Он улыбнулся и кивнул: – Мы должны измениться. Но не чуть-чуть. Мы должны измениться радикально, а это, к сожалению, не может быть осуществлено старой гвардией. Для этого нужны новые люди, смелые, инициативные. С отважным сердцем. – Но вы… Она вовремя остановилась. А может, и не вовремя. Старший суперинтендант Гамаш весело посмотрел на нее: – Я стар? – Э-э… – Э-э? – переспросил он. – Вы пожилой, – сказала она. – Désolé. – Не извиняйтесь. Так оно и есть. Однако кто-то должен стоять во главе. Кто-то должен стать расходным материалом. И в этот момент Мадлен Туссен поняла: ее муж, возможно, во многом прав, но в одном он ошибается. Она не козел отпущения, привязанный к дереву, чтобы отвлечь внимание хищников. Эту роль взял на себя Гамаш. – У нас есть неоспоримое преимущество, суперинтендант, – сказал Гамаш. Его голос снова стал четким, деловым. – И даже несколько. Наши предшественники бо́льшую часть своей энергии тратили на нарушение собственных законов и на прикрытие своих делишек. Еще они тратили немало времени на междоусобные войны. Стреляли друг в друга, иногда в буквальном смысле. Преступность вышла из-под контроля отчасти потому, что внимание высших офицеров полиции было занято проблемами собственного обогащения, а отчасти потому, что от картелей поступали немалые деньги за то, чтобы они кое на что закрывали глаза. – Они ослепили себя ради денег и власти, – сказала Туссен. – Да уж. Очень по-гречески. Но сказано это было без улыбки. И она подумала: это шутка или он действительно воспринимает происходящее как древнегреческую трагедию, разыгрывающуюся на подмостках современного Квебека? – А теперь? – спросила Туссен. – Вы сами сказали. Мы меняем. Все. Причем делаем вид, будто все остается по-старому. – Он внимательно посмотрел на нее. – Единственная причина, почему мы отправляем полицейские функции так, как отправляем, состоит в том, что кто-то сто лет назад организовал нас подобным образом. Но то, что работало тогда, не работает теперь. Вы молоды. Используйте это как свое преимущество. Наши враги ждут от нас прежней тактики. Он наклонился над столом и понизил голос, в котором по-прежнему звучала энергия, даже страсть. – Перестраивайтесь, Мадлен. Создайте нечто новое, смелое. У нас есть шанс. Пока никто не подозревает, что нам это по силам. Пока никто не смотрит. Ваш муж не одинок. Все считают, что Квебекская полиция понесла непоправимый ущерб. И дело не только в ее репутации: она гниет изнутри. Вся конструкция готова рухнуть. И знаете что? Они правы. Так что мы можем либо тратить время, силы и ресурсы, ставя подпорки умирающей структуре, либо начать все заново. – И что мы должны делать? – спросила Туссен, захваченная его энтузиазмом. Гамаш откинулся назад: – Не знаю. Она почувствовала, что сдувается, как воздушный шарик, но самую малость. В глубине души она радовалась услышанному. Это означало, что можно внести свой вклад в обновление, а не просто исполнять приказы. – Мне нужны идеи, – сказал Гамаш. – От вас. От других. Я думал об этом. Этой осенью он часто сидел по утрам и вечерам на скамье над Тремя Соснами, куда приходил вместе с Анри и Грейси. На скамье, на которой было написано: «Удивленные радостью», а над этой надписью другая: «Храбрый человек в храброй стране». Гамаш смотрел на маленькую деревню, живущую своей жизнью, смотрел вдаль – на горы, лес, ленту золотой реки. И думал. Думал. Он дважды отвергал предложение стать старшим суперинтендантом Квебекской полиции, главным копом. Отчасти потому, что не хотел стоять на капитанском мостике, когда корабль, которым он восхищался прежде, пойдет на дно. А Гамаш не видел способов его спасения. Но когда ему сделали предложение в третий раз, он снова сел на скамью и стал думать. О