нибудь доказательства, – сказал Джирал напоследок. – Что-то весомое. Я отправлю войско, если придется, но не сделаю этого на основании слухов, домыслов и безделиц, которые ты однажды увидела в витрине трелейнской лавки». «Тогда выделите мне небольшой отряд, – взмолилась она. – Хоть пару сотен. Позвольте мне…» «Нет. Прости, Арчет. – Он был искренен. – Помимо прочего, ты нужна мне здесь. Если случится кризис, тебе придется немедленно им заняться, а это будет проблематично, если ты умчишься на край империи». Возможно, он прав. Несмотря на склонность к разврату, Джирал не дурак. Перед мысленным взором Арчет вдруг предстали бледные и пышные формы Ишгрим; она подумала, как овладеет ими, подобно Джиралу, который прямо сейчас овладевал тремя девушками, спавшими в его постели. Она могла… нет, она знала, что может воспользоваться этим телом, как любой другой вещью в доме из тех, что куплены. Точно мякотью фрукта из кладовой и кожей камзола, который предпочитает носить. «Может, ты у нас дура, Арчиди? Никогда об этом не задумывалась?» Она спешилась в залитом солнцем внутреннем дворе, все еще слушая бормотание внутреннего голоса, который снова и снова повторял те же мысли. Подручный конюха куда-то запропастился. Мальчишка туповат, но почему он не услышал цокот копыт Идрашана, когда она заехала во двор? Арчет мрачно взглянула в сторону конюшни, ощутила всплеск гнева, распаленного крином, и аккуратно его притушила. «Нельзя срываться на слугах», – учил Флараднам, когда ей было шесть, и это правило застряло в памяти. Она сама подвела Идрашана к коновязи у входа в конюшню, привязала и отправилась на поиски Кефанина. И нашла. Он полз по полу, окровавленный, прямо за порогом главного входа. Услышал, как она вошла, и попытался встать. От крови волосы на половине головы слиплись и будто потемнели; она капала с его лица на каменные плиты, отмечая путь, который ему удалось проползти. Арчет оцепенела от неожиданности. – Кеф? Кеф?! Кефанин поднял голову, устремил на нее взгляд, и его губы зашевелились, словно у рыбы на крючке багра. Арчет рухнула на колени рядом со своим мажордомом, схватила его и подняла, приблизив лицо бедолаги к собственному уху. Она почувствовала на щеке кровь. – Простите, госпожа… – чуть слышно, срывающимся голосом пробормотал евнух. – Мы пытались помешать. Но они ее забрали. Глава 25 Следующие дни прошли для Рингила будто в лихорадочном бреду после полученной в бою раны, которая никак не заживет. Он не знал, что из увиденного наслал Ситлоу ради собственной выгоды, а что было обычной человеческой реакцией на время, проведенное в Олдрейнских болотах. Так или иначе, ощущения ужасные. Пейзажи и интерьеры, которые он считал реальными, внезапно плавились и рушились вокруг, будто стены из воска, сдавшиеся под натиском пламени; хуже того, за ними проступало холодное мерцающее сияние, как отражение Ленты на далеких водах. От собственной беззащитности перед этой пустотой ему хотелось свернуться клубочком и рыдать. Люди, которых не могло быть рядом, приходили и уходили, склонялись над ним и изрекали загадочные мудрые фразы с хладнокровием змеи, шипящей у самого уха. Кого-то он знал, в других чувствовалось что-то кошмарно полузнакомое – будто он должен их знать, и знал бы, окажись его жизненный путь слегка иным. Они же в любом случае вели себя так, будто хорошо его знали, и эта логика сновидения вызывала у Рингила наибольший ужас, поскольку он испытывал ощутимую уверенность, что теряет части самого себя или меняется, подстраиваясь под «гостей». – Если это правда, – вещал Шалак теплым весенним вечером в саду за лавкой, – если Олдрейнский край в самом деле находится за пределами времени или, по меньшей мере, на мелководье временно?го моря, минуты и секунды не властны над тем, что там происходит. Задумайся над этим. Забудь старые болотные бредни про юношей, которых соблазняли олдрейнские девы. Проведя с ними одну ночь, наутро они возвращались домой, где прошло сорок лет. Это мелочи. Отсутствие времени предполагает отсутствие ограничений на то, что могло бы случиться в каждый отдельно взятый момент. Все равно что существовать, будучи окруженным миллионом не похожих друг на друга вероятностей одновременно. Только подумай, какая сила воли нужна, чтобы выжить в таких условиях. Средний крестьянин там просто рехнется. Подавшись ближе, он повторил: – Задумайся над этим. – А потом прибавил шепотом: – Поцелуй меня, Гил. Рингила передернуло. Образ Шалака затрепетал и исчез вместе с большей частью сада. Сквозь оставшиеся на ее месте пространственные завихрения ступил Флараднам и сел напротив, будто в происходящем не было ничего противоестественного. – Проблема в том, Гил, что если бы я так повел себя в Виселичном