— Слава богу, вы вернулись! Он прямо-таки на стенку лез. Что случилось? Черная фигура, не поднимая головы, слегка пошевелилась из стороны в сторону. — Ну конечно! — язвительно произнес Гленд. — Строго блюдете правила. Да уж, строгость вам не помешает! Белая фигура прошла к лестнице в конце холла и исчезла. Рауль двинулся в прихожую, Аллейн вышел из-за портьеры и последовал за ним. Оказавшись в прихожей, Аллейн направился к резному сундуку, стоявшему у задней стены. Именно туда слуга-египтянин положил ключ от кованой двери. Аллейн нашел ключ и, просунув руку сквозь прутья решетки, отбросил его как можно дальше в наружный проход. Из прихожей вниз вела лестница. Свечу Терезы теперь почти не было видно, но она отбрасывала движущуюся тень на стену. За ней плыла тень Рауля. Аллейн шел следом, но они двигались быстрее, чем он, и ему приходилось пробираться на ощупь почти впотьмах. Одолев три лестничных пролета, он оказался на площадке. Дверь, которую он заметил в предыдущее посещение, была приоткрыта, за ней находилась спальня, освещенная тусклым пламенем свечи, стоящей перед зеркалом. Видимо, это и была комната Робина Херрингтона. Аллейн вошел. Изнутри на дверной ручке висела табличка с объявлением: «Час медитации. Прошу не беспокоить». Он вывесил объявление снаружи и закрыл дверь. Ароматы и убранство комнаты свидетельствовали о роскоши так же, как и все остальные помещения замка Серебряной Козы. Аллейн увидел приготовленное облачение — белую рясу, шелковые шорты и рубашку, а также пару белых сандалий — и быстро переоделся. На столе у кровати стояла серебряная коробка, пепельница, изящная зажигалка и казавшееся здесь неуместным большое, накрытое крышкой блюдо. Аллейн заглянул под крышку и обнаружил разнообразные аппетитные закуски и пряности. В ящике лежало три сигареты — длинные, тонкие, соломенного цвета. Взяв одну, он разломил ее пополам, понюхал и положил половинки в свой портсигар. Вторую сигарету он зажег от свечи и подождал, пока она не сгорела, то и дело поднося ее к пламени, после чего пепел собрал в пепельницу. «Три такие сигаретки, — подумал Аллейн, — и представления Херрингтона о приличиях становятся столь же невразумительны, как абстрактные картинки Карбэри Гленда». В дверь едва слышно постучали. Она слегка приоткрылась. — Мсье? — послышался шепот Терезы. Аллейн впустил ее. — Мсье, я только пришла сказать, что я выполнила ваше поручение. Я говорила с мистером Обероном. Сегодня он не такой, как всегда. Совершенно мной не интересовался, но все равно был возбужден. Словно пьяный, но, мсье, вином от него не пахло… — Вы передали ему сообщение? — Да, мсье. Он жадно слушал, а потом спросил: «Вы ее видели?», и я сочла за благо, поручив себя воле Божьей, ответить «да». — Правильно, Тереза. — Затем он спросил, хорошо ли себя чувствует мадемуазель Тейлор, и я сказала, что хорошо. Тогда он спросил, кажется ли она счастливой, и я ответила: «Да, она кажется счастливой и взволнованной», — потому что, мсье, так и должна себя чувствовать девушка накануне свидания. И я повторила, что мадемуазель хотела бы побыть в одиночестве, а он сказал: «Конечно, конечно. Это очень существенно», — словно сам с собой разговаривал. Он так странно смотрел, как будто не видел меня, и я вышла. И хотя, мсье, я была напугана, но уже больше не тревожилась, как раньше, потому что Рауль — мой сердечный друг, и я ему буду верна. — На вашем месте я бы тоже держался Рауля. Вы хорошая девушка, Тереза, а сейчас поезжайте домой. Завтра мы пойдем выбирать для вас свадебный подарок. — Ах, мсье! — воскликнула Тереза и, слегка обозначив взглядом неописуемые изумление и восторг, выскользнула за дверь. Было восемь часов. Аллейн приготовился ждать. Он размышлял о бедной мисс Трубоди, об остальных четверых гостях и о мистере Обероне. Все они пребывали сейчас в одиночестве, каждый в своей комнате, и все, как предполагал Аллейн, испытывали