Заказчик не испытывал тревоги. Только легкое недовольство. Он уже знал, что после выполнения заказа возникли непредвиденные осложнения, что вместо дела о несчастном случае расследуется уголовное дело об убийстве. Но в конечном итоге какая ему разница? Расследование лично для него ни малейшей угрозы не представляет. Главное — Филатовой больше нет… Заказчик вспомнил свою первую встречу с ней почти полгода назад, в январе. Она сидела перед ним спокойная, сосредоточенная, готовая выслушать его соображения и продумать их. А он плохо слышал сам себя, путался в словах и все не мог отвести глаз от ее рук, пытаясь уловить хоть малейший признак волнения. Знает или не знает — вот что мучило Заказчика. Кто бы мог предположить, что они вот так встретятся? Порой она вскидывала ресницы и улыбалась, Заказчику мнилось, как-то по-особенному, с тайным смыслом, но он одергивал себя, стараясь успокоиться и вникнуть в суть дела, которое они обсуждали. А она, казалось, не замечала его волнения, и руки у нее не дрожали. После той первой встречи Заказчик быстро забыл свои страхи. Он был уверен, что хорошо знает женщин, а женщины не умеют долго сдерживаться и молчать. Если бы она знала, кто он такой, или хотя бы догадывалась, она бы выдала себя. Потом была вторая встреча и следующая. Так сложилось, что в феврале им пришлось сталкиваться чуть ли не каждую неделю. Заказчик всматривался в ее лицо, походку, вслушивался в спокойный, почти лишенный интонаций голос и не обнаруживал никаких признаков нервозности. «Нет, не знает», — облегченно вздыхал Заказчик, но в следующую же минуту в ее шутках ему слышался злой сарказм, а в улыбке виделась насмешка, в монотонной речи чудилась сдерживаемая ярость. А потом он узнал, что Филатова пишет книгу. К этому моменту нервы его были на пределе, как мотылек к пламени, тянулся он к этой загадочной женщине, используя любой, самый малозначительный повод для встреч, чтобы еще раз пережить мучительные сомнения и в конце облегченно вздохнуть: нет, все-таки не знает. Книга Филатовой тоже была поводом для разговора. — Когда же вы собираетесь ее писать? — спросил тогда Заказчик. — Вы ведь так загружены плановой работой. — Открою вам маленький секрет. — Она смотрела на него открыто и дружелюбно. — Книга уже написана. Просто раньше у меня не было возможности ее издать. — Почему? Что-нибудь сверхкрамольное? — пошутил Заказчик. — Что вы, никакой крамолы, — засмеялась она. — Просто издать книгу — дело практически неосуществимое, если ты никто и тебя не знают. А теперь у меня есть имя и репутация. — А как будет называться ваше творение? — Название пока ориентировочное — «Криминология. Коррупция. Власть». Что-нибудь в таком роде. — И о чем она, если не секрет? — Долго объяснять. — Она поморщилась. — Если хотите, я вам лучше рукопись принесу. Может быть, заодно и подскажете, нельзя ли ее издать за гонорар. У нас ведь за это не платят, сами знаете. Договорились? Завтра же завезу вам текст. Она поднялась, собираясь уходить. Заказчик порывисто вскочил из-за стола, кинулся к вешалке, чтобы подать ей шубку, неловко задел локтем пепельницу. Окурки высыпались на стол… — Да не нервничайте вы так, Владимир Николаевич. — Филатова взялась за ручку двери. — До завтра. Стоял теплый слякотный февраль, в комнате было душно даже при открытой настежь форточке. Заказчик почувствовал, что руки его стали ледяными. Значит, все-таки знает… * * * Машина свернула с Садового кольца на Каляевскую улицу. — Дальше куда? — спросил Захаров. — Все время прямо. Знаешь, я рада, что ты меня нашел. — Настя тронула его за плечо. — Как ты додумался? — Большого ума не надо, — усмехнулся Дима. — Этот молодой черноглазый — он в вашем отделе работает? — Доценко? В нашем. Что-нибудь не так? — Хороший мальчик. — Дима одобрительно кивнул. — Умеет спрашивать. Фразы короткие, ни одного лишнего слова, никакого давления. Чуть-чуть подталкивает, сразу