– Получается, что украл. В сумке были бумажник с пластиковыми картами, парфюмерия, сама сумка была достаточно дорогой. Куколкин решил, что удача сама идет к нему в руки. Свою дешевку он оставил в туалете, а парик, женскую одежду и прочее барахло сложил в найденную сумку и с ней покинул ресторан. – Он сильно рисковал. Кто-нибудь мог заметить, что заходил мужчина с синей сумкой, а ушел с красной. – Но не заметил же. Лишь на записи с камер наблюдения мы заметили этот момент. – А как удалось вычислить этого Куколкина? Как вы его нашли? – Это долго и скучно объяснять. С помощью все тех же камер. Но, к сожалению, Куколкин – это тупик. Кое-что он нам рассказал, но личности заказчика он не знает. И к сожалению, отследить их переписку с заказчиком у нас пока что тоже не получается. Так же, как и те денежные переводы, которые Куколкин получил за свою работу. – Переводы? Их разве было несколько? – Если точно, то два! Один за работу в ресторане – это тридцать тысяч. И еще тридцать тысяч за поездку в курортный поселок Комарово. Догадываешься, кого Куколкин должен был там изображать? – Глеба! Сына Льва Валерьяновича! – Да. От Куколкина требовалось постучать к соседке в калитку, добиться, чтобы она вышла из дома. Но он должен был смыться прежде, чем женщина успеет ее открыть. – То есть Куколкин не должен был столкнуться нос к носу со свидетельницей, которая иначе бы признала в нем чужака. А так соседка видела его лишь со спины. Наверное, фотографию Глеба артист также получил заранее? – Видео! Видео, в котором хорошо видно, как двигается Глеб. У него очень характерная походка, и у Куколкина было время, чтобы потренироваться в ней. – А в дом Льва Валерьяновича он не заходил? – Нет. Утверждает, что в доме горел свет и ходил какой-то пожилой мужчина. – Вряд ли Глеб стал бы нанимать Куколкина, чтобы тот изобразил бы его самого, – задумчиво произнес Саша. – Я тоже так думаю. И это обстоятельство также свидетельствует в пользу невиновности Глеба, по крайней мере, в убийстве его отца. – А про драгоценный груз, который его отец и мачеха должны были переправить в Италию, он что сказал? – Семейный антиквариат. И судя по тому пренебрежительному тону и выражениям «это старье» и «хлам и мусор», позволю себе предположить, что завладение этими ценностями не входило в планы молодого человека. – Значит, Ларису и Льва Валерьяновича он не убивал. – С его слов так. Но есть еще один момент. К нам поступили новости от искусствоведов, которые по нашему запросу делали сверку в фондах музея. И знаешь, что они там обнаружили? Хищения и последующая подмена подлинных экспонатов на подделки того или иного уровня качества велись сразу в четырех направлениях. Понимаешь? На четырех! Три из них мы с тобой уже знаем – это бронзовый век, которым занималась покойная Лариса Баранова. Быт семьи Романовых – это область Татьяны Игоревны Горбушкиной, ныне также убитой. Каменный век в нашей истории представлен Галиной, пока еще живой, но находящейся в карантине. В этот момент Саша невольно покраснел и опустил глаза. Но следователь вроде бы ничего не заметил и продолжал: – Но эксперты выявили пробелы в хранилищах музея, по крайней мере, еще в одном направлении. – Очень интересно. – Коллекция называется «Быт Средневековой Европы», и с этой коллекцией уже была одна неприятная история, случившаяся много лет назад. На этом месте следователь умолк и снова подсунул Саше фотографию худого мужчины в очках. – Точно не встречал этого человека? – Нет. Не встречал. Кто это? Саша уже начал опасаться, что следователь тоже примется играть с ним «в молчанку», но тот повел себя благородно: – Это некто Климкин Геннадий Александрович. Бывший сотрудник нашего печально известного Музея истории и быта народов мира. Семь лет назад осужденный по статье кража государственного имущества на пятнадцать лет. Полгода он отсидел в следственном изоляторе и еще семь лет в колонии, где зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, занимался организацией культурно-просветительского сектора, читал заключенным увлекательные лекции по истории средневековой Европы. Данный предмет являлся его научной темой, знал он его превосходно и сугубо научные лекции умел делать увлекательными, перемежая их курьезными описаниями взаимоотношений между средневековой семьей, обществом и церковью. Также он занимался библиотекой, сумев за семь лет сколотить в колонии вполне приличные библиотечные фонды и лично проверяя, как тот или иной читатель понял и усвоил прочитанный им материал. За все это он получил одобрение начальства колонии, которое ходатайствовало за этого заключенного. В общем, чтобы не ходить вокруг да около, два месяца назад Климкин освободился. И сразу же показал себя с худшей стороны, исчезнув из видимости. Хотя он был обязан встать на контроль по месту жительства, он этого не сделал, сразу же нарушив один из пунктов досрочного освобождения. Саша слушал следователя, не перебивая. Он понимал, что тот не