— А что будет через тридцать минут? Пробьют часы, и вы превратитесь из принцессы в Золушку? — пошутил Александр Евгеньевич. Брови Ларисы приподнялись, губы изогнулись в легкой улыбке, но глаза ее не улыбались. Они были серьезными и странно неподвижными. «Будто спрятанный в лесу капкан, — подумал Павлов. — Неподвижно стоит и ждет, когда в него попадется дичь. Опасная, чертовка». — Через полчаса меня будет ждать муж с машиной. Вы же не думаете, что я вечером поеду одна в общественном транспорте. — Я бы проводил вас. Это доставило бы мне удовольствие. — Пешком? Или на такси? — Лариса тихо рассмеялась своим хрипловатым смехом. — Не усложняйте, Александр Евгеньевич. Муж сейчас у родителей, на Бронной. Через полчаса он встретит меня возле «Макдоналдса», и все будет прекрасно. Если мы пойдем теперь же, то можем не спеша прогуляться. Они медленно шли по бульвару от Арбата до Тверской. Женщина чувствовала горьковатый запах туалетной воды, которой пользовался ее спутник. Ей нравилось слушать его тихий напряженный голос, его недосказанные многозначительные фразы, нравилось ощущать прикосновения его руки к своему обнаженному плечу, как бы случайные, но исполненные страсти. Ей нравилось чувствовать, что она желанна. Но ей не нравился сам Павлов. Не доходя до «Макдоналдса», Лариса остановилась. — Меня уже ждут. Дальше я пойду одна. Я вам позвоню. Она на мгновение приблизилась к Павлову, ровно настолько, чтобы коснуться его грудью и дать ему почувствовать сладкий запах своих духов. Потом порывисто повернулась и почти бегом направилась к серебристому «Вольво», припаркованному на углу Тверской. Машина была другой, но водитель — тот же. Захлопывая дверь, женщина восхищенно сказала: — Роскошная тачка. — Я же все-таки работник МИДа, — улыбнулся мужчина за рулем. — Сказала бы, что я слесарь, я бы на «Москвиче» прикатил. Женщина расхохоталась. — Димка, ты — прелесть. Поехали скорее домой, глаза болят — сил нет терпеть. Как будто песку насыпали. Ты не забыл, что сегодня ночуешь со мной? — Как же, забудешь, — шутливо проворчал Дима. — Не каждому такое счастье выпадает — провести ночь с самой Каменской. * * * Они вошли в квартиру Гордеева-младшего, где на всякий случай должны были изображать семейную пару. Прямо от порога Настя бросилась в кресло и вытянула ноги. — Господи, как же все болит! — простонала она. — Муки адские. По-моему, босоножки с кожей срослись. Эй! — позвала она. — Муж ты или не муж? Помоги больной жене. Захаров опустился перед ней на колени и начал осторожно снимать с Насти обувь. — У тебя ноги красивые, — сказал он, проводя рукой вверх от лодыжки до колена. — Только сейчас заметил? — насмешливо спросила Настя. — Ты же в джинсах все время, как тут заметишь. — Подай мне, пожалуйста, вон ту коробочку, — попросила она. Отвинтив крышки с двух пластмассовых емкостей с физраствором, Настя быстро и умело вынула из глаз контактные линзы, сделавшие ее светлые глаза шоколадно-коричневыми. Проделав эту операцию, она облегченно вздохнула. — Теперь можно жить. Ты так и будешь сидеть на полу? — Буду. Отсюда смотреть удобнее. Настя откинулась в кресле, закрыла глаза, отдыхая. — И что же ты видишь со своего удобного места? — спросила она, не открывая глаз. — Что ты очень красивая. — Не выдумывай. Это все грим. Сейчас я соберусь с силами, пойду в ванную, смою с себя этот маскарад, сниму парадные тряпки и опять превращусь в серую мышку. Настя говорила медленно, лениво, едва шевеля губами. Целый день в образе темпераментной энергичной журналистки дался ей нелегко. — Павлов, наверное, умирал от желания? — Умирал, — равнодушно подтвердила Настя. — А ты? Тебя это не будоражит? — Нет. Если бы это был не Павлов, тогда — может быть. — А я? — Что — ты? Дима осторожно поцеловал ее колено. Настя не шевельнулась. — Ты очень красивая. — Ты уже говорил. У меня с памятью все в порядке. — И еще раз повторю. — Зачем? — Чтобы ты это запомнила. — Я запомнила. — Но не поверила? — Нет. — А почему именно этот типаж ты выбрала? Павлов любит рыжих? — Не знаю. — Настя чуть заметно шевельнула плечом. — Просто увидела такую женщину на улице, она мне понравилась. Срисовала. — А кого еще ты можешь изобразить? — Кого угодно. Много лет тренируюсь. У меня хобби такое — менять внешность. Мама часто за границей бывала, привозила всякие игрушки. — Какие игрушки? — Ну, грим, краски для волос, линзы всех цветов. Остальное я сама придумывала. Училась менять голос, жесты, походку. Очень хорошо отвлекает. — От чего отвлекает? — От мыслей о бренности существования. — Она усмехнулась. — Так что если меня выгонят из милиции, без работы не останусь. Пойду на киностудию фильмы озвучивать. Дима подвинулся ближе, положил голову ей на колени. — Если ты все это умеешь, то почему не пользуешься? Настя лениво подняла руку, безвольно свисавшую с подлокотника кресла, запустила пальцы в его волосы. — Зачем своих обманывать? Какая есть — такая есть. — Мужики по тебе сохли бы. — Мне неинтересно. — Почему? Нормальной женщине это должно быть интересно. — Я — не нормальная женщина. Я вообще не женщина. Я — компьютер на двух ногах. И потом, они все равно увидели бы меня после ванны. И вся любовь тут же кончилась бы. — Не наговаривай на себя. Ты — нормальная молодая красивая женщина. Только в тебе огня нет. — Огня нет, — согласилась Настя. — Может, ты не хочешь его зажигать? — Может, не хочу. Перестань меня уговаривать. Я очень устала. У меня сил нет дойти до душа, а ты мне рассказываешь про высокую страсть. Ну нет ее во мне, что я могу поделать? — Хочешь, я тебе помогу? — В чем? — Настя открыла глаза, внимательно посмотрела на Захарова.