мучительное, почти непереносимое ощущение надвигающегося катаклизма. Он думал о Робине Херрингтоне: последовал ли тот его совету, устроил ли поломку, а также о том, удалось ли Трой развеять чары, опутавшие Джинни. Он припоминал то, что читал когда-то об этом любопытном проявлении человеческой доверчивости, когда дело касалось магии. По долгу службы ему уже приходилось сталкиваться с эзотерическими сектами, и он был потрясен той неутомимостью, с какой люди преследовали химеру. В течение столетий тысячи и тысячи вполне разумных в иных отношениях людей с охотой заучивали и повторяли нудные бессмысленные тексты, участвовали в унизительных, отвратительных действах, навлекая на себя угрозу самых ужасных репрессий. Век за веком мужчины и женщины голодали, испытывали страх, доводили себя до изнеможения, шли на костер, на дыбу, на плаху, добровольно подвергали себя тому, что они понимали под вечным проклятием, но так и не добились хотя бы малейшего видимого успеха. И век за веком обероны и баради наживались на этой неистощимой доверчивости, чертили пентаграммы, бормотали невразумительные заклятья, устраивали изнурительные церемонии и собирали обильную жатву. В то же время обероны (и никогда баради) кончали тем, что попадались в собственные ловушки. Истерия, которую они вызывали в других, возвращалась к ним рикошетом. В чаду ритуальных курений они тоже начинали жаждать сверхчеловеческих даров. Интересно, к какой категории принадлежал Оберон. Среди адептов эзотерики попадались разные типы. Бывали и такие деятели, которых, хоть они и основывались на заблуждении, все же нельзя было обвинить в шарлатанстве. И по сей день существуют люди, продолжающие бесплодные поиски талисмана удачи, философского камня, безграничной власти и легкой наживы. Каждая эпоха накладывала свой отпечаток на магические обряды, они прошли длинную историю: от размаха и торжественности аккадских преданий к величественности греко-египетских папирусов, от благочестивых иудейских мистерий к убожеству, жестокостям и элементарной глупости немецких псевдофаустианских культов. От некромантов Колизея к удивительно наивной сказочности английских верований. Каждое направление имело свои особенности и свою формулу провала. А рядом существовала никогда не прерывавшаяся побочная линия — культ Сатаны, словно незаконнорожденный брат, с его черными мессами, мессами Любви и мессами Смерти. Если Оберон прочел все книги, собранные в его библиотеке, у него должно было сложиться довольно ясное представление об этих ритуалах. Несомненно, он также не прошел мимо индуизма, вуду и полинезийских мифов. Было из чего выбирать, для того чтобы состряпать церемонию на погибель Джинни Тейлор и ее предшественницам. Аллейн подозревал, что Оберон изрядно развил формы и суть эзотерических учений. Клятва молчания, которую он прочел в комнате Баради, была явно оригинальным произведением. «Если нам предстоит месса Любви, какой ее знали во времена мадам де Монтеспан, — подумал Аллейн, — то бедного Рауля освищут в самом начале представления». И он задумался о том, что он станет делать, когда поднимется переполох. Аллейн не забывал угощаться деликатесами, разложенными на блюде явно для того, чтобы удовлетворить голод потребителя марихуаны, и курил собственные сигареты. Он перебрал в уме все возможные рискованные моменты и нашел, что их очень много и все они ведут к катастрофе. «Как бы то ни было, — подумал он, — стоит попробовать. А если случится худшее, то и с худшим мы сумеем…» Кто-то царапался в дверь. Аллейн затушил сигарету, погасил свечу и уселся на пол спиной к двери, на манер Оберона сложив под рясой ноги. Перед ним находился туалетный столик с большим створчатым зеркалом. Царапанье повторилось, переходя в легчайшее постукивание пальцами. Аллейн сидел, уставившись в темноту, туда, где должно было находиться зеркало. Он услышал тихую возню и шорох, вероятно, обозначающий колыхание