Проломе, где мы сейчас были? Я бы точно целым не выбрался. – О чем ты говоришь? – Рингил беспомощно потряс головой и уставился на антрацитовое лицо, покрытое шрамами и морщинами. – Ты и не выбрался оттуда, Нам. Ты вообще не попал в Виселичный Пролом, умер на столе у полкового лекаря. Флараднам состроил рожу, будто услышал крайне неудачную шутку. – Да ну тебя. Кто же руководил атакой в Виселичном Проломе, если не я? – Я. – Ты? – Да! Я! – Рингил перешел на крик. – Ты, мать твою, умер. Мы бросили твой труп ящерам, Нам. – Гил, да что с тобой? Ты хорошо себя чувствуешь? И так далее. * * * – К этому можно привыкнуть? – спросил он у Ситлоу, когда они сидели по разные стороны тихо потрескивающего походного костра в лесу, куда попали… он не помнил, как. К дыму примешивался тяжелый, зеленый аромат сосновых иголок. Рингил дрожал, но не от холода. – Сколько времени нужно, чтобы привыкнуть? Двенда склонил голову на бок. – Привыкнуть к чему? – А ты как думаешь? К призракам, к этим… гостям. И не ври мне, что не видишь их. Ситлоу кивнул, словно размышляя над чем-то, а не отвечая человеку напротив. – Ты прав. Я действительно их вижу. Но по-другому. Это не мои версии, для меня они ничего не значат. Я вижу слабый трепет вокруг тебя, только и всего. Как туман. С людьми всегда так. – Ну да, а вокруг тебя нет гребаного тумана, – прорычал Рингил. – Сколько времени пройдет, прежде чем я с этим свыкнусь? – Боюсь, ты столько не проживешь. – Двенда уставился на огонь; отблески пламени заставили его глаза светиться, будто раскаленный металл. – Ни одному человеку это не удалось на моей памяти, кроме, разве что… нет, он не был в полном смысле человеком. – О ком ты? – Это не имеет значения. – Ситлоу поднял глаза и грустно улыбнулся. – Ты спросил, сколько времени пройдет. Честно говоря, понятия не имею. У меня это от рождения, как и у всех сородичей. Наши дети перемещаются в Серые Края и обратно с момента появления на свет. Потом они шли друг за другом по протоптанной в чаще тропе, вверх по склону холма. Рингил следовал за широкоплечим двендой беспрекословно – в этом ощущалось что-то неправильное, но чувство было настолько странным, что он не мог в нем разобраться. За искривленными стволами с грубой корой росло бледное сияние, от которого земля под ногами проступала более четко, но в подлинный свет оно не перешло. – Куда мы идем? – спросил Рингил, обращаясь к спине Ситлоу. – Туда, куда ты хотел попасть, – донеслось в ответ. Двенда не оглянулся и не замедлил шаг. – Я помогу тебе выполнить свой долг. – С чего бы вдруг? Раздался похотливый смешок, от которого в паху Рингила пробудилась сладостная боль. – И короткая же у тебя память, Рингил Ангельские Глазки. – Повезло, что я вообще что-то помню, – проворчал Рингил. – В таком месте… И он опять почувствовал дрожь. Рингил снова оказался в саду, где седой солдат в облачении имперского кавалериста твердил, что знает его, и без остановки рассказывал о совершенно незнакомых кампаниях в пустыне. – Можно подумать, мы не предупреждали старика Эршнара Кэла не покидать скалы, ага? Эти береговые дурни понятия не имеют, как вести войну в пустыне. Неудивительно, что чешуйчатые морды порвали их на куски до нашего возвращения. Помнишь, что они сделали с ребрами Кэла, каким его оставили? – Не помню. – В голосе Рингила прозвучало отчаяние, потому что жуткие картины, залитые ослепительным солнечным светом, начали просачиваться в его разум, хотя он никогда их не видел. – Я же сказал, мать твою, меня там не было! – Мне потом много месяцев по ночам кошмары снились, да. – Кавалерист не обращал внимания на его протесты. Наверное, ему – им всем – приходилось так поступать, как Рингилу – сопротивляться домыслам каждого призрака, чтобы собственное существование не оборвалось. – Все еще снятся иногда жарким летом, все еще просыпаюсь в поту и ору, потому что увидел, как чешуйчатые морды выбираются из песка, куда ни кинь взгляд. Тебе тоже такое снится? – Чешуйчатый народ пришел из моря, – твердо ответил Рингил. – В пустыне их никто не видел. Они появились из западного океана, и мы их туда же загнали. Вот что я помню, и вот, что случилось, мать твою. Я понятия не имею, кто ты такой. В глазах солдата отразились удивление и обида. Рингил вспомнил, какое у Дарби сделалось лицо, когда он предложил ветерану деньги, и подумал о том, как бедолага выглядел, когда Искон Каад проткнул его насквозь. Опустил глаза, пристыженный. – Ты держись, Гил, – смущенно проговорил Миляга. Неизвестный солдат исчез, но сад Шалака остался. – Так будет лучше. – Да ладно? – заплетающимся языком спросил Рингил. – Кому лучше, а? – Тебе никто не желает зла. – Не надо втюхивать мне всякую хрень. Вали в свой домик в Луговинах.