— До душа дойти. Раз в тебе нет высокой страсти, тебя это не должно смущать. — Помоги. — Она опять расслабленно прикрыла глаза. Дима включил в ванной воду, налил в нее пенящийся «Бадузан», вернулся в комнату. Не поднимая Настю с кресла, осторожно снял с нее мини-юбку, потом аккуратно, стараясь не касаться тела руками, стянул бирюзовую майку на бретельках. — А грудь-то! — Он укоризненно покачал головой. — Это надо совсем себя не любить, чтобы такую красоту прятать. — А я и не люблю. Настя по-прежнему не открывала глаз. — А что ты любишь? — Задачки решать. Он легко подхватил Настю на руки, отнес в ванную и осторожно опустил в воду. В горячей воде она быстро приходила в себя, бледные щеки порозовели. Дима уселся на край ванны, продолжая с любопытством рассматривать Настино умытое лицо. — Сколько раз тебя Павлов видел в натуральном виде? — Два. — И ты не боялась, что он тебя узнает? Рисковая ты девушка. — Никакого риска. Меня почти невозможно запомнить. Я — никакая. Вот ты столько лет меня знаешь, а описать словами не сможешь. Во мне нет ни одной яркой черты. — Кто тебе сказал, что ты — никакая? Сама придумала? — Отчим. Это случайно вышло. Мне тогда пятнадцать лет было. Он по телефону разговаривал, не думал, что я слышу. Кого-то распекал, что слишком заметного парня куда-то послали. Он тогда еще в розыске работал. И говорит: «Он должен быть таким, как моя Аська. Никаким. Сто раз мимо пройдешь и не запомнишь». Я, естественно, в слезы. Он понял, что я слышала, утешать начал. Вот тогда-то он мне и сказал: «У тебя лицо как чистый лист бумаги. На нем что угодно можно нарисовать. И красоту, и уродство. Это редчайший дар природы, им надо уметь пользоваться». Кроме того, Димуля, мы ведь не черты лица запоминаем, а масть, мимику, моторику, голос, манеры. А это все легко меняется, было бы желание. Так что, повторяю, риска не было ни малейшего. — Ты с ним и голос меняла? — Конечно. — Скажи что-нибудь, мне интересно, как ты с ним разговаривала, — попросил Дима. Низким голосом, в котором явственно слышались англоязычные интонации, Настя произнесла: — Мне кажется, Дмитрий Владимирович, вы предпринимаете попытки меня соблазнить. Я полагаю, что вы человек трезвомыслящий и отдаете себе отчет в полной безнадежности вашего предприятия. Она скользнула вниз, и белая пена укрыла ее до самого подбородка. * * * — Ну, ожила? — спросил Захаров, когда Настя, укутанная в длинный халат, вышла из ванной. — Я чай заварил. Садись, рассказывай. — Мне перед сном чай нельзя, — помотала головой Настя. — Я яблоко погрызу. Значит, так, Димуля. Первое. Александр Евгеньевич Павлов хорошо ориентируется в тексте своей диссертации, помнит его и достаточно связно излагает. Но я абсолютно убеждена, что он ее не писал. Он всего лишь добросовестно выучил ее. Он не смог ответить ни на один вопрос, на который ответил бы любой настоящий автор. — Значит, Филатова не преувеличивала, когда говорила мне в машине, что начальникам диссертации пишут профессора? Я, честно говоря, ей не поверил. — Зря. Очень распространенная практика. Я это специально выяснила. Теперь второе. Свою монографию Ирина Сергеевна Филатова писала, несомненно, сама. Среди ее бумаг есть переводы всех зарубежных работ, на которые она ссылается, причем переводы не официальные, а рукописные, выполненные ею же. Она хорошо владела английским. Стиль, логика, подача материала — все указывает на ее авторство. — А что, были какие-то сомнения? — Посуди сам. План на следующий год верстается в сентябре. До этого долгое время Филатова отказывается заниматься докторской диссертацией, она постоянно загружена текущей научной работой. Наконец, после длительных уговоров, она заявляет в план монографию, происходит это в сентябре прошлого года, а уже к Новому году книга отпечатана начисто. Ее адъюнкт получает экземпляр, по его словам, сразу после праздников. Когда она успела ее написать? — Бывает же, что все материалы и наброски уже готовы, остается только скомпоновать их. Это не занимает много времени. — Бывает, — согласилась Настя. — Но где эти наброски? Я не нашла ничего, ни одного самого малюсенького листочка. Такое может быть только в том случае, если книгу ей кто-то написал. Или она украла рукопись. Но все это не так, потому что, повторяю, ее авторство сомнению не подлежит. — Ты видишь какую-то связь между