осени.— Только мне надо переодеться, не так же мне ехать, — заметалась она.Ральф взял ее за руку, посмотрел в глаза и твердо сказал:— Вы очень красивы. Да. Именно. Очень красивы.И они поехали на Ральфовой «Ауди» к реке, бродили по лесу, вдыхая запах грибов и осенней листвы. Ральф, повизгивая от холода, полез купаться и потом сидел, стуча зубами и кутаясь в найденное в багажнике одеяло.— Отличная вода, как у нас на Балтике, не то что вы привыкли в тепленькой водичке плескаться. Разве это вода — плывешь и потеешь!А Наталья смотрела на мокрые завитки волос на его груди, темные, слегка седые, и смеялась. Ей было необычайно хорошо и спокойно.А потом Ральф уехал nach Heimat[7].— Я вернусь к Новому году, — сказал он перед отъездом, — а потом ты поедешь со мной в Германию.— Но… я… — заметалась Наталья. — Мой сын…— Сына возьмем с собой, он же, наверное, нигде не был. Ему будет интересно.«Лишь бы он захотел», — подумала Наталья.Уезжая, Ральф забрал портрет Натальи, нарисованный Арсением: стилизованная фигура женщины на фоне темного неба с яркими звездами и размытой полосой Млечного Пути.— Это деньги за картину, — сказал он, выложив на стол пачку купюр.— Нет, нет, — покраснела Наталья, — не надо.— Так это же не тебе, это твоему сыну за работу. Считай, что я купил у него картину.Сказано это было так, что Наталья поняла: дальнейшие разговоры бесполезны.Время пролетело очень быстро. Наталья еще не успела прийти ни к какому решению, как краснолицый и красноносый от декабрьского мороза Лемман ввалился в тесную прихожую.Глядя на некрасивое грубое лицо, она вдруг поняла, как же ей не хватало этого немца, и бросилась ему на шею, уткнулась лицом в холодную куртку. Потом, устыдившись своего порыва, отступила на два шага и с улыбкой сказала:— Guten Tag, Ralf![8]— Hallo, Natalia[9].Он стремительно прошел в комнату и тут увидел сидящего за столом Арсения.— О, entschuldigen Sie, bitte, — он подошел к юноше и протянул ему свою огромную широкую ладонь — Guten Tag![10]Глаза Арсения расширились, насколько это было возможно, он встал, обхватил ладонь Ральфа своими коротенькими, испачканными краской пальцами и пробормотал:— Здрассти.— Ральф Лемман.— Арсений, — на Сеню жалко было смотреть. Он покраснел, смущенно отводил глаза, в общем, явно находился не в своей тарелке.В комнате повисла напряженная тишина, Наталье казалось, будто она слышит биение собственного сердца.— Also, das ist unser beruhmter Maler?[11]— Ральф! — взмолилась Наталья. — А по-русски нельзя? Я пока, кроме Guten Tag[12], ничего не умею. Ты научишь меня?— Извини, я, когда волнуюсь, почему-то забываю по-русски. А ты согласна? — он взял ее за руку.— Мам, я к Вере, — багровый Арсений вскочил из-за стола и понесся в прихожую.— Хорошо, сынок! Ты когда вернешься? — ответом был стук входной двери.Наталья повернулась к Ральфу. Он так и стоял, держа ее за руку, вся его поза была полна ожидания. Ожидания ответа. А она не знала, что сказать. Лишь укоряла себя за то, что ничего не сообщила Арсению, не подготовила его заранее.— Ральф, — жалобно простонала она, — я не знаю…Он понял с немецкой прямолинейностью, отпустил ее руку.— Вот, это тебе, на память обо мне. Я пошел. Auf Wiedersehen[13]. — он сунул ей в руку бархатную коробочку.— Постой, Ральф! — вцепилась она в его рукав и машинально сунула подарок в карман. — Постой. Посиди немного. Я готова ехать с тобой хоть на край света.— Нет, так далеко не надо, — прервал он ее. — Es ist wahr?[14]Она кивнула.