– А как насчет действий? – спрашивает Раш, приподняв безупречную бровь. – Тогда вы примете нашу сторону? Я уже ступала на этот путь. Королями, как бы они себя ни называли, я сыта по горло. Но если плюнуть в лицо близнецам, это ни к чему не приведет, поэтому я просто жму плечами. – Когда я увижу действия, тогда подумаю. Усмехнувшись, я поворачиваюсь к двери. – Принесите мне голову Мэйвена Калора, и тогда ваш премьер сможет вытирать об меня ноги. От слова Тахира я леденею. – Ты убила волчицу. Волчонка убить нетрудно. Я быстрым шагом выхожу из командного центра. – Странно, мисс Бэрроу. – Что? – рычу я, повернувшись к полковнику. Он никак не оставит меня в покое. Но внезапно на его бесхитростном лице я читаю нечто вроде понимания. Меньше всего я ожидала, что он поймет. – Вы привезли столько новых последователей, но потеряли тех, с кем ушли отсюда. – Подняв бровь, полковник прислоняется к холодной и сырой стене коридора. – Деревенский мальчишка, ваш принц и моя дочь – все они, кажется, избегают вас. Ну и, конечно, ваш брат… Я быстро делаю шаг к нему, и он испуганно замолкает. – Мои соболезнования, – негромко произносит полковник после долгого молчания. – Нелегко терять близких родственников. Я вспоминаю фотографию в комнате. У него были вторая дочь и жена. Два человека, которых здесь нет. – Нам всем нужно время, – говорю я, надеясь, что этого достаточно. – Не тяните слишком долго. Не позволяйте людям чересчур задумываться о ваших грехах. Я не нахожу в себе силы возразить, поскольку он прав. Я отпугнула тех, кто был ближе всего ко мне, и показала им, какое чудовище кроется в моей душе. – А что за проблема, которую вы упомянули? – продолжает полковник. – Мне нужно об этом знать? По пути сюда я заявила Кэлу, что собираюсь на север. Отчасти это было сказано в гневе, из желания что-то ему доказать. Отчасти потому, что мне надоело делать неверный выбор. Потому что я слишком долго ждала. – Несколько дней назад мы перехватили военный приказ. Первый детский легион отправляют в Чок. – У меня обрывается дыхание, когда я вспоминаю слова Ады. – Это будет бойня. Им не дадут сидеть в окопах и поведут прямо на огневой рубеж. Пять тысяч подростков, и всех перебьют. – Новокровки? – уточняет полковник. Я качаю головой. – Не знаю. Он кладет руку на пистолет, выпрямляет спину и сплевывает на пол. – Что ж, командование и правда велело мне помогать вам. Давайте наконец вместе сделаем что-нибудь полезное. В лазарете тихо. Здесь удобно ждать. Саре позволили покинуть казарму, отведенную для Серебряных, и она быстро излечила раненых. Теперь все койки пусты, кроме одной. Я лежу на боку, глядя в длинное окно. Обманчиво синее небо вылиняло до стального серого цвета. Может быть, приближается еще одна гроза, ну или у меня потемнело в глазах. Я уже больше не могу видеть солнечный свет. Простыни мягкие, изношенные от частых стирок, и я подавляю желание натянуть одеяло на голову. Как будто это отгонит подступающие воспоминания, каждое из которых неумолимо, словно железная волна. Последняя секунда жизни Шейда – расширенные глаза, протянутая ко мне рука… и из груди хлещет кровь. Он вернулся, чтобы спасти меня, и погиб. Я чувствую себя так же, как много месяцев назад, когда пряталась в лесу, не в силах смотреть на Гизу и ее переломанные пальцы. Теперь мне нестерпима мысль о том, чтобы вернуться к родным и увидеть брешь, которую пробила в их душах смерть Шейда. Они, несомненно, гадают, где я – девушка, которая стоила им сына. Но находит меня кое-кто другой. – Мне заглянуть попозже, или ты уже перестала жалеть себя? Я резко сажусь – и вижу в ногах кровати Джулиана. Трудами Сары, щеки у него порозовели, а недостающие зубы вернулись. В поношенной одежде, добытой со складов Така, он похож на себя прежнего. Я ожидала улыбки, может быть, даже