коррупции. О понесенном ущербе. Он думал о Полицейской академии и молодых рекрутах. Он думал о мирной жизни. О тишине. Здесь, в Трех Соснах. В деревне, которой нет ни на картах, ни на навигаторах. В безопасности. Часто к нему присоединялась Рейн-Мари. И они тихо сидели бок о бок. Но однажды вечером она заговорила. – Я думала об Одиссее, – сказала она. – Странно. – Он посмотрел на нее. – А я – нет. Рейн-Мари рассмеялась: – Я думала о его отставке. – Одиссей ушел в отставку? – Да. Он состарился, устал. От войны. Даже от моря устал. И тогда он взял весло и ушел в лес. Он шел и шел, пока не встретил людей, которые не знали, что такое весло. И там, среди этого народа, он обустроил себе дом. Где никто не знал имени Одиссей. Где никто не слышал о Троянской войне. Где он мог жить неузнанным. Жить в мире. Арман долго сидел совершенно неподвижно и молча, глядя на Три Сосны. Потом он поднялся и пошел домой. И позвонил. Одиссей закончил сражение. Выиграл свою войну. Гамаш пока еще не выиграл. И не проиграл. Ему предстояла как минимум еще одна битва. И вот он сидел в бистро в Старом Монреале с очень молодым суперинтендантом и разговаривал о кораблях. – Мой муж был прав, когда говорил о корабле, который дал течь. Но в другом он ошибался. Я не одна. – Да, не одна. Туссен кивнула. Она слишком долго оставалась одна и даже не заметила, когда ситуация изменилась. Ее окружали коллеги. Люди, которые стояли не за ней, а рядом с ней. – Мы должны все построить заново, – сказала она. – Сжечь корабли. Назад пути нет. Гамаш пристально посмотрел на нее и откинулся на спинку стула. – Patron? – встревожилась она, подумав, что с ним случился petit mal. Или даже grand mal,[27] судя по тому, сколько времени это тянется. – Прошу прощения, – наконец проговорил Гамаш и подтянул к себе салфетку. Он достал из кармана ручку, написал на салфетке несколько слов, поднял голову и посмотрел на Туссен с сияющей улыбкой. Потом сложил салфетку и сунул в карман. Наклонившись над столом, сказал: – Именно это мы и сделаем. Мы не будем заделывать течь. Мы сожжем корабли. И уверенно кивнул. Суперинтендант Туссен вернулась в свой кабинет, заряженная новой энергией. Взбодрившаяся. Такой эффект произвели на нее слова Гамаша. И она пыталась не думать о сумасшедшинке, которая сквозила в тоне старшего суперинтенданта. Мадлен Туссен, возможно, была первой, но, прежде чем все закончится, она будет далеко не последней, кто подумал, что новый глава Квебекской полиции сошел с ума. Глава тринадцатая В тот день прошло несколько совещаний, включая и короткое с инспектором Бовуаром, который хотел обсудить предложение о том, чтобы организовать в Квебекской полиции роту почетного караула. – Как у военных, – сказал Бовуар. – Движение сомкнутым строем. Старший суперинтендант Гамаш слушал без энтузиазма. – И зачем нам это надо? – В общем, идея не моя, мне ее подарил один из старших офицеров. Когда я отсмеялся, то начал ее обдумывать. Он строго посмотрел на босса предупреждающим взглядом, призывая напрячь мозги. Гамаш поднял руки, сдаваясь. – Можно было бы начать с тренировок в академии, – продолжил Бовуар. – Я думаю, это будет большим стимулом к объединению, но также мы можем перенести такую практику на места. Вы постоянно говорите, как нам важно вернуть доверие. Мы можем посещать школы и культурные центры, устраивать там показы. Возможно, привлекать средства на благотворительные цели для местных бесплатных столовых и центров реабилитации. Теперь Гамаш слушал внимательно и кивал. – А знаешь, прекрасная мысль. Они еще несколько минут обсуждали это предложение. Когда закончили, Гамаш поднялся. Ему не терпелось показать Жану Ги салфетку, оставшуюся после ланча. И слова, которые он на ней нацарапал.