– Можно и так сказать. Этакая затравка. Чтобы разбудить аппетит. Они умные ребята, эти контрабандисты. – И блестящие маркетологи, – заметил Бовуар. – Назвать товар «крокодил». Привлекательно для молодежи. Так современно. Оригинально. – От него кожа покрывается чешуйками – вот одна из причин, почему он так называется. Как у крокодила. – Господи боже, – вздохнул Бовуар. Он лучше, чем Туссен, лучше, чем большинство из них, знал, что такое отчаяние наркомана. Насколько поведение наркоманов отличается от нормального. Они уже чувствуют и ведут себя как животные. Так почему бы и не выглядеть животным? Им было все равно. Но ему – нет. – Так это и начинается, – сказал он, снял очки и постучал дужкой о бумагу, подсознательно подражая жесту Гамаша. – Они завозят небольшое количество для затравки. Создают спрос. Наркотик тем желаннее, чем труднее его достать. Он знал, как это происходит. Дилеры разбирались не только в наркотиках, но и в человеческой природе. – Тогда зачем оставлять партию на складе в Мирабели? – спросил он. – Чего они ждут? – Ждут, когда пройдет через границу крупная партия фентанила? – предположила Туссен. – Да, почти наверняка. Но она уже пересекла границу. Что же останавливает их сейчас? Они смотрели друг на друга в надежде, что сидящий напротив найдет ответ. И тут Бовуар улыбнулся. Это была почти незаметная, мимолетная улыбка. Но она появилась. – Они ждут развязки процесса, – сказал он. Мадлен Туссен распахнула глаза в изумлении, и на ее лице тоже расцвела улыбка. – Боже мой, я думаю, ты прав. Бовуар встал и приподнял со стола листок бумаги: – Ты позволишь? Она тоже встала и, поколебавшись секунду-другую, кивнула. Бовуар сложил бумажку, сунул ее в карман. – Что ты собираешься делать? – спросила она, провожая его до двери. – Хочу показать ее старшему суперинтенданту Гамашу, как только он выйдет из зала суда. – А что будет делать он? – Не знаю. – Нажми на него, Жан Ги. Заставь его действовать, – потребовала она. – Он должен отдать команду. – Слушай, никто так не рискует, как он, – сказал Бовуар. – Это неправда. Его сын или дочь не рискуют стать наркоманами. В его дом уж точно не проникнет какой-нибудь одуревший от дозы наркоман, его не пристрелят на улице ради кошелька. А у тебя маленький сын. – Oui. Оноре. – У меня сын в школе и две дочери скоро туда поступят. Мы поставили на карту больше. Мы можем потерять все. Нам нельзя потерпеть неудачу, Жан Ги. – Я знаю. Он и в самом деле знал. – Постой. – Она ухватила Бовуара под руку, затащила назад в кабинет и закрыла дверь. – Он сделал это? – Что? – Ты вынуждаешь меня сказать прямым текстом? – Да. – Совершил ли старший суперинтендант Гамаш клятвопреступление? Солгал ли он о бите и потайной двери в церкви? – Да. Туссен замерла, потом посмотрела на карман, куда Бовуар положил сложенный лист бумаги. – Тогда у нас есть шанс. Но что мне сказать моим агентам? – Придумай что-нибудь. Все это началось с тебя, Мадлен. Ты не можешь теперь отойти в сторону, даже если захочешь. – Ты не имеешь права осуждать меня за это, – сказала она, вновь пытаясь защищаться. – Я тебя не обвиняю. Настанет день, и ты, возможно, получишь заслуженную награду. Ты помогла старшему суперинтенданту составить план. Знаешь, он ведь сохранил салфетку. С того ланча. Она лежит в его столе под тетрадью. Туссен кивнула. Бовуар был прав. Все это началось несколько месяцев назад, за ланчем, когда она в разговоре обронила одну фразу. А старший суперинтендант Гамаш записал ее слова на том, что оказалось под рукой. Та фраза была настолько распространенной, что она даже не подумала о ее истинном смысле. И уж конечно, не могла предвидеть, как ее слова будут восприняты Гамашем. И как он ими воспользуется. – Сжечь наши корабли, – сказала она, вспоминая тот разговор в кафе, когда старший суперинтендант Гамаш посмотрел на нее и в его глазах вспыхнуло что-то. Искорка идеи. – Сжечь наши корабли, – повторил Бовуар. – Ты знаешь, откуда это пришло? Она кивнула. Когда после того ланча прошли дни и месяцы, а ситуация, вместо того чтобы улучшаться и улучшаться, только ухудшилась, Мадлен Туссен стала думать о том, что же она натворила, и вспомнила то выражение. Фраза ничуть ее не утешила. – Это сказал Кортес, – ответила Туссен. – Пятьсот лет назад. Когда испанцы высадились там, где сейчас Мексика. Бовуар кивнул: – Они стояли на берегу, и Кортес приказал своим людям сжечь их корабли. – Чтобы у них и мысли не возникало об отступлении. Два офицера полиции стояли у двери и пытались представить себе тот момент. Что могли сделать люди Кортеса? Спорили ли они? Просили? Стали плести заговор? Или покорно исполнили приказ, настолько высока была их дисциплина? Конкистадоры приплыли в Новый Свет, чтобы завоевать его. Они за несколько лет уничтожат великую цивилизацию ацтеков. А взамен получат невообразимое богатство. Вот только… Вот только… Большинство из них так никогда и не покинет эту землю. Что они чувствовали, стоя там на берегу? Перед ними находился незнакомый континент. Далеко позади остались дом, семья и безопасность. А между – горящий корабль. Ни Бовуару, ни Туссен не требовалось особого воображения, чтобы представить, что чувствовали конкистадоры. Для полицейских пути назад тоже не было. Они чувствовали запах горящего дерева. – Я дам тебе знать, как идут дела, – сказал Бовуар и похлопал себя по карману, где лежал сложенный лист. Он вышел, чувствуя, что темное существо последовало за ним под беспощадное солнце. Мадлен Туссен закрыла дверь и вернулась к столу. Тяжело опустилась в кресло, нажала кнопку интеркома и попросила помощника вызвать к ней инспектора Гогена. Глядя в окно, она размышляла о том, как объяснит ему свой отказ. Темное существо, подобное обгоревшим останкам, тихо стояло в углу и наблюдало. * * * – Обвиняемое лицо действительно явилось к вам, старший суперинтендант?