диссертацией Павлова и этой монографией? — недоверчиво спросил Дима. — Самую прямую. — Настя вздохнула. — Тексты абсолютно идентичны. Слово в слово. Только названия разные. У Павлова — «Криминологическая характеристика консенсуальных деликтов в сфере советского государственного управления», а у Филатовой «Криминология. Коррупция. Власть». Да по существу и названия не так уж отличаются, консенсуальные деликты в сфере государственного управления — это эвфемизм, характерный для того периода, когда Павлов защищался. На самом деле это завуалированное название коррупции. — Ничего не понимаю. В восемьдесят седьмом году кто-то пишет Павлову диссертацию, а спустя четыре года Филатова самостоятельно пишет точно такую же работу? Настя, не морочь мне голову. — А ты не допускаешь, что этим «кто-то» и была Филатова? Почему бы ей не написать Павлову диссертацию за деньги? Тогда, по крайней мере, ясно, что Павлов действительно давно знает ее, но не хочет афишировать деловой характер знакомства и прикрывается амурными делами. Здесь многое не сходится, согласна, но в качестве рабочей гипотезы подойдет. Во всяком случае, эта гипотеза объясняет отсутствие черновых материалов и невероятную скорость написания книги. Павлов чем-то очень обидел Ирину, и она решилась на публикацию давно написанной рукописи. Если бы Павлов поднял скандал и обвинил ее в плагиате, она бы в два счета доказала свое авторство. — А что у тебя не сходится? По-моему, вполне правдоподобно. — Нет, в этой гипотезе дыр больше, чем связок. В одну дыру у меня провалился автореферат диссертации Павлова, который Филатова искала по названию, а не по фамилии автора. В другой дыре торчит голова какого-то Владимира Николаевича. И вообще это не вяжется с ее характером: написать кому-то работу, получить за это деньги, а потом пытаться при помощи этой же работы пролезть в докторантуру. Мошенническим путем собрать два урожая с одного посева. Нет, не вяжется. Если бы она написала диссертацию за деньги, то не стала бы публиковать книгу. И наоборот, она опубликовала бы книгу только в том случае, если бы не было этой истории с диссертацией. Или — или. И анализ статистики по Энской области никак сюда не приклеивается. Ирина искала компромат на Павлова, это совершенно очевидно. Зачем? — Может быть, чтобы он не возникал, когда она опубликует книгу? — Слишком сложно, — покачала головой Настя. — Ей незачем было бояться этого. Любая филологическая экспертиза подтвердит ее авторство. И потом, заткнуть рот Павлову — вовсе не решение вопроса. Кто угодно может прочитать и диссертацию, и монографию, тем более что они посвящены одной проблеме. Нет, тут что-то другое. Но самое главное — непонятно, какое отношение все эти научные дела имеют к убийству. Пойдем-ка спать, Димуля. В постели лучше думается. — Женщина, у которой постель ассоциируется с местом для размышлений, совершенно безнадежна, — шутливо вздохнул Захаров. Но Дима Захаров ошибался, Настя вовсе не была так уж безнадежна. Просто она привыкла решать задачи последовательно, по мере их возникновения. Лежа в постели в маленькой комнате квартиры Гордеева-младшего, она снова и снова пыталась составить такое уравнение, при решении которого в ответе получились бы два идентичных текста и один труп. Было почти четыре часа утра, когда уравнение наконец составилось. Настя встала, накинула халат и на цыпочках подошла к комнате, в которой спал Дима. Дверь была распахнута настежь, Настя осторожно заглянула в комнату. — Дима, — шепотом позвала она. Тот мгновенно открыл глаза, словно и не спал. — Ты чего не спишь? — спросил он тоже шепотом. — Я решила. — Что ты решила? — Задачку. Я все поняла. У меня возникли новые вопросы, но зато не осталось ни одной дыры. Дима включил лампу у изголовья и посмотрел на Настино сияющее лицо и сверкающие от радости ярко-голубые глаза. — Сумасшедшая! — тихо проговорил он с улыбкой. — Для тебя решенная задачка слаще шоколадной конфеты. Иди сюда. Настя вытянулась рядом с ним на диване, обняла за шею и возбужденно зашептала: — Скорей бы утро! Тогда я смогу кое-что выяснить… — Замолчи, — одними губами произнес Дима, крепко прижимая ее к себе и целуя. — Хватит быть умницей. Побудь хоть немного просто женщиной… * * * — Я думаю, произошло следующее, — рассказывала на другой день Настя приехавшему к ней Гордееву. — В 1986 