Однако он знал, что Гамаш не передумает. И в глубине души Жан Ги Бовуар понимал, что и не должен передумать. Фентанил должен пересечь границу. Их тайна должна быть сохранена. Чтобы открыть ее позднее. При нанесении coup de grâce.[19] Арман Гамаш кивнул, поднялся и направился к двери. И подумал: когда он покинет сегодня офис, чтобы вернуться в небольшую квартиру, которую они с Рейн-Мари держали в Монреале, не выйдет ли из тени темная фигура и не последует ли за ним? Не придет ли взыскать долг, который старший суперинтендант Гамаш никогда не сможет отдать? Единственное, на что он мог надеяться, – это прощение. Глава восьмая – Мне казалось, ты говорила, что процесс закончится быстро, – сказала Джоан, партнер судьи Корриво. – У нас получится уехать на уик-энд? Морин Корриво застонала: – Не знаю. Можно ли отменить бронирование, если что? – Я позвоню в гостиницу и выясню. Не переживай, мы всегда сможем уехать в другой уик-энд. Вермонт никуда не денется. Морин схватила кусок тоста, поцеловала Джоан и прошептала: – Спасибо. – Поезжай и будь доброй девочкой, – напутствовала ее Джоан. – Это моя песочница. Мне не обязательно быть доброй. Морин выглянула в окно. Еще не было и семи утра, а солнце уже свирепствовало. Она села в машину, вскрикнула и подняла пятую точку с обжигающе горячего сиденья. – Черт, черт, – пробормотала она, включила кондиционер и медленно опустилась обратно. Она заметила, как воздух над капотом сгущается от жары, и подумала о том, какой будет атмосфера в зале суда. Впрочем, судья Корриво догадывалась, что и без тепловой волны там будет несладко. * * * – Всем встать, суд идет, – услышала она. Охранник открыл дверь, и судья Корриво перешагнула через порог. В зале раздался шумок, когда все вставали. А потом – когда сели вслед за ней. Все выглядели слегка потрепанными. Уже. Она кивнула прокурору, и тот вызвал своего вчерашнего свидетеля. Старший суперинтендант Гамаш прошел на свидетельское место, и судья Корриво заметила, что он кажется собранным и на нем сшитый на заказ костюм, который к концу дня, вероятно, будет выглядеть не столь хорошо. Кондиционер уже выключили и зал закрыли. Когда Гамаш занимал свое место, она почувствовала едва ощутимый запах сандалового дерева. Тонкий аромат окутал ее на мгновение и рассеялся. Тогда судья Корриво обратила внимание на обвиняемого и увидела глаза, смотревшие на Гамаша сосредоточенно и с мольбой. Взгляд был пристальный. И только два человека в зале заседаний видели его: она сама и старший суперинтендант. Но о чем молил этот взгляд? О милосердии? Нет, милосердие было вне компетенции Гамаша. Этот взгляд отчаянно молил о чем-то Гамаша. О прощении? Но этого Гамаш тоже не мог дать. Что в данный момент старший суперинтендант мог предложить человеку на скамье подсудимых, которого он сам и арестовал? Только одно, как догадывалась судья Корриво. Молчание. Он мог сохранить некую тайну. Судья Корриво перевела взгляд на старшего суперинтенданта. И спросила себя, не заключено ли между ними соглашение. Что-то такое, о чем ей неизвестно. На экран снова вывели фотографию кобрадора на деревенском лугу. Там она и будет оставаться на протяжении всего процесса. Словно наблюдая за ними. – Вы понимаете, что все еще под присягой, старший суперинтендант? – спросила судья Корриво. – Понимаю, ваша честь. – Bon, – сказал прокурор. – Вчера днем, в конце заседания, вы сказали нам, что пришли к следующему выводу: кто-то из жителей деревни Три Сосны совершил нечто столь ужасное, что пришлось вызывать это существо. – Прокурор показал на кобрадора. – Кто это был, по вашему мнению? – Я правда не знал. – Мне известно, что не знали, я спрашиваю, каково было ваше мнение. У вас возникли какие-нибудь подозрения? – Возражаю, – сказал защитник. Судья Корриво поддержала возражение, хотя и с сожалением. Ей бы хотелось услышать ответ. * * * – Совесть? – произнесла Рут. У нее за спиной в этот сумрачный ноябрьский вечер стучал по окну дождь со снегом – уже не осень, еще не зима. – Вот оно, значит, в чем дело. Интересно, за кем же он пришел. Она оглядела всех со своего места в глубоком кресле в гостиной Гамашей. Усевшись, она уже не могла подняться без посторонней помощи. Ее соседей это очень даже устраивало. И удобно, и не без ограничений. Роза сидела у нее на коленях, поворачивая голову к тому, кто говорил в данный момент. Словно бесноватая. – Кто его сделал? – спросил Оливье, появившийся в дверях между кухней и гостиной. В руке он держал багет. – Жаклин, – ответила Сара. – Прошу прощения. В пекарне больше ничего не оставалось. Что, она так и не научилась? Оливье продемонстрировал хлебный нож с погнутыми зубцами, зажатый в другой руке. Он подошел к задней двери и швырнул багет на улицу – пусть найдет какой-нибудь бобер и поточит зубы. Хотя, скорее всего, багет так и останется там лежать, пока его не найдет какой-нибудь археолог из будущего. И он станет такой же загадкой, как Стоунхендж. Мирна встала, подошла с бокалом красного вина к окну и поглядела в темноту. – «Мир, что превыше всех земных блаженств, – процитировала она. Потом повернулась к собравшимся. – Спокойная, утихнувшая совесть!»[20] – Шекспир, – сказала Рейн-Мари. – Только вот ощущение, что не очень спокойная. – Потому что мы еще в неведении, – объяснила Мирна. – Это существо здесь, оттого что у кого-то в деревне совесть нечиста. – Это просто человек в маскарадном костюме, – сказал Арман. – Он играет с кем-то в игры разума. – Но не с нами, – сказал Габри.