– Какой еще сыновний долг? Цветы я утром подарил, денег перевел… – Да иди уже, ба с Олегом доведут друг друга до инфаркта, они уже час упражняются в острословии. Отлепись ты от девушки, – Эля ненавязчиво оттирает от меня Бергмана. Она, кстати, тоже явно без лифака. Но ей он почему-то нотации не читает! Раз ей можно, то и мне! Я можно сказать влилась в семью, как родная! – Если она начнет петь, зови на помощь, – фыркает Герман. – Я пришлю Раевского. Меня, разумеется, сразу тянет спеть, но Эля мне вроде ничего плохого не сделала, поэтому я сдерживаюсь. Бергман опять сверлит меня подозрительным взглядом, словно ожидая, что я вот-вот выкину какую-то пакость. С его стороны это настоящее свинство. Если не считать первой встречи, то я веду себя идеально, не то что некоторые. – Ну и чего ради этот спектакль? – глядя дяде вслед, спрашивает меня Эля. – Не понимаю, о чем ты, – делаю хорошую мину при плохой игре. – Я про жуткий причесон, запудренные брови, шапку, из которой вот-вот выпорхнет моль… – Я… – лихорадочно пытаюсь придумать, что бы такого соврать в оправдание. – Я лечу зубы в «Тридцать три» у Антона Дмитриевича, и тебя, Яна, я помню очень хорошо. Память у меня фотографическая. Я – фотограф. – Ты… – Не выдам я тебя, – со смешком успокаивает меня Эля. – Но хотелось бы знать, на что я подписываюсь. Дядю давно пора щелкнуть по носу, и я чувствую в тебе потенциал. Но ты мне сейчас все выложишь. Выложу, куда я теперь денусь. Глава 17. Сложные семейные отношения – Свадьба бывшего – уважительная причина почти для любого безумства, – соглашается Эля. Услышав мою возмутительную историю, она относится к моему маскараду не только с пониманием, но и одобрительно. Закрывшись на кухне, мы шушукаемся. Нормальная девчонка, и к дяде у нее тоже какие-то претензии. В общем, мы находим общий язык. – Строго говоря, – вздыхаю я, – я не планировала обманывать Германа так долго. Не рассчитывала, что за первой встречей последует вторая. Если бы не Роза Моисеевна, скоммуниздившая мои перчатки… Элька похохатывает: – Ты просто не знаешь мою ба так хорошо, как я. Если она за что-то берется, то доводит до конца. Я, пожалуй, ее единственный прокол, да и то только наполовину. Предложение руки и сердца я все-таки получила, просто кандидат в мужья другой. В глубине души ба довольна, но никак не может смириться, что вместо хорошего еврейского мальчика у меня Олег, который за словом в карман не лезет и вообще не великий любитель церемоний. Про этикет он вообще слышал только в школе и считает чем-то вроде мифов Древней Греции. – Я ведь все сделала, чтобы не понравиться не только Гере, но и Розе Моисеевне… – тоскливо жалуюсь я. – Ты стреляла в молоко, – хлопает меня по плечу Эля. – Своим невзрачным видом ты запала ба в душу. Неужели ты думаешь, что у дяди раньше не случалось серьезных романов? Бывали. Но после знакомства с бабушкой все шло крахом, потом дядя Гера перестал знакомить с ней своих девушек, а теперь и вовсе втянулся в ненапряжные отношения. А вот если бы ты показала себя с выгодной стороны, скорее всего, тебе бы отказали от дома. Дядя любит ярких женщин. – Какая непоследовательность со стороны Розы Моисеевны… – Ты не понимаешь, – заливается Эля. – Это другое. Дива в семье должна быть одна. Слава богу, моя мать не претендовала на главные роли на семейных подмостках, поэтому отношения у них относительно ровные. Мама подложила бабушке Розе другую свинью, согласившись мотаться с мужем по миру, и у ба не оказалось возможности вмешиваться в их жизнь ежедневно. Зато, когда они возвращаются с раскопок, у бабушки праздник. С ужасом жду их следующего приезда. – Ну и ладно, Герману-то я не понравилась, – приободряюсь я. – Вообще, мы живем в двадцать первом веке. Насильно нас вместе быть не заставят. – По первому пункту, я бы не была так уверена, – усмехается член фееричной семьи. – Уж больно резво дядя тебя щупает. Но даже при таком раскладе у тебя был шанс отбиться, слово «свадьба» способно охладить самый сильный пыл Германа