благодарности, но точно не выговора. Только не от Джулиана. – Что, человеку нельзя минутку посидеть в тишине? – спрашиваю я, снова опускаясь на тонкую подушку. – По моим подсчетам, ты прячешься здесь уже почти час. Ничего себе минутка, Мэра. Старый учитель изо всех сил старается говорить ласково. Но это не помогает. – Если угодно, я помогаю полковнику. Нам нужно спланировать операцию, и пока мы тут с вами беседуем, он собирает добровольцев. «Вот вам». Но Джулиана так легко не смутишь. – И ты решила, что вздремнуть – это важнее, чем, скажем, взглянуть на новокровок, успокоить нескольких слишком нервных Серебряных, получить медицинскую помощь или даже пообщаться с собственной безутешной семьей? – Я не скучала по вашим лекциям, Джулиан. – Ты хорошо врешь, Мэра, – с улыбкой отвечает он. Джулиан сокращает расстояние между нами – слишком быстро – и садится рядом. От него пахнет чистотой – он только что из душа. С такого расстояния я вижу, как он похудел и какая тоскливая пустота в его глазах. Даже Сара не в состоянии исцелить память. – Для лекции нужен слушатель. А ты меня больше не слушаешь. Он понижает голос и слегка запрокидывает мне голову, заставляя взглянуть на него. Я так устала, что не сопротивляюсь. – Да и никого не слушаешь, если на то пошло. Даже Кэла. – Вы тоже будете меня ругать? Джулиан грустно улыбается. – А я хоть раз это делал? – Нет, – шепотом отвечаю я, сожалея о собственных словах. – Нет, никогда. – И не собираюсь начинать сейчас. Я просто хочу сказать тебе одну вещь. Я не заставлю тебя слушать, не заставлю подчиняться. Выбор за тобой. Как и должно быть. – Ладно. – Некогда я предупредил тебя, что кто угодно может предать кого угодно. Не сомневаюсь, ты это помнишь. О да. – И я повторю. Кто угодно – и что угодно – может предать кого угодно. Даже твое собственное сердце. – Джулиан… – Никто не рождается на свет злым, точно так же, как никто не рождается одиноким. Люди становятся такими в силу собственного выбора и стечения обстоятельств. Второе нельзя контролировать, но первое… Мэра, я очень боюсь за тебя. С тобой поступили так, как нельзя поступать ни с кем. Ты видела и совершала ужасные вещи – и неизбежно изменилась. Я так боюсь того, во что ты можешь превратиться, если примешь неверное решение. «Я тоже боюсь». Я беру его за руку. Джулиан отвечает ласковым, но слабым пожатием. Наша связь, мягко говоря, сделалась зыбкой, и я не знаю, как это исправить. – Я постараюсь, Джулиан, – негромко отвечаю я. – Постараюсь. Но в глубине души я задумываюсь. Будет ли Джулиан однажды сплетничать обо мне, когда я сделаюсь злобной, как Элара… человеком, которого никто не любит? Или я останусь просто девушкой, которая честно попыталась? «Нет. Не надо так думать. Я не буду такой. Я Мэра Бэрроу, я достаточно сильна». Я делала ужасные вещи и не заслуживаю за них прощения. Но Джулиан все равно меня прощает, и я не теряю надежды. Я не превращусь в чудовище, вне зависимости от того, что мне предстоит сделать в будущем. Я не забуду, кто я такая, даже если заплачу за это жизнью. – Ну, проводить тебя к родным, или ты сама найдешь дорогу? Я невольно фыркаю. – Вы даже знаете дорогу? – Невежливо сомневаться в том, что говорят старшие, девочка-молния. – Некогда у меня был учитель, который велел мне сомневаться во всем. Сверкнув глазами, Джулиан гордо выпячивает слабую грудь. – Твой учитель был умным человеком. Я замечаю его долгий взгляд. Глаза Джулиана гаснут. Он смотрит на клеймо, украшающее мои обнаженные ключицы. Мое первое желание – прикрыться, но я его подавляю. Я не стану скрывать выжженную на мне букву М. Особенно от Джулиана. – Сара может это убрать, – говорит он. – Позвать ее? Я встаю, хоть ноги подо мной и подгибаются. Есть много шрамов, от которых я попросила бы Сару избавить меня, но только не от этого.