На улице было тихо. Никаких привычных сигналов машин, криков играющих детей, переругиваний у подъезда. Никто не парковался и не выезжал из района, не жег сцепление и не тормозил. Даже привычное «туц-туц» не доносилось сквозь этажи. Район был мертв. Я засунула руки в карманы куртки и в одном нащупала телефон. Быстро достала посмотреть, есть ли связь. Оказалось, очень вовремя: телефон сообщил, что от зарядки остался один процент, и отключился. Пришлось его убрать обратно; так и не дождался мой верный друг розетки в аудитории. Во втором кармане были маленький блокнотик и карандаш, которые всегда со мной, на тот случай, если захочется порисовать, я их даже никогда не выкладывала из куртки. Я сжала карандаш в руке, хотела было достать, но в итоге не стала. – Почему так тихо? – спросила я, досада на телефон жгла, рисовать не хотелось. – Так спальный район же, тут давно никто не живет. Все в коммуналках в центре ютятся. Только гвардейцы иногда патрулируют, чтобы про порядки не забывали. Но людям нет дела до окраин, в центре безопаснее, меньше вероятности на всяких-разных нарваться. И опять тишина. Теперь я пыталась услышать топот гвардейских сапог, но его не было. – Может, они про нас забыли и ушли? – снова задала я наивный вопрос. Парень в пальто улыбнулся, посмотрел на меня, потом на остальных и встал. – Раз судьба нас всех здесь собрала, то давайте хотя бы познакомимся, – сказал он. – Меня зовут Егор. – Фома, – буркнул тот, что таскал с собой топор. – Юрий, – отозвался мужчина, который привык врать; надеюсь, хоть здесь он сказал правду. – Уже говорила: Яна. – Я махнула рукой. – Приятно познакомиться, – подытожил Егор. И зачем это? Формальность? Вряд ли этот Егор думал, что теперь мы друзья навек. Сквозь протертые шторы в квартиру забирался ровный серый свет, достаточный, чтобы увидеть детали, при этом скрыть секреты в темных углах. Поэтому я присмотрелась к своим попутчикам. Они были не такие уж взрослые, как мне сначала показалось. Лица уставшие, но молодые, без лишних морщинок, волосы без седины. Неизменными мешками под глазами и синяками никого не удивишь, они давно были не в новинку, а порой даже модными. Фома выглядел старше всех, словно именно по нему жизнь успела проехать всеми своими колесами. Юрий постоянно мельтешил. После того как выкинул рацию, он никак не мог найти занятие рукам: то застегивал и расстегивал куртку, то доставал из карманов перчатки и убирал их обратно, то начинал перевязывать шнурки. В какой-то момент у него из кармана вместе с перчаткой выпала какая-то скомканная бумажка, по цвету похожая на висящие внизу листовки. Юра быстро запинал ее под шторы, посмотрел на нас, не заметили ли, сделал мне страшные глаза и убрал перчатку в карман. Только Егор стоял как статуя и слушал. Парни вроде него мне нравились на картинках, но я ни за что не подошла бы к такому на улице или в компании. Вид у подобных Егору всегда был прекрасный и неприступный, эти за девушками не бегают. Что уж бегать, они смотрят на них лишь иногда и вскользь. – Вроде никого нет, – выдохнул Фома и встал. Он аккуратно подошел к окну и отодвинул штору, та поволокла за собой скомканную листовку, стирая слой пыли. Фома примял бумагу ногой и дернул штору, на которую тоже наступил. Из-под ткани что-то быстро пробежало через всю комнату и юркнуло под диван. Я чуть не заорала. – Ну надо же! – Юра низко наклонился и заглянул под диван. – Домовой еще жив. – Мне нужен психолог, нет, психиатр, медикаментозное лечение. – Я подтянула к себе ноги, обняла колени и спрятала в них лицо. – Я ничего не понимаю! Какой домовой? Из сказки? Меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. Егор подошел и встал рядом. – Что ты помнишь последнее? – Я села в поезд и заснула, – быстро затараторила я. – Был час пик, толпа народу, но мне удалось найти себе место и… – Толпа народу, час пик? – Фома живо отвернулся от окна. – Мы про такие вещи уже успели забыть. Как и про общественный транспорт. Я хотела возразить, но выражение лица Егора меня остановило. – Народ, тихо! – Он поднял руку: по лестнице кто-то поднимался. Стучали в двери, громко говорили, матерились. Я пыталась вспомнить, закрывали ли мы за собой дверь. В нашу квартиру несколько раз глухо ударили кулаком, потоптались перед дверью, видимо, прислушиваясь, и пошли дальше. Под диваном заворчал домовой. – Знаете, что мне нравится? – внезапно сказал Юрий, и все посмотрели на него. – Что ты, – он ткнул пальцем в меня, – не впадаешь в истерику. Попросить психолога – это не истерика, я таких истеричек встречал, что любого ауку переорут. А еще знавал одну, та вообще голосила, как бабка базарная. С абсолютно довольным видом он сел на пол, поджав под себя ноги. – А надо? В истерику впадать? Я настолько не понимаю, что происходит, что уже готова упасть на пол и орать, как ты сказал, до тех пор, пока мне все не расскажут. И обязательно упомяните в рассказе домового и этого, ауку какого-то. Я была на грани, действительно хотелось заистерить, а лучше расплакаться рядом с домовым под диваном. Все мои попытки держать эмоции в себе с треском стали рушиться. Кремень-баба не желала сидеть рядом, а норовила сбежать, оставив испуганную, ничего не понимающую девочку одну. Я всегда была одна, но дома, в своем нормальном мире, это не пугало меня. Привычная жизнь интроверта, который находит путь к общению с социумом через творчество. Тихая жизнь в раковине собственных комплексов. Теперь раковины не было. Прятаться некуда. Есть я и трое незнакомых мужчин в закрытой комнате. Паника сжирала меня изнутри. – Так, может, вы мне расскажете? – На это нет времени, – перебил меня Егор. – Отсюда надо уходить. В лес. Они сейчас вернутся сюда с Охотой и быстро нас найдут. – С чем? – не поняла я. – А те булькающие звуки внизу разве не были Охотой? – спросил Фома. – Будь они Охотой, ты даже дверь не успел бы вскрыть, – ответил Егор. – Нет, это что-то в доме осталось из прежнего. Я не поняла, о чем речь, а вот остальные поняли и немного посерели. – Давайте хоть посмотрим, что здесь есть, и свалим. – Фома стал открывать шкафы и доставать все, что находил: тряпки, старое постельное белье, полусгнившие от сырости свитера. Юра нашел на кухне коробок спичек, несколько ножей и полную жучков крупу. Егор стоял рядом со мной и в мародерстве участия не принимал. – И давно тут так? – спросила я у него. – Давно, – кивнул парень. – Что будем делать? – спросил Фома, засовывая в найденный рюкзак плед и выжившие кофты. – В плане? – не понял Юра. – Ну, мы вместе пойдем или каждый сам за себя? – Давайте пока что вместе, – предложил Егор. – Может, гвардейцы нападут на след подрывателя, от нас отстанут и мы сможем нормально разойтись. Пока что вместе безопаснее. Я в ужасе уставилась на Юру. – Хорошо, а что мы будем в лесу делать? – Фома наконец справился с рюкзаком. – Там, за МКАДом, есть заброшенная сторожка с защитой, укроемся в ней. Куда пойдем дальше, решим после. Возражений не было. Наверное, только одной мне показалось странным, что Егор настоял, чтобы мы шли вместе. Моя подозрительность хваталась за любую мелочь, даже за странный жест, который сделал Егор возле двери, прежде чем ее открыть. Уже начинался февраль, а на снег не было даже намека. Легкий морозец прихватил всю грязь в жесткие камни, при этом моросило, пляски температуры выглядели странно. Получается, земля здесь холоднее воздуха? Голые деревья стояли абсолютно черными столбами и навевали тоску. Что-то в этом мире было стабильно – нормальной зимы не видели давно. Мы шли через заброшенный мост, весь расписанный местными умельцами. Он был ровно таким, каким я его запомнила. Старый, раздолбанный, местами проваливались ступеньки, а посреди моста, прямо над МКАДом, зияла дыра. Маленькой я очень боялась подходить к этой дыре: под ногами сновали машины, того гляди провалишься и попадешь под их жернова-колеса. Я даже помню, когда впервые увидела этот мост, подумала, что на него нельзя подниматься. Тяжелые металлические двери, установленные, чтобы лоси не выходили в город, пугали сильнее самих лосей. Мы как-то сделали немыслимое – протиснулись в эти двери, пошли по ступенькам, а нам навстречу кто-то затопал. Как мы испугались! От воспоминаний меня отвлек Юра, который провалился в дырку, громко ругнулся, вытащил ногу и посмотрел вниз. На дороге лежали обломки досок. – Давай потише, – сказал Егор. – Меня беспокоит тот момент, что от нас очень легко отстали. – Да, – согласился Фома, – они точно знали, что мы в квартире, но ничего не сделали. – Может, решили, что Охота сама справится? – пожал плечами Юра. – Охота нужна, чтобы найти, – возразил Фома. – То, что потом она делает с теми, кого нашла, – не важно, функция у нее не меняется. Сомневаюсь, что нас отпустили, потому что ждали Охоту. – Что такое Охота? – подала голос я. Мой вопрос проигнорировали. Не в первый раз. Я надулась, перехватила взгляд Егора, тот покачал головой и одними губами произнес: «Потом». Что потом? Узнаю? Увижу? Потом будет уже поздно. Мост вывел нас в лес, на утоптанную тропинку. Сломанные ветки, утрамбованная в камень земля. Интересно, сколько человек прошло этой дорогой помимо нас? – Уже много лет – только животные. Как он это делает? Егор пугал меня своей манерой отвечать на незаданный вопрос. Тропинка постепенно переросла в дорогу, перепаханная тяжелой техникой глина застыла, превратилась в огромные каменные валуны, по которым оказалось очень тяжело идти. А что тут могло проехать, кроме танка, и оставить такое месиво, я вообще не представляю. Наверное, даже танк не прошел бы. – Прошел. – Да прекрати уже! По дороге до сторожки Фома рассказывал про домовых. Что раньше эти существа жили в каждой квартире, где знали, как с ними общаться. Фома их в шутку называл домушниками. Он когда-то в детстве решил, что это незваные гости, поэтому и родилась такая ассоциация. За это его недолюбливал их домашний домовой. Но потом и недолюбливать некому стало. Когда умер последний знающий член семьи, иссякла жизнь домового. Голос Фомы звучал тихо в брошенном лесу. Егор шагал впереди, Юра замыкал наш караван. Я шла и думала, что, скорее всего, я еще сплю, а это просто такой реалистичный сон, где ноги мерзнут от стылой земли и где по-настоящему страшно. Где нет домашних животных, да и в домах давно нет людей. Просто плохой реалистичный сон. Не первый раз такой снится. И не каждый сон «икает» в плане логики и перемещений в пространстве.