таблички с объявлением на дверной ручке. Приоткрылась дверь, и в темноте возникла вертикальная полоска золотого света. Аллейн наблюдал в зеркале, как на пороге появилась фигура в белом одеянии. Под капюшоном мелькнуло длинное лицо с крючковатым носом. Одетая в белую рясу, женщина казалась невероятно высокой, от фантастического облика не осталось и следа, тем не менее Аллейн узнал ее: ту же самую женщину он видел вчера на крыше в ярком шарфе и облегающем трико. Дверь закрылась, Аллейн опустил голову, наблюдая исподлобья за отражением посетительницы, которая подошла к нему так близко, что он чувствовал на затылке ее дыхание. — Я знаю, это против правил, — прошептала она, — но мне необходимо поговорить с вами. Аллейн не пошевелился. — Не знаю, что они со мной сделают, если застукают здесь, но сейчас мне наплевать! — В зеркале Аллейн увидел, как она поставила свечу на стол. — Вы курили? Если так, то, видимо, все бесполезно. Я не курила. — Она тяжело опустилась на стул. — Так вот, — почти с домашней простотой прошептала женщина, — речь пойдет о Джинни. Вы ведь никогда не присутствовали на инициации? Я имею в виду такого сорта? Хотя бы кивните или покачайте головой. Аллейн покачал головой. — Я так и думала. Вы должны остановить ее. Вы ей нравитесь, уж поверьте. И если бы не он, она была бы влюблена в вас и вела бы себя как всякая нормальная хорошая девушка. И вам она тоже нравится. Я знаю. Я наблюдала за вами. Вы должны остановить ее. Она очень хорошая девушка, — наставительным шепотом продолжала посетительница, — а вы по-прежнему блестящий молодой человек. Запретите ей! Аллейн высоко поднял плечи и опустил. — О нет! — Возражая, женщина повысила голос. — Если б вы только знали, как давно я за вами наблюдаю. Если б только знали, чем я рискую. Ведь если вы донесете на меня, боюсь представить, что они со мной сделают. Могут и убить. Что ж, им не впервой. Или вы верите, что она покончила с собой? Я-то не верю. Голос умолк. Аллейн ждал. — В любом случае, — произнес голос довольно громко, — вы должны подать мне знак. Аллейн поднял руку и поводил пальцем в отрицательном жесте. — Вы не хотите! То есть вы позволите этому случиться? С Джинни? На глазах у всех? Боже! — Послышался горестный вздох. — Боже, вы разбиваете мне сердце! Снова наступила пауза. «Сколько времени прошло, а мы все еще никуда не продвинулись, — подумал Аллейн. — Скажет она наконец или нет!» Голос твердо произнес, словно его обладательница, сжав волю в кулак, решила идти до конца: — Отлично. Я сама поговорю с ней. Толку, правда, от этого не будет. Вот я смотрю на вас и спрашиваю себя, что вы за человек. Я смотрю… Она резко умолкла. Передвинутая ею свеча отразилась в зеркале, свет упал на лицо Аллейна. Он сидел ни жив ни мертв. — Кто вы? — сурово спросила женщина. — Вы не Робин Херрингтон. Стоя позади Аллейна, она сдернула капюшон с его головы. В зеркале их взгляды встретились. — А вы не Гризел Локк, — сказал Аллейн. Он встал, повернулся к женщине и протянул руку. — Мисс П. Е. Гарбель, как я понимаю, — учтиво произнес он. Глава 12. Солнце погасло 1 — Так вы догадались! — воскликнула мисс Гарбель, тряся руку Аллейна, словно заветный талисман. — Как вы догадались? И как вы сюда попали? Что происходит? — У нас в запасе всего двадцать пять минут до того, как прозвенит колокольчик. Не будем тратить их понапрасну. Я не был уверен. Вчера утром, когда вы заговорили строчками из ваших писем, я кое-что заподозрил. — Невозможно было дать вам знать, кто я такая. Оберон следил за мной. Все следили. Тогда я сказала про автобус, надеясь, что это привлечет ваше внимание. — Я не осмелился спросить напрямую. А теперь скажите: Гризел Локк умерла, так? — Да, вчера на рассвете. Нам сказали, что она перебрала героина. Но я думаю, ее убили. — Почему? — Думаю, потому, что она пыталась возражать против участия Джинни в церемонии. Джинни ее племянница. Скорей всего, она