Но она замолчала. Он обвел взглядом остальных, и ему не потребовалось спрашивать, кто с ней согласен. Очевидно, таково было мнение большинства. Однако большинство не всегда право. – Мы держимся избранного курса, – сказал Гамаш. – Когда мы приступали к данной операции почти год назад, я ясно дал это понять. У нас есть план, и мы должны придерживаться его. – Независимо от последствий? – спросил один из офицеров. – Да, у нас есть план, но мы должны проявлять гибкость. Обстоятельства меняются. Это безумие – придерживаться плана только потому, что он у нас есть. Гамаш поднял брови, но ничего не сказал. – Прошу прощения, patron, – добавил офицер. – Я не хотел сказать, что это безумие. – Я знаю, что вы имели в виду, – хмыкнул Гамаш. – План был составлен до того, как у нас появилась вся имеющаяся теперь информация. Офицер кивнул. – План был составлен разумно, логично, в спокойной обстановке. Новые кивки. Другой офицер показал на карту: – Зачем мы рискуем жизнью людей, которые собирают информацию, если не планируем действовать на основании полученных сведений? – Мы действуем, – возразил Гамаш. – Только не так, как ждет от нас картель. Поверьте мне, я хочу остановить эту поставку. Но вся наша операция составлена с дальним прицелом. Мы не сворачиваем с пути. D’accord?[18] Он обвел их взглядом, останавливаясь на каждом. Увидел, как они поднимают руки. Не потому, что он сломил их волю, а потому, что они были умные, опытные, находчивые и изобретательные. И достаточно мужественные, чтобы высказывать свое мнение. И они высказались. А теперь настала его очередь. Прежде чем заговорить, Гамаш обдумал свои доводы. – Когда мы проводим облаву, когда вокруг свистят пули и хаос грозит сорвать операцию, что мы делаем? Он снова обвел их взглядом – им всем была знакома такая ситуация. Как и Гамашу. – Мы не теряем голову и не поддаемся панике. И контролируем ситуацию. Сосредоточиваемся. Не реагируем на отвлекающие факторы. – Отвлекающие факторы? – переспросила Туссен. – Это ведь не какое-нибудь жужжание мухи. – Я не преуменьшаю важности этой поставки, этого решения и его последствий, суперинтендант. Он быстро взглянул на схему на стене. Задержался на темном силуэте. – Никогда не теряйте из виду цель, – сказал он, снова переводя взгляд на подчиненных. – Никогда. – Он помолчал для вящей убедительности. – Никогда. Они задвигались, плечи их чуть распрямились. – Любой другой офицер на вашем месте отказался бы от выбранной стратегии, – продолжил Гамаш. – Заглотил бы наживку. Не из слабости, а потому, что последствия чересчур серьезны. Он ощущал бы настоятельную потребность действовать. И она действительно есть. – Он ткнул пальцем в свежую линию. – Восемьдесят килограммов фентанила. Мы должны арестовать груз. Они закивали. – Но мы не можем. Он сделал протяжный, глубокий вдох и на какое-то время устремил взгляд в окно, на огни города. И еще дальше – на горы. На долину. На деревню. И на цель. Потом он снова оглядел конференц-зал. – Мы наблюдаем за ситуацией, – сказал старший суперинтендант Гамаш оживленным голосом. – На расстоянии. Мы не вмешиваемся. Мы не приостанавливаем поставку. D’accord? Последовала короткая пауза, после чего кто-то один, а за ним и все остальные ответили: – D’accord. Согласны. Пусть и неохотно, но они согласились с боссом. Гамаш повернулся к суперинтенданту Туссен, которая хранила молчание. Она смотрела на карту. С карты перевела взгляд на схему на стене, затем на шефа: – D’accord, patron. Гамаш коротко кивнул и посмотрел на Бовуара: – Можно тебя на пару слов? Когда они вернулись в его кабинет, Гамаш плотно закрыл дверь и повернулся к Бовуару. – Сэр? – вопросительно произнес тот. – Ты согласен с суперинтендантом Туссен. Это была констатация факта. – Я думаю, – ответил