— Мой сын, надо чтобы еще он согласился…— Вот, он согласится, смотри! — Ральф лихорадочно рылся в портфеле. — Вот!Он достал длинный голубой конверт и протянул Наталье.В конверте было письмо, напечатанное на бланке с круглой печатью и подписью с огромным количеством завитушек.— Что это? Я не понимаю…— Это приглашение для твоего сына на выставку в Staatliche Kunstakademie Dusseldorf[15].— Но как… Но он…— Не волнуйся, у него будет учитель немецкого языка, я думаю, он быстро станет настоящим немцем и настоящим художником.— Но…Она не смогла договорить. Он притянул ее к себе, обнял и поцеловал так нежно, что у нее закружилась голова и все возражения унеслись куда-то вслед за гудевшей за окнами вьюгой.А потом Ральф уехал в гостиницу, оставив номер своего мобильного, а Наталья взяла большой чистый лист бумаги и стала записывать, что нужно сделать до отъезда. Самым первым пунктом был, конечно же, разговор с Сеней.И только ложась вечером спать, она обнаружила в кармане коробочку — подарок Леммана.— Ой, как неудобно получилась! — подумала женщина, открывая футляр, и замерла: на бархатной подушечке лежало кольцо с прозрачным камнем, играющим всеми цветами радуги. Наталья с замирающим сердцем смотрела на камень, недоумевая — неужели это ей, Наталье Васильковской, женщине, еще три года тому назад убиравшей грязные подъезды, подарили такое… такое?.. Она вытянула руку и посмотрела на пальцы. Рука как рука, пальцы могли бы быть подлиннее, поизящнее, маникюр посвежее. И пока мозг оценивал, может ли она носить такие украшения, руки действовали. С прямо-таки благоговейным трепетом Наталья вынула кольцо из уютного гнездышка, надела на палец и снова вытянула руку, любуясь игрой света в прозрачных гранях. А потом подошла к зеркалу, расчесала волосы и, глядя на свое отражение, произнесла:— Фрау Лемман. Guten Tag[16], фрау Лемман, — и вдруг разрыдалась. Это были слезы радости, слезы расставания со старой жизнью, слезы встречи с неизвестностью. Ей было одновременно и радостно, и тревожно, страшила неизвестность — как воспримет эту новость Арсений. Немного успокоившись, она взяла бумажку с телефоном Ральфа и набрала номер.— Лемман, — пророкотал тот.— Ральф, Ральф…— Наташа? Что случилось? — в его голосе слышалась тревога.— Нет, ничего, я нашла твой подарок…— О, nein… Нет! Это не есть правильно! Я должен был стать на колено и надеть его тебе на палец.— Ральф, обещаю, тебе обязательно представится такая возможность.Наталья замолчала. Она сидела на стуле, низко опустив голову, и теребила подол юбки.— Ты прости меня, девочка, — сказала она после продолжительной паузы, — наговорила я тебе всего. Я очень надеюсь на твою помощь. Поговори с Сеней, пожалуйста, тебя он точно послушается.— Хорошо, я подумаю, как ему лучше обо всем рассказать.— Спасибо тебе.К утру план был готов. Сразу после школы Вера отправилась в мастерскую к Кузьмичу. Дверь открыл Сеня. Увидев подругу, он радостно засиял.— Привет, ты к нам? Проходи.Вера вошла в комнату.— Верочка, детка, что-то ты нас совсем позабыла! — радушно встретил ее хозяин. — Просто так забежала или по делу?— Просто так. По делу.— Ну, по делу так по делу. Садись, рассказывай.Кузьмич протер сиденье единственного в комнате стула сомнительной чистоты тряпкой, окрашенной во все цвета радуги.— Да я… — замялась Вера.— Может, чаю хочешь? — с полуслова догадался художник.— Да-да, чаю.— Давай-ка, Арсений, дуй в магазин, купи чего-нибудь к чаю. Да смотри не в ларьке, мне там недавно старое печенье подсунули. В гастроном сбегай, на проспект. А мы пока чайник поставим.