Бергмана. А вот по второму пункту… Бабушка – опытная интриганка, чего стоит только гипюр… – Какой гипюр, – не въезжаю я. Она отмахивается. – Не важно. Просто судьбоносный гипюр. В дверь кухни скребутся. – Девочки, – до нас доносится контральто Розы Моисеевны, – если вы еще не съели там все, захватите с собой рыбу и сок. Мы обе вздрагиваем и переглядываемся. Кажется, Эля успешно демонизировала свою бабушку. – Ты же меня не выдашь? – шепотом уточняю я. – Не сейчас точно, – честно отвечает Эля. – Но в один прекрасный момент я могу не выдержать, так что ты, давай, шустрее. Уж больно мне хочется посмотреть на лицо дяди, который поймет, ради кого он отменялся своих девиц и кого пас по барушникам. Я уверена, всем будет пиздец, выживут немногие, но это того стоит. – И соусник! – прерывает наш заговор напоминание из-за двери. Так. Похоже, именинница нас настойчиво выковыривает. Нагрузившись по заказу бабушки Розы, мы кочуем в гостиную. Собственно, гостей немного: сама Роза Моисеевна, еще одна бодрая бабуська, которую мне представляют, как Раису, Герман и Эля с Олегом. Сборище весьма колоритное. Приглядываюсь к Раисе и понимаю, что это скорее всего она нашептала моей бабушке или маме, что Гера – хороший вариант для такой старой девы, как я. Ладно, Раечка, мы с тобой еще сочтемся. Олегу я не очень интересна, его больше занимает Эля и то, как она успокаивающе поглаживает его по коленке под столом, заставляя Розу Моисеевну поджимать губы. Походу, Раевскому нравятся и поглаживания, и недовольство юбилярши. А вот Герман с момента моего появления в комнате следит за мной неотрывно. Мне даже становится немного не по себе. Особенно, когда его взгляд застревает то на моих губах, то на незакомуфлированных глазах, но на, черт ее подери, брошке из чешского стекла. Ну не может же он до сих пор горевать о ненадетом мною лифчике? Или может? Старшее поколение нагоняет на меня тоску. Здесь явно на меня возлагаются матримониальные надежды, и, судя по комментариям Розы Моисеевны, наше с Бергманом мнение никого не волнует. Бабки переглядываются со знакомым блеском в глазах. «Я же говорила, хорошая девочка», – посылает Раиса Розе. «Да. Врач опять же. Берем». Если это не первая попытка взяться за Геру, то я понимаю его резко негативный настрой. Моя мама в свое время тоже активно сводничала, но потом вроде смирилась и завязала. То есть это я так думала, а она возьми и подкинь мне Германа Александровича, постоянно разглядывающего меня в неглиже. Я бы и сама с удовольствием посмотрела на него без одежды, а то только пощупать удалось… Ой. Кажется, задумавшись, я не совладала с лицом. Бергман, смотрит на меня, приподняв брови. А Роза Моисеевна уточняет: – Что пощупать, Яна? Ой, бля… Я вслух сказала? Знать бы еще, все предложение целиком или только его заключительную часть. – Кружева, ба, – давясь смехом, отвечает, похоже, догадавшая о моих мыслях Эля. – Воротничок у тебя изумительный. Она указывает на действительно красивый ворот блузы бабушки Розы. – Ручная работа, да… – с сомнением глядя на меня, хвалится Роза Моисеевна. – А я уж подумала… Ты, Яночка, так на Геру смотрела, что я подумала, пора подавать второе… Нет, я не покраснею, не покраснею. Ни за что! Раевский, пытающийся не заржать в голос, приходит мне на помощь: – Как вам в нашем теплом семейном кругу? – Э… Весьма… – я стараюсь подобрать цензурное слово, но у меня определенно возникают с этим проблемы. Недосып и легкое похмелье не располагают к политесу. – Некоторые еще не вошли в него, – ворчит Роза Моисеевна с толстым намеком, что, будь ее воля, этого бы никогда не случилось. – Ну раз уж мне повезло, и я совратил Элю Давидовну, то теперь уж никуда не деться, – нагло троллит бабушку Раевский. – Бесстыдство – это проблема современного поколения, – морализаторствует она. – Я хотя бы воспитала порядочную внучку. Нынешние девицы – это ужас! Для них постель без брака – это ничего особенного! В этом месте тирады Бергман мечтательно закатывает глаза. А Роза Моисеевна не унимается.