и не заметишь. Уж на что я злой был, а разговор в машине почти дословно вспомнил. Хороший мальчик, — еще раз подтвердил он. — Такой незаменим в работе со свидетелями. — Да, — рассеянно повторила Настя, — незаменим. И все-таки зачем ты меня искал? — Сам не знаю. — Захаров пожал плечами. — Жалко мне ее. — Кого жалко? — удивилась Настя. — Эту… Филатову. Вот ведь глупость! — Он озадаченно хмыкнул. — Полчаса был с ней знаком, да что там знаком — имя даже не спросил, трое суток из-за нее в камере проторчал и вдруг понял, что мне ее жалко. — И ты два часа ждал меня на улице, чтобы сообщить об этом? — Если совсем честно, то я хотел тебе сказать, что буду рад оказаться полезным. Вы там в МУРе все такие, конечно же, умные и опытные, но в жизни всякое случается. Вдруг да пригожусь. Ни разу мне потерпевших не было жалко так, как сейчас. Видно, чем-то она меня задела. Так что имей это в виду. — Спасибо. Очень трогательно, — суховато ответила Настя. — Сейчас направо на мост. Ты хоть понимаешь, что с тебя самого подозрение еще не снято окончательно? — Ну что ж поделать, потерплю, — миролюбиво ответил Дима. — Хороший район, зеленый, тихий. Живешь здесь? — Здесь родители живут. А я на Щелковской. Прощаясь с Настей, Дима придержал ее за руку, вгляделся внимательно. — А ты не меняешься. Все такая же девчушка в джинсиках и с длинным хвостом на затылке. Тебе сейчас сколько? — Тридцать два, — улыбнулась Настя. — Не замужем? — Не смеши меня. Спасибо еще раз, что подвез. Когда встал вопрос о размене квартиры, основным аргументом у Настиного отчима было то, что «трое бумагомарак на одной кухне не уживутся». Пока Настя училась в школе и в университете, а Леонид Петрович работал на практике, или, как говорят, «на земле», трехкомнатная квартира была наполовину завалена бумагами и рукописями Настиной матери, известного ученого-лингвиста. Потом и Настя стала выкраивать уголки для своих бесчисленных листочков и мудреных расчетов. А уж когда Леонид Петрович, покончив с практической работой, перешел с должности начальника РУВД в Высшую юридическую заочную школу милиции преподавать оперативно-розыскную деятельность, в квартире стало по-настоящему тесно. Теперь Настя жила отдельно, на другом конце Москвы, но у родителей бывала часто, особенно с тех пор, как мать на два года пригласили на работу в Швецию. Леонид Петрович был в отличие от Насти человеком хозяйственным, обеды готовить не ленился, но самое привлекательное состояло в том, что квартира родителей находилась гораздо ближе от Петровки, чем Настино собственное жилье. Если остаться ночевать, то утром можно спать минут на сорок дольше. Уютно устроившись в мягком кресле, Настя смотрела, как отчим разбирает небольшой пластиковый пакет — мать с оказией передала посылку. Вынув маленькую плоскую коробочку, Леонид Петрович протянул ее Насте. — Твои игрушки. У тебя, наверное, уже полный набор есть? — Нет предела совершенству, — отшучивалась Настя. И вдруг спросила: — Пап, а кто такой Богданов? — Богданов? Бывший начальник ГУВД Москвы. Ты в своем уме, родная? От удивления Леонид Петрович даже выпустил из рук журнал по криминалистической технике, который ему прислала жена. — Не тот. Богданов из академии, с кафедры организации расследования преступлений. — А, — облегченно вздохнул отчим. — Знаю, конечно. Родственные кафедры, мы все друг друга знаем. Зачем он тебе? — На всякий случай. А Идзиковского из Интерпола знаешь? — Фамилию слышал, но лично не знаком. Еще вопросы? — А с Филатовой Ириной Сергеевной из НИИ МВД ты встречался? — Приходилось. Ты что, мой моральный облик проверяешь? Настасья, кончай темнить. Говори, в чем дело. — Филатова умерла, — выпалила Настя. — Да что ты?! — Леонид Петрович охнул и присел на диван. — Может, это не та Филатова? Та была молодая совсем, красивая. — Та самая, папуль. Убита. Настя встала с кресла и села на пол рядом с отчимом, положив