Сеня схватил куртку, натянул шапку. Вера прошла вслед за Кузьмичом в маленькую кухоньку.— Садись, рассказывай, что стряслось, — Кузьмич уселся за стол.Вера села напротив и рассказала о предложении Ральфа. Кузьмич слушал внимательно, изредка кивая.— Да-а-а, — сказал он, когда рассказ подошел к концу, — жалко. Парень уж больно хороший. Привык я к нему. Ну да что я, парню расти надо. Ты не переживай, детка, поговорю я с ним, никуда не денется, поедет. Эх, расстроила ты меня! — дедок поставил на плиту здоровенный чайник, вернулся за стол и тяжело вздохнул.Хлопнула дверь — это был Арсений. Румяный от мороза, довольный, он ввалился в кухню и замер, словно что-то почувствовал.— Садись, Сеня, — потянул его за рукав Кузьмич.— Сейчас, куртку сниму.— Потом снимешь, посиди с нами.Мальчик сел, крутя головой и переводя взволнованный взгляд с Веры на учителя.— Вот что, Сеня, — начал Кузьмич, — тебе надо поехать поучиться.— Нет, — Арсений замотал головой, — нет!— Ты головой-то не крути. Не крути. Дело такое: я тебя всему, чему мог, научил. Теперь ты меня должен учить. А как ты будешь учить? Сам поедешь, опыта поднаберешься, потом вернешься и мне расскажешь. Там, за границей, профессора, они знаешь, какие умные. О-го-го! Понял? Давай, дуй домой, собирай вещи. Пару годиков там покантуешься и приедешь. А я тебя тут буду ждать. Добро?Сеня сидел, низко опустив голову. Потом еле заметно кивнул, поднял на деда грустные глаза.— А как же чай? — и улыбнулся.Через две недели он уехал. Шел сильный снег, Вера стояла у окна и смотрела, как Сеня с матерью и Ральфом грузили вещи в такси. Арсений поднял голову, увидел ее в окне, помахал. Хлопнули дверцы, заскрипел снег под колесами машины. Наступали ранние зимние сумерки, а Вера все стояла у окна и смотрела, как снег заметает следы. Это была ее первая в жизни разлука.Глава 10Вера проснулась от звонка мобильного телефона. С трудом продрав глаза, нащупала на тумбочке трубку и подскочила от ужаса: звонил Олег, часы на телефоне показывали одиннадцать.— Ты где? — в голосе Олега звучали насмешливые нотки.— Дома, я проспала! Кошмар!— Вызови такси!— У меня нет денег! Только на автобус! — Веру охватила паника, необходимость поддержания статуса вылетела из головы.— Верунь, дай номер вчерашнего таксиста, я сам с ним договорюсь, — не забывая о конспирации, сказал Олег.— Я сама, — Вера уже взяла себя в руки.— Ну, сама так сама, — Олег почувствовал металл в голосе собеседницы и понял, что настаивать бесполезно. — Тогда в полвторого у больницы. До связи.Вера побежала умываться.— Ма! — жалобно простонала она, увидев на кухне мать. — Дай денег!— Сколько тебе?— Чем больше, тем лучше!— Парикмахерские услуги нынче дороги, — с улыбкой проворчала мать, вытаскивая из сумки кошелек. — Знаешь, я подумала… Я не буду против, если ты приведешь сюда эту девочку. Как ее зовут?— Спасибо! Спасибо, мамочка, ее зовут Лиза! — Вера чмокнула мать в щеку и, схватив деньги, понеслась на улицу, где ее уже поджидал на своем боевом коне Тищенко.— Доброе утро, — встретила ее дежурная медсестра, — вас Антон Семенович разыскивал, сказал, чтобы, как только появитесь, — сразу к нему.— Хорошо, я только переоденусь, — обреченно кивнула Вера, предчувствуя взбучку. Но то, что произошло в кабинете заведующего, превзошло все ее ожидания.— Здравствуйте, Вера Петровна, — приветствовал ее Борисов. — Ни дня без приключений. Что на этот раз?— Извините, пожалуйста, я проспала.— Замечательно! Спасибо, конечно, за откровенность, но я больше не могу закрывать глаза на ваше поведение.