«Мы кажемся слабыми, потому что сами того хотим». Возможно, это сказал вовсе не Шейд, а папа. Я сама буквально только что обрела силу, а он скрывал свою с тех пор, как вернулся домой. Я помню его слова, которые услышала прошлой ночью, в полусне. «Я знаю, что такое убить человека». Не сомневаюсь. Как ни странно, о Мэйвене мне напоминает еда. Не вкус, а процесс. В последний раз я ела, сидя рядом с ним, в королевском дворце. Мы пили из хрустальных бокалов, а у меня была вилка с перламутровой ручкой. Нас окружали слуги, и в то же время мы были очень одиноки. Мы не могли поговорить о предстоящей ночи, но я постоянно украдкой взглядывала на Мэйвена, надеясь, что не струшу. В ту минуту он придавал мне сил. Я верила, что он выбрал меня – и революцию. Я верила, что Мэйвен – мой спаситель, мое счастье. Я верила, что он нам поможет. Глаза у него были такие синие, полные нездешнего огня. В них пылало голодное пламя, жгучее и странно холодное, окрашенное страхом. Я думала, что мы боимся вместе – за наше дело, друг за друга. Как же я ошиблась. Я медленно отодвигаю тарелку с рыбой. Хватит. Царапанье миски по столу звучит для Килорна как сигнал тревоги, и он разворачивается ко мне. – Все? – спрашивает он, глядя на недоеденный завтрак. Вместо ответа я встаю, и он тоже вскакивает. Как пес, повинующийся приказам. Но не моим. – Мы можем пойти в лазарет? «Мы, можем». Я тщательно выбираю слова. Это дымовая завеса, которая заставит его забыть о том, кто я и что я. Килорн кивает и улыбается. – Шейд поправляется не по дням, а по часам. Ну что, Бэрроу, прогуляемся? – добавляет он, взглянув на свою названую семью. У меня расширяются глаза. Мне надо поговорить с Шейдом, выяснить, где Кэл и какие у полковника планы на него. Хоть я и скучала по родным, они будут мешать. К счастью, папа все понимает. Его рука быстро движется под столом и останавливает маму, прежде чем она успевает заговорить. Они общаются без слов. Мама ерзает, и на ее лице появляется виноватая улыбка, которая не достигает глаз. – Мы потом придем, – говорит она, имея в виду нечто большее, чем эти несколько слов. – Кажется, пора поменять батарейку? – Блин, – громко ворчит папа, уронив ложку в миску с серым месивом. Взгляд Гизы перебегает на меня, пытаясь понять, что мне нужно. «Время, пространство, возможность распутать этот хаос». – А мне надо сшить еще несколько флажков, – говорит она и вздыхает. – Они у вас быстро заканчиваются. Килорн со смехом отмахивается от этой добродушной шпильки и криво улыбается. Очень знакомо. – Ладно, как хотите. Пошли, Мэра. Хоть он и держится очень снисходительно, я позволяю ему идти первым. Я старательно играю свою роль – прихрамываю, держу глаза опущенными. Подавляю желание посмотреть в ответ на тех, кто разглядывает меня – на бойцов Гвардии, на Озерных, даже на беженцев. Опыт, полученный при дворе покойного короля, приносит мне пользу даже на военной базе, где я вновь должна скрывать, кто я такая. Раньше я притворялась Серебряной, невозмутимой и бесстрашной – оплотом силы и власти по имени Мариэна. Но она должна сейчас находиться рядом с Кэлом, в заточении, в несуществующей казарме номер один. Поэтому я снова становлюсь Красной, девушкой по имени Мэра Бэрроу, которую никто не боится и ни в чем не подозревает. Которая полагается на парня, а не на собственные силы. Никогда еще предостережения папы и Шейда не казались столь ясными. – Нога еще тебя беспокоит? Я так стараюсь, изображая хромоту, что едва замечаю тревогу в его голосе. – Все нормально, – наконец отвечаю я, поджав губы, словно от боли. – Бывало и хуже. – Да уж, помню, как ты сиганула с крыльца Эрни Уика, – говорит Килорн. В тот день я сломала ногу и несколько месяцев проходила в гипсовом лубке, который стоил нам обоим половину наших сбережений. – Я в этом была не виновата. – Если не ошибаюсь, тебя никто не толкал. – Меня взяли на слабо. – С ума сойти, кто же на это решился? Килорн хохочет, когда мы оба минуем двойную дверь. Коридор за нею, очевидно, выстроен недавно – краска местами еще кажется сырой. Над головой мигают лампочки. «Плохая проводка». Я чувствую места, где электричество искрит и обрывается. Но одна линия энергии остается непрерывной – она течет по коридору налево. К моей досаде, Килорн поворачивает направо. – А что там? – спрашиваю я, указав в другую сторону. – Не знаю. Он не лжет. Лазарет на Таке не такой мрачный, как на подводной лодке. Узкие высокие окна открыты, так что помещение полно свежего воздуха и солнца. Белые халаты снуют туда-сюда между пациентами, у которых – что приятно – на повязках нет свежей крови. Слышатся негромкие разговоры, тихое покашливание, даже чей-то чих. Этот легкий шум не прерывают ни вопли боли, ни хруст костей. Никто здесь не умирает. «Возможно, все, кто мог, уже умерли». Шейда нетрудно найти – и на сей раз он не притворяется спящим. Нога у него по-прежнему задрана, но она