году Павлов, став начальником следственного отдела УВД области, решает, что неплохо бы ему стать кандидатом наук, для дальнейшего продвижения. О том, чтобы написать работу самому, речь не идет. Он обращается к некоему лицу, назовем его условно посредником, чтобы тот нашел «рабочую лошадку», желающую заработать десять тысяч. В то время именно столько стоила диссертация «под ключ», то есть с введением, заключением, списком литературы и авторефератом. Посредник находит Филатову, которая остро нуждается в деньгах, потому что из-за жилищных условий не может устроить свою личную жизнь. У нее в разгаре роман с хирургом Корецким, и роман этот наверняка закончился бы разводом Корецкого и браком с Филатовой, если бы решился квартирный вопрос. Ирина берется за диссертацию и занимается кооперативом, рассчитывая на обещанный гонорар. Но Павлов — человек осторожный. Он ставит посреднику условие: «рабочая лошадка» ни в коем случае не должна знать, на кого она работает. Ни имени, ни должности, ни даже города, в котором живет заказчик. Он известен Ирине под вымышленным именем «Владимир Николаевич», она не знает даже его телефона. Она имеет дело только с посредником, который передает заказчику ее координаты. Связь, таким образом, у них односторонняя, «Владимир Николаевич» сам звонит Ирине, согласовывает с ней тему, содержание глав и параграфов, а когда она сообщает, что работа готова, присылает посредника за текстом. И исчезает, не заплатив. Вот они, те десять тысяч, которых Ирина ждала, но не дождалась. Где искать недобросовестного заказчика, она не знает. Связи с посредником у нее нет. Она понимает, что ее обманули. Будучи человеком одновременно обидчивым и гордым, она не пытается искать обманщика. И историю эту, по вполне понятным причинам, никому не рассказывает. На том этапе она ее похоронила в душе. Проходит четыре года, начальник все настойчивее рекомендует ей заняться докторской диссертацией, чтобы номинально соответствовать занимаемой должности ведущего научного сотрудника. Филатова раздумывает, можно ли использовать написанную ею работу. Может быть, заказчик не стал защищать диссертацию? Передумал, обстоятельства изменились, текст не понравился — да мало ли по каким причинам. Если диссертация не защищена, то рукопись готова к использованию. Она обращается к своему адъюнкту, и он приносит ей ответ: диссертация защищена в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году, автор — Александр Евгеньевич Павлов из Энска. По-видимому, она наводит о нем справки и узнает, где и кем он работает. В ней поднимается прошлая обида, на которую наслаивается и неудавшаяся личная жизнь, и пренебрежительное отношение к науке со стороны руководителей-управленцев. Замкнутая, трудолюбивая, безотказная, Ирина Филатова испытывает к Павлову такую жгучую ненависть, которую трудно было даже заподозрить в ней. Она понимает, что человек, «нагревший» ее на десять тысяч, наверняка нечестен в работе. Опытный аналитик, она знает, где искать. Но она ищет не просто компромат на Павлова, она не собирается его шантажировать и тем более не собирается ничего доказывать. Она ищет, чем его можно напугать, смертельно напугать, а еще лучше — уничтожить как личность, заставив жить в вечном ожидании неприятностей. И она находит. Она находит фамилии людей, которые не простят Павлову, если вокруг него поднимется скандал, который может вывести на их прошлые грешки. А скандал обязательно возникнет, если она опубликует свою книгу и найдется хоть один человек, который сравнит ее с диссертацией Павлова. Тогда она ставит книгу в план НИР института. Павлов тем временем объявляется в Москве, в Штабе МВД России. Ирина никогда не видела его в лицо, фамилия у него достаточно распространенная, услыхав, что в министерстве появился новый главный эксперт Павлов, она еще ни в чем не уверена. Она «примеряет» его, думает о нем, даже записывает его служебный телефон. Но их очное знакомство происходит позже, зимой. Начальник Филатовой помнит, что он лично знакомил их у себя в кабинете, представляя новому главному эксперту своего ведущего сотрудника. Павлов понимает, кто перед ним. Некоторое время Ирина держит его в напряжении, потом дает понять, что узнала в нем своего заказчика. По-видимому, это произошло в марте, потому что как раз тогда Павлов начал наезжать в институт, как