— Антон Семенович, скажите, пожалуйста, что мне нужно сделать?— Я считаю, до отъезда на учебу вам надо взять небольшой отпуск. Отдохнуть, привести в порядок личные дела.— Я не устала.— Вера Петровна, я лучше знаю.— Но что случилось?— А случилось то, что мать вашей пациентки нажала на кое-какие рычаги, и мне дали понять, что ваше нахождение в стенах больницы в качестве врача нежелательно. Сейчас возьмете отпуск, потом уедете учиться. Думаю, за это время все устаканится, и вы сможете вернуться на свое место. А пока, — он развел руками, — не обессудьте. Вы хороший сотрудник, молодой, грамотный…— Антон Семенович, извините, пожалуйста, но у меня сейчас такие личные обстоятельства, что я не могу поехать на учебу.— То есть как не можете? Я с таким трудом выбил для вас эту путевку!— Я не могу!— Даю вам день на раздумья, если к вечеру вы не примете решение…— Что тогда?— Боюсь, нам придется расстаться, а мне бы этого крайне не хотелось.— Можно обратиться к вам с личной просьбой?— Пожалуйста, слушаю.— Антон Семенович, мне очень надо, чтобы вы посмотрели одного мальчика. После аварии он перестал разговаривать и находится в таком состоянии уже два года.— Вера Петровна! Я не понимаю. Я сказал, что вы на грани увольнения, а вы в такую минуту способны думать о пациенте?— Способна, — Вера кивнула и стала накручивать волосы на палец. — Меня сейчас это больше всего волнует.— Хорошо. Когда ты сможешь его привести?— В четыре.— Веди. А по поводу работы — пойми, это не мое решение. Мне очень трудно с тобой об этом говорить.— Ничего, я все понимаю. Я скажу, чтобы мальчика привезли к четырем?— Да.Вера шла по отделению. На душе было мрачно. Она не верила, что скоро перестанет здесь работать. На сестринском посту, как всегда, сидела Лиза Коробкова.— Вера Петровна, — радостно взвизгнула она и подбежала к Вере, — здравствуйте! У меня новая книга! Хотите посмотреть?— Чуть позже, Лиза, чуть позже, — Вера погладила девочку по голове. — После обхода. Иди пока к себе.Лиза состроила недовольную гримасу, но послушно направилась в палату.А Вера зашла в кабинет, села за стол и постаралась собраться с мыслями.«Так, что мы имеем, — подвела она черту. — Из-за капризов мамаши Иванченко я, кажется, останусь без работы. Это, безусловно, минус. С другой стороны, Борисов согласился посмотреть Ромку — это несомненный плюс. Надо еще позвонить логопеду».И, подтянув поближе дедушку современных телефонов, Вера набрала номер поликлиники, находящейся на первом этаже здания.Татьяна Алексеевна, лучший логопед области, немного поколебавшись, согласилась посмотреть «ребенка сотрудницы» в пять.Потирая от радости руки, Вера позвонила Олегу. По его тону она поняла, что он явно не в восторге, но раз дал слово, отказываться не считает возможным.После обхода Вера заполняла истории болезней под монотонное Лизино чтение о маленьком дракончике, живущем в диком лесу. «Какая-то странная книга, — подумала она, — интересно было бы почитать как-нибудь на досуге». От книги она перенеслась к Лизе. Ей было бесконечно жалко оставлять девочку в больнице. «А что если, — мелькнула в голове мысль, — забрать ее прямо сейчас? Позвонить матери — если она за три месяца ни разу не удосужилась навестить дочь, вряд ли она будет против. Вернусь из полиции и сразу свяжусь с ней».В двадцать минут второго она уже стояла на остановке, дожидаясь Васильченко. Тот приехал взвинченный, злой. Вера сразу поняла: неприятности на работе. Но расспрашивать не стала — захочет, сам расскажет. Только не сейчас, когда все мысли направлены на предстоящую встречу с матерью Володи Петрова.