У меня внутри все клокочет. Что там может быть такого важного? Я тебе такие вопросы не задавала, когда ты тащил меня на хоккей! Приезжаю я взвинченная и минут десять на морозце остываю, потому что есть у меня ощущение, что, как только Наташка что-то ляпнет, а она ляпнет, я сорвусь. Ну и точно. Стоит мне позвонить в дверь, как мне мгновенно открывают. Разумеется, Наташа. Сто пудов углядела меня в свете подъездного фонаря и караулила, прислушиваясь к лифту. – Я-а-а-на, – гундосит она, выставляя мне под нос еще не максимальный, но уже вполне себе живот, на который складывает руку с колечком. – Ты чего так долго стояла на улице? Твой парень не пришел, да? Глава 37. Гром Вызвериться мне не даёт появившаяся в прихожей тётя, Наташина мама: – Давай, давай, разувайся быстрее, только тебя и ждали, – поторапливает она меня. Ага. Быстрее. Наташа, как спецом, везде свой живот выпячивает: ни к вешалке подойти, ни к зеркалу. Видишь же, что тесно. Ну, отчаль ты от причала, все равно помощи от тебя никакой. – Ну, Ян, не расстраивайся, – мерзко тянет она. – У тебя тоже однажды будет ребёночек … если повезёт. Господи, дай мне сил! Чихать я хотела на твою беременность. Только не разговаривай со мной, Христа ради! – Наташ, посторонись, – не выдерживаю я ещё через пару минут бесплодных попыток добыть тапки или пристроить подарок, чтобы не оттягивал руки. – Все-таки тебе больно, – с надеждой произносит это дурища. – Нет, блядь! – взрываюсь я, благо тетя уже ушла помогать на кухню. – У меня пакет тяжеленный. Не сдвигаешь жопу, тогда держи его сама! – Нельзя быть такой грубой, – выпячивает она губу. И не двигается с места. А в глазах предвкушение. Бля, сколько её помню, она всегда такая была. Ей нужна сраная драма, причём такая, как в сериале на канале «Россия». Всю дорогу выискивает, как бы эту драму в свою скучную жизнь привнести. Жизнь-то эту надо раскрашивать. Другие же способы её почему-то не интересуют. У неё и подруга осталась всего одна. Ну как подруга… Они с ней три года тягали одного парня поочерёдно в свою постель. Чего было… Вырванные волосы, скандалы, гадалки, привороты… А потом помирились, когда он женился на бывшей однокласснице. И вот сейчас у Наташки наконец триумф! Момент славы, можно сказать. Это же идеально: она невинная разлучница, от большой любви дававшая по средам командированному парню сестры, залетевшая божественным чудом, не иначе, и теперь вынуждена терпеть придирки злобной брошенки. Только драма эта интересует лишь её, а надо, чтобы включилось побольше народа. Желательно все. Но она догадывается, что, если всплывут подробности истоков её счастливой любви, все будет выглядеть не так радужно, поэтому ссыт и пытается ковырять меня втихую, чтобы я, как единственная в курсе, проникалась и не забывала ни на минуту, кто тут есть кто. Наташа – победительница, а я – неудачница. – Нат, – прищурившись недобро, предупреждаю я. – Будешь нарываться, я тоже молчать не стану. Наташа собирает губы в куриную жопку, но по глазам вижу, что не удержится и будет ещё лезть. Ну и точно. Прижухшую поначалу, за столом её начинают раздирать, и мелкие подколки сыплются одна за другой. Тяжко Наташе. Мало того что она не пьёт, и общая тема беседы ей неинтересна, так она ещё и не жрёт, изображая токсикоз, бегает каждые десять минут к форточке. Мужики, может, и верят, а женщины за столом косятся с удивлением, даже Наташина мама. Делаю вывод, что весь спектакль для меня. До кучи Наташу с её пузом усадили на табуретку с торца стола. Ну, чтобы ей не приходилось каждый раз подниматься, когда мужчины выходят курить, ну и чтобы, опять же, со своим «токсикозом» могла рвануть к окну или в