- Ну, насколько мне известно, это первая поставка в Квебек, возможно, первая в Канаду. Не уверена насчет Штатов, но если он там появлялся, то в малых количествах. Уличное название - «русская магия». Еще его называют «крокодилом». - Похоже на средство для разгона? Мадлен безрадостно улыбнулась: - Можно сказать и так. С него начинают, повышают аппетит. Они эстеты, эти торговцы. - Они еще и великолепные маркетологи, - заметил Бовуар. - Назвать что-либо «крокодилом». Даже ребятишки заинтересуются. И звучит так по-городскому. Так завлекательно. - Его назвали так еще и потому, что у потребителя кожа покрывается чешуей. Прямо как у «крокодила». - О, Господи… - выдохнул Бовуар. Ему, лучше чем Туссен, лучше чем кому либо, была известна одержимость наркомана. Он отлично знал, насколько поведение наркомана отличается от поведения нормального человека. Зависимый человек и чувствует, и действует, как недочеловек. Почему бы и не выглядеть сообразно? Обычно никому до этого не было дела. Бовуару же было не все равно. - Так это и начинается, - сказал он, сняв очки и постучав пальцем по клочку бумаги. Сейчас он был очень похож на Гамаша, но не осознавал этого. - Они вбрасывают небольшую партию, для стимуляции. Таким образом, повышают спрос - препарат особенно желанен, когда его сложно заполучить. Он отлично знал механику этого процесса. Дилеры разбирались в наркотиках так же хорошо, как и в человеческой природе. - Так зачем оставлять его на складе в Мирабель? - задал он вопрос. - Чего они ждут? - Большой поставки фентанила, чтобы отправить сначала ее? - сделала предположение Туссен. - Да, почти наверняка! Но та уже пересекла границу. Что останавливает их теперь? Они смотрели друг на друга, надеясь, что ответ даст другой. Бовуар улыбнулся. Улыбка была слабой, едва заметной. Но это была улыбка. - Они ждут, чем закончится суд, - произнес он. Выражение крайнего изумления появилось на лице Мадлен Туссен. Затем она тоже улыбнулась. - Мой Бог! Думаю, ты прав. Бовуар поднялся и, показав ей клочок бумаги, спросил: - Я заберу? Мадлен поднялась следом, чуть поколебавшись, наконец согласно кивнула. Бовуар свернул записку и спрятал ее в карман. - Что ты собираешься делать? - спросила Мадлен, провожая его к двери. - Покажу это шефу-суперинтенданту Гамашу, как только он покинет здание суда. - А он что будет делать? - Не знаю. - Подтолкни его, Жан-Ги. Заставь действовать, - попросила она. - Он должен отдать приказ. - Слушай, никто не поставил на карту больше, чем он, - напомнил Бовуар. - Неправда. Он не потеряет сына или дочь из-за наркотиков. И очень мала вероятность того, что он пострадает от ворвавшегося в его дом накачанного наркотой сумасшедшего, или что его подстрелят на улице в разборке за наркоманские деньги. Вот у тебя маленький сын. - Оноре, oui. - У меня сын-старшеклассник и две дочки вскоре перейдут в старшие классы. Мы ставим на карту больше. Нам есть что терять. Мы не можем потерпеть неудачу, Жан-Ги. - Знаю. Он правда знал. - Подожди, -Туссен втянула Бовуара обратно в кабинет, закрыла дверь. - Он сделал это? - Что именно? - Хочешь, чтобы я произнесла вслух? - Хочу. - Решился ли шеф-суперинтендант Гамаш сегодня на лжесвидетельство? Солгал насчет биты и потайной двери в подвал? - Да. Она замерла, потом бросила взгляд на карман, в котором была спрятана свернутая записка. - Стало быть, у нас есть шанс. Что мне сказать моим ребятам? - Придумай что-нибудь. Мы начинали это вместе, Мадлен. Ты не можешь самоустраниться, даже если бы захотела. - Несправедливо меня в подобном обвинять, - Мадлен снова приняла оборонительную позицию. - Я тебя не обвиняю. Однажды ты, может быть, даже получишь заслуженную награду. Ты помогла шефу-суперинтенданту придумать этот план. Он сохранил ту салфетку, если помнишь. С вашего совместного ланча. Она в ящике его стола, рядом с блокнотом. Туссен кивнула. Бовуар был прав. Все началось в тот день, несколько месяцев назад, на обеде, где она использовала расхожее выражение. Шеф-суперинтендант Гамаш записал его на единственном доступном тогда клочке бумаги. И выражение было на самом деле настолько расхожим, что Мадлен сама затруднялась уловить смысл, в нем заложенный. И уж точно, не могла предвидеть, какой смысл вложит в него Гамаш. И каким образом использует. - Сожжем наши корабли, - произнесла она, припомнив тот момент в закусочной, когда шеф-суперинтендант Гамаш взглянул на нее с радостным блеском, с отсветами зарождающейся идеи в глазах. - Сожжем наши корабли, - повторил Бовуар. - Знаешь, откуда выражение? Мадлен кивнула. Она уже выяснила. Дни шли за днями, проходили месяцы, дела становились хуже и хуже, вместо того, чтобы улучшаться, и Мадлен Туссен задумалась, что же она натворила. То, что она выяснила для себя, утешения не принесло. - Так сказал Кортес, - ответила она. - Пятьсот лет назад. Когда испанцы высадились на побережье нынешней Мексики. Бовуар согласно кивнул. - И вот, они стояли на берегу, и Кортес приказал своим людям сжечь корабли. - Чтобы отрезать себе путь назад. Два старших офицера Сюртэ, стоя в дверях, представляли себе ту давнюю картину. Что было делать солдатам Кортеса? Спорить с капитаном? Умолять его? Начать мятеж? Или они смиренно сделали, как им велели, потому что обязаны были следовать приказу? Конкистадоры отправились в Новый Свет, чтобы покорить его. За какие-то несколько лет они разрушат великую цивилизацию ацтеков. А взамен обретут несметные богатства. Однако... Большинство из них так и не покинут этих берегов. Что они чувствовали, стоя там? Перед ними простирался неизведанный континент. Дом, семья и спокойная жизнь остались позади. А осередине - лишь горящие корабли. Ни Бовуару, ни Туссен не требовалось особых усилий, чтобы представить, как чувствовали себя конкистадоры. Для них тоже не было пути назад. Они уже вдыхали запах горелых мачт. - Дам тебе знать, как все пройдет, - бросил Бовуар, похлопав себя по карману с запиской. Уходя, он чувствовал, как следом за ним на яркий солнечный свет выбирается темная фигура. Закрыв за Бовуаром дверь, Мадлен Туссен вернулась к столу. Тяжело опустившись в кресло, она нажала кнопку интеркома и попросила пригласить к ней инспектора Гогена. Уставившись в окно, она стала придумывать, как объяснит ему свое решение. Темная фигура, словно обуглившийся остов, тихо стояла в углу и наблюдала за ней. * * *