Вряд ли они смогут увидеться еще раз, а ей позарез надо найти точку, от которой она отправится в длинный путь по таинственным закоулкам детского сознания. Путь, результатом которого будет понимание того, что Володя хочет сказать своими дикими поступками.До отделения полиции доехали молча.— Я провожу, — сказал Олег и, не дожидаясь ответа, взял с заднего сиденья объемную сумку.В вестибюле, казавшемся совсем темным из-за яркого летнего солнца, царящего снаружи, он быстро сориентировался, и пока Верины глаза привыкали к полумраку, уже снял трубку висящего на стене телефона.Следователь, очевидно, перезвонил дежурному, и уже через пять минут Вера с Олегом поднялись на второй этаж и нашли нужную дверь.Кузякин Андрей Михайлович сидел за столом и пил чай из огромной кружки. Нервы Веры были напряжены до такой степени, что она видела только эту кружку и стены, выкрашенные по чьей-то прихоти в темно-синий цвет. «Как же тяжело работать весь день в такой мрачной комнате!» — подумала она и остановилась возле двери, не решаясь пройти дальше.— Здравствуйте, — сказал Олег и протянул следователю руку.Тот оставил чашку и пожал руку Васильченко. Олег поставил на стол сумку и вынул из ее недр сверток. — Это вам.— Что это?— Гуманитарная помощь, — Олег заглянул в пакет, — чай, кофе, сахар, печенье.— Извините, у нас такое не практикуется, — сказал Кузякин, но пакет взял. — Я надеюсь, у вас там, — он кивнул на сумку, — ничего запрещенного нет?— А что у вас запрещено?— Колющие и режущие предметы, оружие, наркотики, телефоны мобильные…— Нет, — уверил его Васильченко, — ничего этого у нас нет, ручаюсь. Впрочем, — он пододвинул сумку, — вы можете убедиться…— Ну что вы! — замахал руками следователь. — За вас такие люди просили…Вера стояла у двери, грустно взирая на эти ритуальные танцы, и с тоской думала: «Неужели Васильченко не выйдет из кабинета, когда приведут Петрову? Тогда все бессмысленно. В присутствии двух посторонних мужчин будет сложно разговорить женщину, убедить ее помочь собственному сыну».В это время дверь открылась, в сопровождении молоденького сержанта вошла Петрова. Она, казалось, была полностью погружена в себя, смотрела под ноги и не обращала никакого внимания на находящихся в комнате людей. Щелкнул замок наручников, женщина села на стул, потирая запястья. Кузякин кивком отпустил конвоира.— У вас пятнадцать минут, — сказал он Олегу.— Спасибо, — кивнул тот. — А где у вас тут можно покурить?Кузякин удивленно приподнял брови — очевидно, он считал, что разговаривать с арестованной будет именно Олег, но ничего не сказал, только неопределенно пожал плечами, мол, хозяин — барин.— Здравствуйте, Галина Алексеевна, — начала Вера, когда дверь за мужчинами закрылась.Та подняла на нее равнодушный взгляд. Но равнодушным он был только первое мгновенье, а потом женщина узнала Веру. Тревога за сына и мать, надежда, радость сменили отрешенную пустоту.— Здравствуйте, доктор. Как вам удалось?..— Извините, у нас очень мало времени. С Володей и Натальей Леонидовной все в порядке, скучают без вас.Лицо женщины стало жестким.— Я должна была это сделать, — произнесла она, разглядывая свои руки.— Что — это?— Как ты не понимаешь?! Ты же сама спросила, люблю ли я своего сына! Считай это моим ответом.Вера ощутила поднимающуюся в женщине волну протеста. Неужели ничего не получится? Неужели все напрасно? Сейчас они с Олегом уйдут отсюда, и, кроме чувства вины за спровоцированную ее словами жестокость, она не вынесет из этой комнаты с темно-синими стенами ничего?