туалет. И, оказавшаяся на отшибе, лишённая внимания, она звереет. Как ни маши рукой с кольцом в стиле «все булочки свежие», почему-то главная тема – мамин день рождения, а не она. Да ещё и Лосев оказывается за столом напротив меня и мешает мне наслаждаться маминой пюрешкой с солёными помидорками. Стоит мне только начать высасывать солёную мякоть, как я давлюсь под взглядом Димы. И добивает меня Лосев тем, что под столом пытается достать меня ногой. Это что еще за Шерон Стоун в нем проснулась? Он серьёзно думает, что это секси? Дима, Дима. Вот смотрю я на него: и ведь не дурак, не лентяй – нормальный парень. И экстерьер есть, и мозги, и должность, и зарабатывает неплохо, а вляпался в Наташку. Но мне его не жалко, и дело не в предательстве. Я в целом считаю, что ответственность надо нести, и не только за ребёнка, а вообще за свои поступки. Не хер совать писюн в бабу, если боишься, что она от тебя залетит. Разглядываю челку, падающую ему на брови, волевой подбородок, красивые губы, вспоминаю его шуточки. И вроде понимаю, что я в нём находила, а больше не торкает. Под моим взглядом Димка мрачнеет, словно понимая, что крест я на нём поставила окончательный. Честно говоря, мне непонятно его удивление. Он меня знает хорошо и должен соображать, что крест этот поставлен сразу, как только Наташка прислала мне фото теста на беременность, сопровождаемый слезливым требованием отпустить отца ребенка к любимой. Заметившая наши переглядывания Наташа бесится и теряет остатки сдержанности. – Яна, а где же твой парень? Он придёт? Я от тёти Марины, – она кивает в сторону кухни, куда мама умчалась, чтобы достать торт, – слышала, вы прямо неразлучны. И хоккей, и выставки… И вот вчера даже потащился с тобой днём в консерваторию. Перевожу тяжёлый взгляд на Наташу, но она не затыкается: – Идеал, а не молодой человек. Как придуманный… Мне хочется провалиться от испанского стыда за нее, одна радость, что за столом только мы втроем. Тетя и мама на кухне, отец и дядя курят на балконе. Если я сейчас поставлю ее на место, свидетелем будет только Лосев, а у него права голоса нет. – Я его видел. Нормальный мужик, – махнув рюмку, горько говорит Дима. – Мужик? – цепляется Наташа за формулировку. – Старый, что ли? Ян, ну не стоит так отчаиваться… – Бергман-то? – криво усмехается Лосев. Ого, бывший знает, кто такой Гера? – Тот самый? – охреневает Наташа. – Да, – поджимаю я губы, не понимая, играет ли мне на руку известность Германа. Наташа смеривает меня недоверчивым взглядом. – Он к тебе зубы пришёл лечить и из благодарности… – Наташ, – одёргивает её Дима. – Ну а что? Все знают, что он по молоденьким. Янка же не девочка уже, – не затыкается Наташка, гордящаяся, видимо, тем, что в свои двадцать четыре уже залетела от чужого мужика. – Вот так я перевернула его мир, – огрызаюсь я. Посмотрите на нее. Со мной только из благодарности можно, значит? Да у самой нос, как у бабы-Яги и щиколотки уродские, только дойки и есть. Да, нет во мне ни милосердия, ни человеколюбия. Довела. Еще одно слово, и я тоже перестану стесняться испортить мамин праздник. В тягостную атмосферу вклинивается голос папы, выглянувшего с балкона: – Вы откроете дверь или нет? Наверное, Мирка пришла. Точно, в пылу перепалки мы игнорируем звонок домофона. Видимо, не придумав достойного ответа, пузатая кидается к двери. Мирка её младше и раньше ей в рот смотрела. Сейчас Наташке нужна подмога, и, скорее всего, она надеется перетянуть Миру на свою сторону. Димка явно что-то хочет мне сказать, но не решается. Еще бы. Все, что мог, он уже сказал. – Ой, а вы к кому? – слышу, как блеет Наташка, после того как Мирка весело здоровается с ней.