покоится на более удобном подвесе, а плечо заново перевязано. Повернувшись направо, он с мужественным выражением лица смотрит на соседнюю койку. Мне не видно, кто там. С двух сторон висят занавески, отделяя того, кто занимает койку, от остальных обитателей лазарета. Когда мы подходим, я вижу, что губы Шейда быстро движутся, шепча слова, которые я не могу разобрать. Он замолкает, заметив меня, и я чувствую себя обманутой. – Ты только что разминулась с громилами, – говорит он, отодвигаясь, чтобы дать мне место на койке. Сиделка подходит, чтобы помочь, но Шейд движением раненой руки отсылает ее. «Громилы» – давнее прозвище наших братьев. Шейд в детстве был мелковат и часто служил боксерской грушей для Бри. Трами был добрее, но всегда подражал силачу-брату. В конце концов Шейд стал достаточно смышленым и проворным, чтобы избегать обоих – и научил тому же самому меня. Не сомневаюсь, теперь он отослал их, чтобы иметь возможность с глазу на глаз поговорить со мной – и с тем, кто лежит за занавеской. – Они меня уже довели до ручки, – отвечаю я с улыбкой. Для посторонних мы – просто болтающие брат с сестрой. Но Шейд все понимает, и его глаза темнеют, когда я подхожу к изножью кровати. Он замечает мою притворную хромоту и чуть заметно кивает. Я делаю то же самое. «Я поняла тебя, Шейд, шумный и милый». Прежде чем я успеваю спросить про Кэла, раздается знакомый голос. Услышав его, я скриплю зубами и заставляю себя сохранять спокойствие. – Как тебе остров, девочка-молния? – спрашивает Фарли с задернутой занавесками койки рядом с Шейдом. Она свешивает ноги на пол и поворачивается ко мне, вцепившись обеими руками за одеяло. Боль искажает ее миловидное лицо, изуродованное шрамом. От этого вопроса нетрудно уклониться. – Еще не поняла. – А полковник? Как он тебе нравится? – продолжает Фарли, понизив голос. Взгляд у нее осторожный и непроницаемый. Невозможно угадать, чтó она хочет услышать. Поэтому я жму плечами и принимаюсь поправлять Шейду одеяло. Ее губы искривляет нечто вроде улыбки. – Он с самого начала производит сильное впечатление. Хочет доказать, что ни на секунду не ослабляет бдительности, особенно рядом с такими людьми, как вы двое. Я немедленно огибаю кровать Шейда и становлюсь между Фарли и моим братом. К сожалению, я забываю, что надо хромать. – Поэтому он забрал Кэла? – спрашиваю я резко. – Нельзя было оставлять такого воина на свободе, чтобы самому не выглядеть скверно? Фарли опускает глаза, словно от стыда. – Нет, – негромко отвечает она. Это звучит виновато, хотя я и не понимаю, за что она извиняется. – Полковник забрал принца не поэтому. В моей груди расцветает страх. – Тогда почему? Что он сделал? Фарли не успевает ответить. Странная тишина окутывает лазарет, заглушая разговоры медиков, стук моего сердца и слова Фарли. Занавески скрывают от нас дверь, но я слышу звук быстро шагающих ног. Все молчат, хотя несколько солдат салютуют, лежа на своих койках, когда шаги приближаются. Я вижу чьи-то ноги в щель между занавеской и полом. Черные кожаные ботинки, облепленные мокрым песком, которые с каждой секундой все ближе. Даже Фарли вздрагивает при этом зрелище и впивается ногтями в простыню. Килорн придвигается, наполовину заслонив меня собой, а Шейд изо всех сил пытается сесть прямо. Хотя это – лазарет, полный раненых Красных, моих так называемых союзников, отчасти мне хочется призвать молнию. Электричество вспыхивает в моей крови – оно достаточно близко, чтобы я дотянулась до него, если понадобится. Из-за занавески появляется полковник – его красный глаз полон гнева. К моему удивлению, пристальный взгляд полковника устремляется на Фарли. На некоторое время он забывает обо мне. Сопровождающие его солдаты – судя по форме, Озерные – напоминают моего брата Бри, только бледнее и мрачнее. Но в целом – груды мышц, высотой с дерево. И очень дисциплинированные. Они отработанным движением становятся по бокам от полковника, в ногах кроватей Шейда и Фарли. Сам полковник стоит посередине, заблокировав Килорна и меня. «Он доказывает, что у него все под контролем». – Прячешься, капитан? – спрашивает полковник, поигрывая занавеской, которая окружает койку Фарли. Она ощетинивается, услышав оскорбление. Когда он громко цокает языком, Фарли заметно съеживается. – Ты достаточно умна, чтобы знать, что присутствие публики тебя не спасет. – Я старалась сделать все, о чем вы просили, – и трудное и невозможное, – возражает она. Ее руки дрожат, но не от страха, а от гнева. – Вы оставили мне сотню солдат, чтобы победить Норту – целое государство. Чего вы ожидали, полковник? – Чтобы ты привела обратно побольше, чем двадцать шесть! Это жестокий упрек. – Я ожидал, что ты окажешься умнее семнадцатилетнего мальчишки. Я ожидал, что ты защитишь своих людей и не станешь бросать их на растерзание Серебряным волкам. Я ожидал большего от тебя, Диана, гораздо большего, чем ты сделала!