— Галина Алексеевна, пожалуйста, я хочу помочь вашему сыну. Я вчера обещала ему найти вас. Ведь он волнуется — представьте себя в его состоянии! — Вера, не отрываясь, смотрела в точку между бровями женщины. — Он не может пошевелить ни рукой, ни ногой, не ощущает своего тела. Только боль. Сильную боль, которая рвет его на части. Но это не боль от сломанных позвонков и разбитой головы. Это душевная боль! Боль за вас! И пока существует эта боль, ни один врач не гарантирует выздоровления.Женщина вцепилась в край стола, побелевшие от усилия пальцы дрожали, на висках выступили капли пота.— Теперь ты свободна! — наконец сказала она.— Что? Я не понимаю.— Что тут можно не понять? «Теперь ты свободна, мама» — это он написал в своей чертовой записке, перед тем как… Перед тем как… — и тут она разрыдалась.Вера жадно вдохнула воздух. Сейчас ей казалось, что она не дышала все то время, пока Петрова молчала.— Но почему? Что он хотел этим сказать?— Тебе не понять. Скажу только одно: когда у тебя будут свои дети, никогда не говори при них, что ты живешь с их отцом только ради детей. Слышишь?! Никогда не говори! И всем скажи, всем подругам-дурам скажи! Жить — живи, но не говори при детях! Моего заклинило, что, если он уйдет, я буду свободна от этого негодяя. Вот он и уходил. Три раза уходил. А теперь, — она протянула к Вере руки со следами снятых наручников, — теперь я свободна! Понимаешь? Хотя как ты можешь меня понять? Бабы в СИЗО считают меня чокнутой! Да любая бы чокнулась на моем месте, — и она захохотала, размазывая по щекам слезы.Вера подошла к рыдающей женщине и тряхнула ее за плечи — несильно.— Хватит, потом будете рыдать, в камере. У нас осталось пять минут.Женщина мгновенно успокоилась, только судорожно всхлипывала.— Что теперь с ним будет? Ведь ты поможешь им с бабушкой?Речь женщины была отрывистой, сумбурной, но суть Вера поняла. Дети абсолютно по-разному воспринимают слова взрослых. Девяносто девять процентов нормально отреагировали бы на подобные слова, но Володе они запали в голову. Долго осмысливая их, он пришел к выводу, что мать губит себя только из-за него и решил освободить ее от непосильной ноши. Понять-то Вера поняла, но что с этим делать, можно ли как-то помочь Володе, его матери и бабушке, она не знала. И от осознания этого бессилия ее охватила злость. Злость на саму себя, не способную на решительные действия, злость на систему воспитания, ломающую детские души.«Ну почему, — думала она, — почему для того, чтобы водить машину, человек учится, а воспитание детей зачастую опирается на инстинкты! И если за физическим здоровьем детей родители еще как-то следят, душа ребенка остается для них книгой на непонятном языке, хотя научиться этому языку так легко. Главное — по-настоящему любить своего ребенка».Дверь открылась, вошли Олег с Кузякиным.— Извините, вынужден вам помешать, — сказал следователь.Вера молча кивнула и отошла к окну.— Ведь ты поможешь? — повторила Петрова. — Пожалуйста!— Да, — сказала Вера.Пришел конвойный. Он хотел надеть на арестованную наручники, но Кузякин сдвинул брови и покачал головой.Олег молча сунул Петровой сумку, она так же молча взяла ее и вышла из комнаты.— Что с ней теперь будет? — спросила Вера у следователя.Тот уже снова сидел за столом и пил чай, словно ничего не случилось.— А что будет? Вина доказана, все понятно, передаем дело в суд. Статья 105, умышленное причинение смерти, от шести до пятнадцати лет.— А можно, чтобы до суда ее отпустили под залог? — спросил