Бовуар, – должен быть способ заблокировать поставку так, чтобы они не поняли, что мы их раскусили. – Возможно, такой способ есть, – согласился Гамаш. – Мы захватывали более мелкие грузы, – сказал Бовуар, пытаясь использовать то, что показалось ему слабым местом в позиции босса. – Это верно. Но те грузы шли обычными путями, пересекали границу в предсказуемом месте. Если бы мы приостановили все изъятия, картели сразу поняли бы: что-то готовится. Сейчас речь идет об огромной поставке, почти наверняка направленной в такое место, о котором, по их мнению, нам неизвестно. Если они уверены в маршруте и переправляют такое количество фентанила, это значит, что они чувствуют себя в безопасности, Жан Ги. Но это сработает лишь в том случае, если мы позволим им поверить. – Только не говорите, что это хорошая новость. – Мы надеялись на нечто подобное. Ты сам знаешь. Послушай, я понимаю, для тебя это особенно нелегко… – Ну почему мы всегда приходим к этому? – возмутился Бовуар. – Потому что не можем отделить личный опыт от профессиональных интересов, – ответил Гамаш. – Если думаем, будто можем, значит мы обманываем себя. Мы должны это признать, разобраться в собственной мотивации и только тогда принять разумное решение. – Вы думаете, я мыслю неразумно? Это вы всегда обвиняете меня в том, что я не доверяю своим инстинктам. Знаете, о чем они мне сейчас говорят? Не только мои инстинкты, но и – да! – мой личный опыт? Бовуар почти кричал. – Мы совершаем огромную ошибку, – сказал Бовуар, немного понижая голос. – Пропуская столько фентанила в Штаты, мы можем погубить жизнь целого поколения. Вы хотите знать о моей личной ставке? Вот она. Вы никогда не были наркоманом. Вы понятия не имеете, что это такое! А опиоиды? Синтетические наркотики? Они просто впиваются в вас. Изменяют вас. Превращают в нечто ужасное. Вот тут все повторяют: «восемьдесят килограммов». – Он махнул в сторону двери и конференц-зала по другую сторону коридора. – То, что направляется к границе, нельзя взвесить и сосчитать. Невозможно измерить то несчастье, которое принесет этот груз. Медленную, мучительную смерть. И не только для наркоманов, которые появятся по вашей вине. Подумайте обо всех других жизнях, которые будут разрушены. Сколько людей, сегодня еще живых и здоровых, умрут или будут убиты, сэр? И все из-за вашего «рационального» решения? – Ты прав, – сказал Гамаш. – Абсолютно прав. Он показал на кресла. Немного поколебавшись, словно чуя ловушку, Жан Ги занял свое обычное место, но сел на самом краешке. Гамаш откинулся на спинку кресла, пытаясь устроиться поудобнее. Оставив эту затею, он тоже сел прямо. – Есть теория, что Уинстон Черчилль знал о намеченной немцами бомбежке Ковентри, – сказал он. – И ничего не сделал, чтобы предотвратить ее. В результате бомбардировки погибли сотни мужчин, женщин и детей. Напряженное выражение на лице Бовуара чуть смягчилось. Но он ничего не сказал. – Британцы взломали код немцев, – объяснил Гамаш. – Однако активным противодействием они бы сообщили противнику о раскрытии кода. Ковентри был бы спасен. Сотни жизней были бы спасены. Но немцы изменили бы код, и союзники лишились бы огромного преимущества. – И сколько человек было спасено благодаря этому решению? – спросил Бовуар. Это были ужасные расчеты. Гамаш открыл рот, потом закрыл его. Опустил взгляд на руки: – Не знаю. – Он посмотрел в немигающие глаза Бовуара. – Есть предположение, что англичане так никогда и не воспользовались своим знанием из страха потерять преимущество. – Вы шутите? Но он, конечно, не шутил. – Какой толк в преимуществе, если ты им не пользуешься? – спросил Бовуар. Скорее удивленно, чем сердито. – И если они допустили бомбежку этого города… – Ковентри. – …то что еще они допустили? Гамаш покачал головой: