– Верно, совсем позабыл. Она мне не простит, – произнес Одо как-то так просто, что я поверила – он не шутит. Действительно верит в то, что это не мэтр Оллен и тем более не Данкир развлекались сегодня возле храма. – Это же вы? – Что – я? – Просили за Эву. – Да. Что было толку лгать? – За всех нас и за нее – среди прочих. Я видела Ее. Хотя, быть может, мне почудилось. – Судя по тому, что говорит баронесса Эррен и остальные свитские, а еще по тому, что происходило следом, не почудилось. Какая Она? Я только головой помотала и улыбнулась: как можно описать Богиню? В особенности человеку, который никогда не любил свою мать? – Не желаете говорить – ваше право, – негромко сказал Одо. – Я и так слишком много на вас взвалил. А вы несете этот груз и не жалуетесь. – Как и вы. – Сравнили! Сколько мне лет и сколько вам… Эва бы не смогла, – сказал он вдруг. – Я бы вывез и один, пока не удалось бы найти ей подходящего мужа, но до того… Не представляю ее ни с визитом в госпитале, ни тем более на балу в окровавленном платье и с улыбкой на лице – живой улыбкой, настоящей, не приклеенной ужасом, я хорошо это помню… Она… – Домашняя девочка? – нашла я подходящее определение. – Да, это так, Одо, но разве ее готовили к чему-то подобному? – А вас готовили? – Нет. Нас учили держать осанку, всегда улыбаться, никогда не показывать слабости, вовремя кланяться… ну, это мне не пригодилось… Готовить обед на дюжину персон из того, что есть под рукой, и подавать так, чтобы гости сочли угощение достойным королевского стола. Танцевать, даже если валишься с ног от усталости… А еще – довольствоваться малым, делать добро, не злословить и никогда не жаловаться, разве только самым близким людям или Богине… Наивно звучит, правда? – Да. – Он протянул руку и коснулся моего лица, убрал прядь волос за ухо. – Но действует. Я не слышал от вас ни слова жалобы. И уверен, это не от страха. – Вы же не близкий человек, чтобы вам жаловаться. И откуда вам знать, о чем я говорила с Богиней? – Тоже правда… Но мы отвлеклись. Я сказал, что не смогу сдержать обещание. – Позвольте, угадаю почему? Он кивнул, и я продолжила: – Боммард сказал, что ее величество может поправиться. А может заболеть снова. И тогда опять понадоблюсь я. Вы не можете от меня избавиться, правильно? Я могу потребоваться в любой момент! – Глупая вы девчонка, – после долгой паузы ответил Одо. – Но… Да. Вы правы. Никто, кроме вас, не сумеет подменить Эву, случись что. Я боюсь загадывать наперед, но даже если она встанет на ноги… Как мы объясним, что она вдруг прекратила разъезды по стране? Они расписаны на год вперед, имейте в виду. Эве это не по силам. И пока еще она догонит вас ростом и… гм… сложением… Данкир или другой маг замаскируют разницу, конечно, но… – Еще один маг легко различит эту маскировку и то, что под ней? – Конечно. Но вы опять сбили меня с мысли! – Вы уже все сказали, Одо, – произнесла я. – И я… я, думаю, правильно вас поняла. Умирать мне совсем не хочется, поэтому я готова дать клятву крови – о том, что буду молчать. Вы же ее так и не взяли у меня… – И не возьму. Если что-то случится, – он низко опустил голову, – что-то непоправимое, вы должны быть свободны. Кто-нибудь поможет. Данкир, Эррен, Ларан, да хотя бы Боммард – спрячет среди своих паршивых больных! – Что? Что может случиться? – Я невольно взялась за аксельбант на его плече. – Если бы я знал… – Одо отвел мою руку. – Может быть, это просто дурные сны, но я не могу перестать думать об этом. – А вы все-таки перестаньте! Думайте лучше о том, что доктор Боммард – великий хирург, и ее величество непременно поправится… во всех смыслах, и на зимний праздник вы поведете ее, а не меня, а там уже рукой подать до весны, до ее совершеннолетия!.. – Я захлебнулась словами и умолкла. – И свадьбы. Кого вы для нее выбрали? – У меня дюжины две кандидатов в принцы-консорты, – помолчав, ответил он. – Я вам покажу личные дела. Скажете, каковы эти молодые и не слишком люди, с вашей точки зрения. – Конечно, скажу. А теперь… Одо, уже глубокая ночь, а я, боюсь, не засну. Вы мне не накапаете того зелья? Он кивнул и увлек за собой. Налил в стаканчик воды, отсчитал капли из флакончика… – В прошлый раз было больше. – Сегодня в вас не швыряли бомбу. Ну хорошо, я добавлю… Вот. И в чем дело? – Пейте, – сказала я, глядя ему в глаза. – До дна. Доктор Боммард сказал… Он перебил, прекрасно поняв, к чему я веду: – Вы не сможете разбудить меня, если что-то случится. – Если это будет что-то непоправимое, как вы выражаетесь, то какая разница, проснетесь вы часом раньше или позже? А с остальным… справимся как-нибудь. Пейте! Я не думала, что Одо меня послушается, но… Наверно, он слишком устал. Подождав, пока он забудется сном, я подобрала с пола наполовину пустой флакон и вгляделась в лицо канцлера. Даже теперь лицо его не расслабилось, он будто готовился к отражению атаки. У себя в спальне я спрятала флакон под кроватью, потом разделась и умылась, не став звать горничных – уже светало, а на рассвете сон самый сладкий, зачем же его перебивать? Серебряное платье стекло с меня само собою, справиться с нижним бельем не так уж сложно, распустить волосы – тоже… В самом ли деле я выпросила у Богини милость? Жизнь Дагны-Эвлоры в том числе? Я не знала. И не представляла, что будет дальше со мной. С нами обеими… Глава 21 Время вдруг полетело так быстро, что я едва успевала замечать: вот уже зима наступила, столица оделась белым снегом. Ненадолго, конечно, – он быстро темнел от печной копоти, – но все равно это было красиво. На зимний праздник, вопреки моему предсказанию, Одо повел меня. Ее величество к тому моменту уже встала на ноги и поправлялась стремительно – Боммард ходил гордый своими умениями. Однако когда я осторожно спросила, нельзя ли Иде сопровождать меня в качестве свитской девицы, врач замахал на меня руками: – Вы с ума сошли, ваше величество! В этой толчее, духоте и шуме здоровому сделается дурно! Воля ваша, конечно, если желаете угробить пациентку – берите ее с собой, но я умываю руки, так и знайте. Мне же легче будет – она отнимает у меня слишком много времени. По-моему, даже вы не настолько капризны! Канцлер, услышав это, велел ее величеству слушаться Боммарда и оставить пререкания, но слова его подействовали слабо. Поначалу Дагне-Эвлоре понравилась идея притворяться бедной сироткой, но выходило у нее из рук вон плохо. Вернее, пока она была прикована к постели, справиться с ней не составляло труда, а вот когда встала на ноги… Данкир исхудал до состояния собственной тени – присмотр за своенравной пациенткой лег на него. Теперь уже ему приходилось подливать сонное зелье – хорошо, что у Одо был запас, а о присвоенном мной флаконе он так и не вспомнил. Может, решил, что извел остатки или же сосуд закатился куда-то, не знаю, не спрашивала. Вот и на этот раз ее величество раскричалась и затопала ногами, в точности, как описывал канцлер: она уже пропустила осенний праздник, а теперь не покажется и на зимнем балу? – Было бы что показывать, – опрометчиво сказал Данкир, присутствовавший при этой сцене, и Дагна-Эвлора швырнула в него кувшин. – Узнаю руку… но не меткость, ваше величество. Вам еще следует попрактиковаться. – И прекратите рыдать. Боммард запретил, – добавил Одо, поймав ее за руки и усадив в кресло. – Никакого излишнего напряжения. – Может, вы и думать мне запретите? – всхлипнула она. – Думайте сколько угодно, только не нужно доводить себя до такого состояния… Вы уже столько терпели, ваше величество, так неужели