стал бы столь подробно задерживаться на личности этого Климкина, не будь это важно для их расследования. – Так вот, когда я занялся делом об убийстве двух сотрудниц этого музея, я задумался, а не связаны ли их убийства с неким проступком, совершенным ими в далеком прошлом. Потом выползло это дело про юных грабителей, умудрившихся выкрасть из музея кучу поддельных экспонатов. И я подумал, а если эта подмена произошла не вчера или месяц назад, а много-много лет тому назад? Начал наводить справки, кто-то из старых сотрудников припомнил, что да, было у них в музее неприятное уголовное дело, когда некто Климкин был обвинен в краже некоторых предметов из коллекции музея. Затребовал я его дело из архива, прочитал протоколы допросов и понял, что я, прости за прямоту, круглый дурак. Я задержал Вадима, задержал Глеба, но пропустил одного наиболее вероятного подозреваемого. – Кого? Климкина? – Именно! Прочитав дело Климкина, я понял, что обвинения против него основывались на показаниях трех сотрудниц музея. Догадываешься, кто были эти дамы? – Лариса, Татьяна и Галина! – Да! Три подруги, две из которых ныне покойные, прошу заметить. – А Наталья тоже свидетельствовала на суде? – Ее показаний я не нашел. Но точно знаю, что на момент совершения кражи и ареста Климкина она тоже работала в музее. И скажу даже больше того, именно под началом этого Климкина женщина и трудилась. И в музее мне даже намекнули, что отношения между Климкиным и Натальей были более чем тесные. Об этом говорит тот факт, что сам Климкин неоднократно заявлял окружающим, что собирается жениться на Наталье. И что после его ареста Наталья немедленно уволилась из музея, сказав, что ей невыносимо находиться там, где все напоминает ей о человеке, предавшем ее любовь. Разумеется, это не более чем слухи, но для расследования они бывают не менее полезны, чем сухие факты. Что касается самого Климкина, то он даже на суде громко заявлял о своей невиновности и грозился выйти и отомстить всем тем своим недругам, по оговору которых его и осудили, то есть трем нашим подругам! И как я понимаю, два месяца назад Климкин вышел, отъелся, огляделся, прикинул, что и как, и начал действовать! – Он убивает их одну за другой. И причина одна – месть! Но… его же осудили за кражу из музея! Значит, он был один из них! – Думаю, что дело было так. Климкин и три другие сотрудницы начали проворачивать аферу с подменой ценностей в фондах музея. Пользуясь своим служебным положением, вместо оригиналов, привезенных с раскопок, приобретенных на аукционных торгах либо подаренных музею, они подкладывали в хранилище копии. Подделки были на высоком уровне, так что с первого взгляда невозможно было отличить копию от оригинала. Впрочем, изделия каменного века подделать можно было даже в домашних условиях. Бронзовый век успешно имитировался в кустарных мастерских, найти умелого литейщика, кузнеца и чеканщика не так уж сложно. Трудней всего при изготовлении подделок приходилось Татьяне Игоревне. Уровень мастеров-ювелиров в восемнадцатом-девятнадцатом веках был уже достаточно высок, но она, как я понимаю, даже не пыталась изготавливать копии. Ценность находящихся в ее ведении работ была обусловлена личностью их владельца, представителя правящей династии Романовых, а иногда даже представителя самой императорской семьи. – Тут расчет был на то, что табакерка, которой владел, к примеру, император Александр Первый, будет стоить одну цену, а такая же или почти такая, но которой владел какой-нибудь заурядный помещик из Рязанской губернии, уже другую? – Разумеется, есть вещи, которые изготавливались лично для императора и были представлены в единственном числе. Их подделать очень сложно, зачастую нужны высококлассные специалисты, которыми Татьяна не располагала. Зато у нее были обширные связи в мире искусствоведов. И если появлялась вещица, которую можно было использовать для своих махинаций, Татьяна тут же ее приобретала, несла в музей, а оттуда изымала уже подлинную вещь семьи Романовых. – То есть подмененная ею вещь была подлинной, нужной эпохи, но при этом личность ее владельца бывала незначительна. – И Татьяна ее поправляла с помощью нанесения личной монограммы того или иного представителя дома Романовых. – Хитро! И неужели никто в музее не просек, что хранилище забито подделками? – Татьяна до последнего момента контролировала этот вопрос. Она же была начальством, лицом ответственным. Особая опасность возникла несколько лет назад, когда возникла нужда в оцифровке фондов хранилища. Как быть? Допустить к этой работе старых сотрудников, еще, того и гляди, поднимут тревогу. Поэтому Татьяна отбирала для работы в хранилище тех, кто, по ее мнению, звезд с неба не хватал. Объясняла это тем, что нужно как-то заинтересовывать молодых, да и на компьютере у них ловчее получается работать. На самом деле, преступница просто надеялась, что зеленая молодежь, никогда не видевшая оригиналов, не сумеет отличить подлинник от