голову ему на колени. — Единственная версия, которая есть на сегодняшний день, — убийство из ревности. А у Филатовой все романы — с офицерами из МВД. И я буду сидеть здесь, у твоих ног, как верный пес, до тех пор, пока ты мне не расскажешь, как и чем живут научные работники и преподаватели. Из-за чего они ссорятся друг с другом, на какие темы пишут анонимки, какие шаги предпринимают, чтобы подсидеть другого, каким способом сводят счеты и так далее. Идет? Леонид Петрович огорченно усмехнулся: — Вот и с тобой случилось то, чего я всегда боялся, пока работал «на земле». Приходится вести расследование среди своих. Ты даже представить себе не можешь, как это трудно. Особенно когда ты молод. Милицейский круг — тесный круг. Не просто узкий, а именно тесный, не можешь повернуться, чтобы не наткнуться на знакомого, родственника знакомого, сослуживца родственника, бывшего ученика, соседа начальника и прочее. В этом тесном кругу невозможно никого ни о чем спросить, я уже не говорю — допросить, потому что какие могут быть серьезные разговоры между своими? Ты разговариваешь с человеком, которого подозреваешь в преступлении, а он на все твои доводы отвечает: да ладно, да брось ты, ну мы же свои люди, ты же понимаешь. И хлопает тебя по плечу. И предлагает выпить. А чуть что не так — будь уверена, тут же поступит звоночек твоему Гордееву, с которым они или в санатории вместе отдыхали, или на банкете водку пили, или еще как-нибудь знакомы. Ты что же это, Виктор Алексеевич, ты давай ребят своих приструни, не годится так, обидели, понимаешь. В общем, наплачешься. — Нет. — Настя грустно покачала головой. — Не наплачусь. Меня Колобок к ним не выпустит. Плакать будут наши мальчики. Как ты думаешь, папа, почему меня Колобок на привязи держит? — Ума не приложу. — Леонид Петрович погладил Настю по голове. — Может быть, он знает про твои… м-м-м… мягко говоря, про твои особенности? — Откуда ему знать? — возразила Настя. — Если только ты ему сказал. Но ты же не говорил? — Она вопросительно подняла голову. — Разумеется, нет. Зачем же я буду выдавать Гордееву твои секреты, хоть и знаю его давным-давно. Вот, кстати, тебе еще пример тесноты нашего круга. Вообще запомни: этим отличаются две профессии — юридическая и медицинская. Только если в медицине династии приветствуются, то у нас — нет. Считается, что если папа врач, мама врач, сын врач, то это семейная приверженность идеалам гуманизма. А если юрист — сын юриста, то все думают, что непременно блатной, что папочка сынка пристроил. — А почему так? — Какая-то правда в этом есть. Все-таки много лет у МВД были и престиж, и власть, и, соответственно, возможности. Часть сынков и прочих родственников и в самом деле были «пристроенные». Но другая-то часть — она совсем иная. Порой это даже бывает трудно объяснить. Вот ты, например, типичная милицейская дочка. Прекрасно училась в физико-математической школе, перед глазами, с одной стороны, блестящая карьера матери, с другой — этот твой суперматематик Лешка. А ты? Пошла в милицию. Можешь объяснить, почему? — Не могу, — вздохнула Настя. — Гены, наверное. — Какие гены? — Леонид Петрович легонько щелкнул Настю по носу. — Твой родной отец в милиции никогда не работал. — Но воспитывал-то ты, — резонно сказала Настя. — Не отвлекайтесь, папаша, рассказывайте мне про ваши околонаучные дела. Заканчивался вторник, шестнадцатое июня. День, когда похоронили Ирину Филатову. День, когда освобожденный после семидесяти двух часов пребывания в камере Дмитрий Захаров решил, что убийцу своей случайной попутчицы он бы задавил собственными руками. День, когда давно и глубоко женатый Юра Коротков ни с того ни с сего понял, что влюбился в свидетельницу Люду Семенову, тридцати девяти лет, замужнюю, мать двоих детей. День, когда над ничего не подозревающим полковником Гордеевым проплыло легкое светлое облачко, которого Виктор Алексеевич и не заметил.