готовы перечеркнуть достигнутое ради каприза? – Для вас это действительно каприз, Одо! А для меня… Я ни разу не танцевала на таком балу по-настоящему, а вы… Да-да, я помню, вы оберегаете меня, но неужели мне может сделаться хуже от танца-другого? Ну скажите? – Боммард запретил, – отвечал он с непостижимым терпением. – Спорьте с ним, если угодно. Позволит – я соглашусь, но не иначе. Сцены эти сделались привычными: я вынужденно присутствовала, поскольку мне теперь вменялось в обязанность ежевечерне навещать Дагну-Эвлору и вводить ее в курс дел. Читать помногу Боммард ей опять-таки запретил, да она и не испытывала особенного желания разбирать витиеватые фразы официальных докладов. Мне тоже это не нравилось, но моего мнения никто не спрашивал. Вот и пригодилась моя память и умение пересказывать суть прочитанного в нескольких фразах: в пансионе перед экзаменами плохо приготовившиеся девочки частенько просили меня напомнить им ту или иную главу учебника, без подробностей, только самое главное – этого хватит, чтобы получить удовлетворительную оценку! Странно, наверно, относиться к королеве, как к неуспевающей воспитаннице пансиона в захолустье, но у меня не получалось иначе. Это была еще и домашняя девочка из богатых, весьма своенравная, не говорю уж о власти. Часто случалось, что она говорила: – Довольно об этом, Эвина, скучно слушать. Поражаюсь, как тебе до сих пор не надоело вникать во всю эту ерунду… Пускай Одо скажет, как быть! Вот и поспорь с ней… Но Дагна-Эвлора вовсе не была скверной. Капризной – да, но это понятно для младшей дочери в большой семье. Не любящей скучные дела и не желающей в них разбираться – а кто любит, особенно если никогда не было необходимости вникать в подобное? Желающей веселиться и танцевать на балах – а будто бы я не желала! Мечтающей о большой счастливой семье, такой, какая была у нее самой до той катастрофы… И о любви, конечно же, но какая девушка не грезит об этом? Ей скучны были дела, но она с удовольствием слушала мои рассказы о жизни в пансионе, о моих подругах, об уроках и наказаниях, прогулках и скромных праздниках, о наших маленьких секретах… Я подумала, что ее величество вряд ли кому-то перескажет, как именно мы прячем запрещенные книги, тем более ей тоже носили романы тайком. И старые сказки королеве тоже очень нравились – кажется, она никогда не слышала ничего подобного… – Жаль, что такие умные девушки не попадают ко двору и тем более в свиту, – сказала однажды Дагна-Эвлора. – Своих свитских мне всегда хотелось задушить. Мамины были не лучше. Я промолчала: мне казалось, что это вполне достойные девушки, достаточно родовитые, чтобы занять свое место, воспитанные и сообразительные. У меня не было возможности свести с ними близкое знакомство, к тому же это опасно, но общее впечатление я составила, и оно оказалось более чем благоприятным. Признаюсь, я думала, что свитские девицы – это такое змеиное кубло, но нет… Возможно, конечно, они просто не показывали истинных своих чувств, а я знала их не настолько хорошо, как прежних однокашниц, чтобы понять, кто с кем в ссоре и почему. Наверно, так и есть: перед королевой все они притворяются паиньками, но что на самом деле у них на уме? – Я бы взяла тебя, – добавила Дагна-Эвлора, – если бы мы не были так похожи. – Благодарю, ваше величество. Есть девушки умнее и красивее меня, но вы правы: путь ко двору им заказан. Некоторые слишком бедны, другие – вовсе не дворянки… – Не важно… О, пускай каждый пансион выбирает лучших учениц выпуска! – Это делается и так. – Ты не поняла: пусть этих лучших представляют ко двору. А я посмотрю: вдруг мне кто-то понравится? Если нет – что ж, получат памятный знак и небольшую награду и отправятся домой. Скажи, хорошо я придумала?