Они провели вместе бессчетное количество расследований. Были рядом во время арестов, допросов и перестрелок. Во время страшных событий и праздников. На похоронах и на свадьбах. Жан Ги видел его в радости и в скорби. Сердитым и озабоченным. Но никогда не видел Армана Гамаша в отчаянии. До этой минуты. И еще в ярости. Оттого, что руки Рейн-Мари в крови. Они помчались в Три Сосны с сиреной, по дороге связавшись с местным отделением Квебекской полиции. Приказали не входить в церковь и охранять ее. – И я хочу, чтобы агент стоял у моего дома, – сказал Гамаш, описав, как выглядит его дом. Бовуар выключил сирену, когда они свернули на второстепенную дорогу, ведущую к узкой грунтовой. Здесь он поехал медленнее из-за выбоин и опасности появления на дороге оленей, которые нередко выскакивали прямо под колеса идущей машины. – Быстрее, – велел Гамаш. – Но, patron… – Быстрее. – Мадам Гамаш в порядке, – сказал Бовуар. – В безопасности. Никто не причинит ей вреда. – Ты бы говорил то же самое, если бы речь шла об Анни, которая нашла труп и ждала тебя с кровью на руках? С кровью, которую ты попросил не смывать? Жан Ги прибавил скорость, ощущая пустоту в животе и легкий удар очков по переносице, когда машина попадала в очередную выбоину. * * * – Итак, тело нашла ваша жена? – спросил прокурор. – Oui. – И она прикасалась к нему. – Oui. – Ваша жена определенно не похожа на мою, месье. Не могу представить, чтобы моя жена прикоснулась к мертвому телу, тем более к телу, залитому кровью. Ведь было ясно, что произошло убийство, не так ли? В зале суда стало еще жарче, когда Гамаш почувствовал, как горячая волна поднимается из-под его воротника по шее, но в его голосе это никак не проявилось. – Да, было ясно. И вы правы, мадам Гамаш женщина необычная. Она должна была проверить, нельзя ли чем-то помочь. И ушла, только когда поняла, что помощь уже не нужна. Я полагаю, ваша жена проявила бы такое же мужество и сострадание. Прокурор продолжал смотреть на Гамаша. Судья смотрела на Гамаша. Все присутствующие смотрели на Гамаша. Репортеры что-то строчили. – Вы попросили ее не мыть руки, верно? – Да, попросил. – Почему? – Большинство из тех, кто находит жертву убийства, непроизвольно нарушают картину на месте преступления… – Например, прикоснувшись к телу? – Или переместив что-то. Или пытаясь навести порядок. После такого потрясения люди теряют контроль над собой. Обычно к тому времени, когда появляется полиция, место преступления уже не имеет первоначального вида. – Как в данном случае. – Non. Мадам Гамаш прикоснулась к телу, но ей хватило присутствия духа больше ничего не трогать и запереть дверь. Потом она позвонила мне. – Не сняв с трупа маску, чтобы узнать, кто это? – Да. – Ее не одолевало любопытство? – Сомневаюсь, что любопытство руководило ею в тот момент. – И вы попросили ее не смывать кровь с рук и обуви. – Чтобы мы могли взять образцы и понять, какие следы оставила она, а какие – кто-то другой. – Великолепно, – сказал прокурор. – Ваша жена в таком ужасном положении, но вы все же ставите работу на первое место. Не только мадам Гамаш вызывает удивление, но и вы тоже. Гамаш ничего не сказал, однако краска бросилась ему в лицо. Прокурор и Гамаш пристально смотрели друг на друга. Их взаимная ненависть была совершенно очевидна. – Я, конечно, вызову позже мадам Гамаш в качестве свидетеля, но вы абсолютно уверены, что она больше ни к чему не прикасалась? И помните, вы под присягой. – Я это помню, – огрызнулся Гамаш, потом осадил себя. – Merci. И да, я уверен. Адвокаты у скамьи подсудимых недоуменно переглянулись. Похоже, месье Залмановиц делал за них их работу. Уничтожал если не доверие к своему главному свидетелю, то уж точно его репутацию. – А пока, – сказал прокурор, – может быть, вы расскажете нам, что обнаружили, приехав на место. * * * Они миновали полицейскую машину, припаркованную возле церкви, и увидели агента полиции у подножия лестницы, ведущей к двери. Проезжая мимо бистро, Жан Ги заметил его хозяев, прилипших к окну. Не успел Бовуар остановить машину, как Гамаш торопливо зашагал, то и дело срываясь на бег, по дорожке к двери своего дома, где тоже дежурил полицейский. День, который начинался как туманный, но внушающий надежду, снова помрачнел. Тучи перекрыли робкое солнце. Сырость скатывалась с холма и захватывала деревню. Рейн-Мари находилась в кухне вместе с Кларой и Мирной. Печка источала тепло. Перед женщинами стояли кружки с чаем. – Извини, mon coeur,[28] – сказал Арман, когда Рейн-Мари встала и пошла к нему, и отступил на шаг, подняв обе руки, словно защищаясь. – Я не могу… Она остановилась с руками, поднятыми для объятия. Потом медленно их опустила. Клара, стоявшая у нее за спиной, подумала, что никогда еще не видела такой боли в глазах мужчины. Жан Ги, протиснувшись мимо Гамаша в пространство между мужем и женой, быстро взял образцы и сделал фотографии. Никто не произнес ни слова, пока он не закончил и не отошел в сторону. Тогда Арман шагнул к жене, обнял ее и крепко прижал к себе: – Ты в порядке? – Скоро буду, – ответила она. – Полиция приехала с полчаса назад, – сообщила Клара. – До этого времени Мирна стояла на крыльце и следила, чтобы никто не подошел к церкви. – Хорошо, – сказал Жан Ги. – А кто-нибудь пытался? – Нет, – ответила Мирна. Арман увел Рейн-Мари в туалетную комнату, и общими усилиями они смыли кровь с ее рук. Своими большими пальцами он мягко оттер успевшую засохнуть кровь. Когда они закончили, Арман отвел ее наверх в спальню.