говорит Семенова, «с цветами и подарками». Можно предполагать, что он узнал о замысле Ирины и пытался уломать ее, как говорится, добром. Убедившись, что она не поддается, принял более жесткий тон. С середины апреля начались вызовы в министерство и морока с переработкой документов. На самом деле Павлов использует любой повод повидаться с Ириной и уговорить при помощи денег, угроз или еще чего-нибудь, он пробует взять ее измором. Та же Семенова утверждает, что Ирина не умела никому говорить «нет», была очень мягкой и уступчивой. Один бог знает, чего ей стоило не уступить Павлову. После этих разговоров она приезжает в институт измученная и разбитая. Видно, уж очень сильна была обида. Мошенничества она никогда не прощала. Но Ирина чего-то не учла, где-то просчиталась, потому что Павлов испугался этого скандала гораздо сильнее, чем она предполагала. Настолько, что стал бояться за свою жизнь. Что-то в этой ситуации есть такое, чего Ирина не знала и не могла знать, а сказать ей это Павлов не мог или не имел права. Это и послужило причиной ее гибели. Когда Павлов попал в поле нашего зрения, он начал отчаянно врать про любовь, про то, что давно знает Ирину. Казалось бы, зачем? Все имеющиеся в наличии экземпляры рукописи исчезли, надо думать, не без его помощи. Про четвертый экземпляр он и знать не знал. Никто никогда не связал бы имя Ирины с его диссертацией. Могу предположить, что дело здесь в посреднике. Павлов ему не доверяет. У него нет никаких гарантий, что посредник еще тогда, в 1986 году, не «сдал» его Филатовой. А вдруг Ирина кому-нибудь об этом сказала? Он начнет отрицать их знакомство, а кто-то станет утверждать обратное, ссылаясь на Ирину. Он решил подстраховаться, но сделал это крайне неумело и топорно. Это влетело ему в копеечку, а нас заставило приглядеться к нему повнимательнее. Я думаю, все было именно так. И возникают два вопроса: чем конкретно Филатова думала испугать Павлова и чего он так сильно испугался на самом деле? Понятно, что убийство совершил не он. Убийство «заказное», это значит, что повод для него был очень и очень серьезный… — Складно выходит. — Гордеев задумчиво постучал ложечкой о край чашки, из которой пил чай. — И все, что мы на сегодняшний день знаем, вроде бы в эту картинку укладывается. А вдруг все было не так? А, Анастасия? Может такое быть? — Может, конечно. Просто я пока ничего другого не придумала. — Ну что ж, раз нет пока ничего другого, будем работать с этой версией. Давайте определимся, что мы можем и чего не можем. Мы можем пойти по тому же пути, по которому шла Филатова, поехать в Энск, поднять карточки и архивные уголовные дела, восстановить полностью список фамилий, развернуть мощную проверочную деятельность и попытаться выяснить, чем она напугала нашего друга Павлова. Допустим, мы это выяснили. Что нам это дает? В нашу задачу не входит обвинение Павлова во взяточничестве, тем более что доказать здесь практически ничего невозможно. Сами для себя мы сделаем вывод о том, что Александр Евгеньевич нечист на руку. Ну и что? Это ни на миллиметр не приблизит нас к убийце Филатовой. Более того, Павлов меньше года как уехал из Энска, у него там полно своих людей, и, если мы начнем проявлять активность, он узнает об этом через два часа. А нам этого не нужно. «Да, папуля, — подумала Настя, — круг и вправду тесный. Не зря ты говорил, что хуже нет — работать среди своих». — Если предположить, что Анастасия права и Павлов является инициатором убийства, потому что есть некоторое обстоятельство, представляющее для него смертельную опасность, — продолжал между тем Гордеев, — то пугать его ни в коем случае нельзя. Нельзя по двум причинам. Во-первых, убийство Филатовой произошло потому, что она была единственным источником опасности. Ее устранили, и Павлов спокойно сидит на месте. Если напугать его суетой вокруг Энска, то что он сделает? Не сбросит же бомбу на УВД в Энске, а заодно и на Петровку. Сбежит куда-нибудь, застрелится, но в любом случае к убийце он нас не приведет. В этой ситуации убийца ему не поможет, слишком много людей вовлечено в оборот. Во-вторых, пугать Павлова нельзя, потому что его самоуверенность — наш козырь. Я надеюсь, ты его во лжи не уличала? — обратился он к Насте. — Ни в одном глазу, — заверила она. — Все приняла за чистую монету, и Филатову, и диссертацию.