пригрозила им разоблачением. — Кто ее убил? — Понятия не имею! — Что именно вам сказали? — Что если о смерти Гризел станет известно, нас всех ждут неприятности. Тогда все выплывет наружу: торговля героином, связь с фабрикой — вы знаете про фабрику? — все, что тут творится, и нас арестуют, а британских подданных выдадут Англии, осудят и посадят в тюрьму. А то и повесят! И тут позвонили вы насчет мисс Трубоди, натолкнув Баради на мысль о том, как избавиться от тела бедной Гризел Локк. Ее похоронят, сказав вам, что похоронили мисс Трубоди. А потом, когда вас здесь уже не будет и мисс Трубоди выздоровеет, на могиле напишут выдуманное имя. Баради говорил, что если кто и может спасти жизнь мисс Трубоди, так это он. Не знаю, что вам уже известно… Остановите меня, если что-нибудь будет непонятно… И когда вдруг ваша жена упомянула имя Гарбель, можете себе представить, как они обалдели! Я тоже была здесь вчера. Я осуществляю связь между ними и фабрикой, работаю там. Если будет время, я расскажу, как это случилось. Конечно, я догадывалась, кто вы такой, но им сказала, что знать вас не знаю. Сказала, что, наверное, кто-то дал вам мой адрес. Они отнеслись к моим словам ужасно подозрительно. Велели мне взглянуть на вас обоих, выяснить, чем вы занимаетесь и почему спрашиваете обо мне. Тут Баради сказал, что будет лучше, если я представлюсь вам под чужим именем. И мне велели притвориться Гризел Локк, так что, если начнутся расспросы или вмешается полиция, вы и кузина Агги… — Кто?! — вырвалось у Аллейна. — Ваша жена, кто же еще. Ее назвали Агатой в честь моей троюродной сестры, в девичестве… — Да, да. Простите. Все называют ее Трой… — Правда? Чудно! Я уже привыкла думать о ней как о кузине. Агги… Значит, план заключался в том, что я представляюсь вам как Гризел Локк, а потом докладываю им, узнала ли я вас и что мне вообще удалось выяснить. Они заставили меня надеть одежду Гризел Локк и накраситься на тот случай, если вы слышали о ней или потом будете рассказывать о встрече, чтобы ваши впечатления совпадали с тем, что о ней обычно говорят. Предполагалось, что завтра, после похорон, я снова с вами увижусь и скажу, что уезжаю в Будапешт, и хорошо бы, если б вы видели мой отъезд. И когда поднимется переполох в связи с исчезновением Гризел, вы сможете подтвердить, что она уехала в Венгрию. А я должна была отправиться в Марсель и сидеть там, пока вы не уберетесь отсюда. В то же время будет считаться, что я уехала в отпуск, о чем вас уже осведомили. Сколько минут у нас еще осталось? — Двадцать одна. — По крайней мере у меня есть время, чтобы перво-наперво предупредить вас не слишком рассчитывать на меня в своих замыслах… — Вы хотите сказать, — начал Аллейн, — что выработали привычку… — Мне пятьдесят. Шестнадцать лет назад я была хорошим химиком-аналитиком… Проклятая бедность! Они предложили мне работу — химические исследования — и потрясающее жалованье. Работать на них я начала в Нью-Йорке, а позже меня перевезли сюда. Сначала я ничего не подозревала, но потом постепенно поняла, что происходит. Однако к тому времени я уже была у них в руках. Меня обработали классическим образом: мужчина, очень привлекательный, и роскошные вечеринки. Я всегда была некрасива, а он был такой опытный, обаятельный, обходительный. Он приучил меня к марихуане — травке, как ее называют, — и с тех пор я не могу это бросить. Они следят за тем, чтобы я не прекращала. Зазывают сюда, доводят до нервного возбуждения, а потом предлагают сигареты. Я им очень полезна, и они не намерены меня отпускать. Покурив, я совершенно глупею, сознавая при этом, что произношу фразы, за которые мне ужасно стыдно. Но когда мне невмоготу и так хочется курить, а он протягивает мне сигарету, то… да вы сами видели. Когда я выдавала себя за Гризел Локк, мое поведение не было сплошным притворством. В присутствии Оберона мы все становимся такими. Он просто гений растления.