подделки. Процесс оцифровки прошел благополучно, никто ничего не заметил. А впоследствии все стало даже еще проще, в хранилище теперь вообще никто не ходил, все считывали информацию из компьютера. Понять, подлинный раритет хранится в фонде или его там вообще уже нет, было нельзя. Проверки, которые проводились, Татьяна умела как-то обмануть, она ведь была заслуженным работником, много лет возглавлявшим хранилище, ее уважали, к ее мнению прислушивались, все вокруг полагали, что уж у нее и муха мимо носа не пролетит. Она настолько расслабилась, что даже уволилась из музея, решив, что теперь опасности нет. – И сколько же времени эти три дамочки бойко воровали принадлежащие государству и народу ценности?! Не один год, как я понимаю! Саша был возмущен до предела. Это же надо пойти на такую подлость! Государство выплачивало деньги на торгах в аукционных домах, скупало раритеты, бережно помещало их в музей. Государство финансировало работу археологов и проводимые ими раскопки с той лишь целью, чтобы сделанные ими находки стали бы достоянием всей страны. Все то же государство выделяло деньги на покупку интересных предметов у населения, желавших поделиться своими семейными ценностями и пополнить ими музейную коллекцию. И что в итоге? В барышах остались лишь эти три дамочки и некий Климкин. Но тут Сашу озарила мысль, которую он немедленно озвучил: – Почему же Климкина изобличили и посадили, осудив за кражу, а трем другим воровкам удалось избежать разоблачения? – В этом деле для нас всех имеется несколько непонятных моментов, и это один из них. Почему-то про своих подельниц Климкин на суде молчал. Возможно, ему за это была обещана какая-то награда. А возможно, он считал, что для воришки-одиночки срок будет ниже. К тому же своей вины он так и не признал, но под давлением улик это было уже и не нужно. Что же, Саша был в этом плане чуть более подкован. У него не шел из головы разговор Натальи с Галиной, который они вели в салоне его машины не далее как сегодня. Значит, некий Климкин угрожал трем мошенницам расправой. А почему он это сделал? Не потому ли, что хитрые бабы засадили за решетку одного Климкина, таким образом уйдя от ответственности и взвалив всю вину на плечи его одного? Или вообще подставили Климкина? А он был невиновен! – Но в таком случае, почему Климкин молчал? Почему не разоблачил трех заговорщиц, почему не указал на них во время следствия? – Возможно, тогда он не знал, кого ему следует обвинять. – Но в деле же есть показания трех свидетельниц! – Разумеется, они там есть, – не без раздражения отозвался следователь. – Но виновность Климкина была установлена и без этих показаний. У него дома было найдено несколько украденных из музея артефактов. Сам он утверждал, что артефакты были ему подброшены. Полагаю, что на эти вопросы правдиво ответить сможет лишь сам Климкин либо кто-то из числа трех воровок. Но, увы, две из них мертвы, а третья попросту недоступна для общения. Галина и по сию пору находится в карантине, сунуться в который невозможно. – Вообще-то… – Мы уже пытались с ней связаться, – перебил его Рыбаков, – но результата это не принесло. На все наши запросы идет один ответ, в медицинских учреждениях города пациентки с такой фамилией нет. И тот карантинный госпиталь, о котором ты нам говорил, не лучше. Нам даже не позволили поговорить с Галиной по телефону, мотивировав это все тем же, что у них нету пациентки с такими данными. А когда я потребовал, чтобы они ее нашли, они мне заявили, что им некогда! Представляешь? А мне, можно подумать, есть когда! Безобразие! Они просто не хотят работать! Саша слушал и понимал, что следователь негодует совершенно напрасно. Карантинные врачи понятия не имели, что за личность лежит у них в палате. Галина сделала все, чтобы остаться инкогнито, поэтому прозвучавшая в полицейском запросе фамилия пациентки врачам ровным счетом ничего не сказала, и они постарались как можно быстрее избавиться от докучливого следователя. Но если врачи не стали помогать Рыбакову, то Саша мог это сделать. И набрав в легкие побольше воздуха и храбрости, он сказал: – Видите ли, дело все в том… Если вам нужно поговорить с Галиной, то я знаю, где ее сейчас можно найти. – И где? – оживился следователь. – Пару часов назад Галина самовольно покинула здание карантинной больницы. И в настоящий момент находится дома у своей подруги. Во всяком случае, я сам простился с ней именно там. – И госпиталь она покинула, надо понимать, не без твоего участия? – Да, я ей помог бежать из карантина. После этой фразы в кабинете воцарилось длительное молчание. Побагровев, следователь изучал Сашу таким взглядом, что тому казалось, еще чуть-чуть, и волосы у того на голове вспыхнут от жара, который излучали выпученные глаза следователя. Саша даже успел подумать, лучше бы так, потому что иначе самого следователя неизбежно хватит удар от переполнявших его чувств. Но все обошлось. Следователь взял себя в руки, выдохнул и воскликнул: