– Придумывают? – переспросила старая поэтесса Рут, сердито глядя на Клару. – Да у тебя целый склад проблем. Ты монополист на этом рынке. – А вот и нет, – возразила Клара. – Неужели? У тебя в скором времени персональная выставка, а ты, кроме говна, ничего к ней не подготовила. Если это не проблема, то я уж и не знаю тогда, какие бывают проблемы. – Это не говно. Впрочем, никто из друзей Клары не поддерживал ее в этом вопросе. Габри пришел на Хеллоуин в образе Рут. Он нацепил седой парик и наложил на лицо столько косметики, что стал похож на персонажа из фильма ужасов. В дополнение он надел свалявшийся, траченный молью свитер и прихватил с собой набитую опилками игрушечную утку. Весь вечер напролет он прихлебывал виски и бормотал стихи: Вот дом пустой стоит на холме, Ни ночь он не ждет, ни зарю, А из дверей ни бе и ни ме, Ни даже простого хрю-хрю. – Это не мои, ты, мешок с дерьмом, – обиделась Рут. Она надела свалявшийся, траченный молью свитер и прихватила с собой настоящую утку. – «Травинке тонкой пою я оду, – продолжил Габри. – Она машет знаменем за свободу». – Прекрати, – велела Рут. – Ты убиваешь мою музу. – «Будут ли во времена грядущие, – не унимался Габри, – у меня такие же большие уши?» Последнее слово он произнес как «ущие». Даже Рут не смогла сдержать смех, а утка Роза у нее на руках пробормотала: «Фак-фак-фак». – Я работал над этим весь день, – сказал Габри. – Сочинять стихи совсем нетрудно. – Значит, это было тридцать первого октября прошлого года? – спросил прокурор. – Non. Это было первого ноября. Вечером на Хеллоуин мы оставались дома, раздавали сладости детишкам.[3] А вечеринка всегда на следующий день. – Первого ноября. Кто еще присутствовал, кроме деревенских? – Матео Биссонетт и его жена Леа Ру. – Мадам Ру, политик, – уточнил прокурор. – Восходящая звезда в своей партии. У себя за спиной месье Залмановиц услышал возобновившийся стук клавиш. Песню сирены. Доказательство того, что он сообщил нечто достойное названия «новости». – Да, – подтвердил Гамаш. – Это ваши друзья? Они оставались у вас? Разумеется, прокурор знал ответы на все свои вопросы. Он задавал их ради присяжных и судьи. И репортеров. – Non. Я с ними едва знаком. Они приехали с друзьями – Кэти и Патриком Эванс. – Ах да. Эвансы. – Прокурор посмотрел в сторону скамьи защиты, потом опять на Гамаша. – Подрядчик и его жена архитектор. Они строят стеклянные дома, кажется. Тоже ваши друзья? – Тоже знакомые, – твердым голосом поправил его Гамаш. Ему не нравилось подобное передергивание. – Конечно, – сказал Залмановиц. – А почему они оказались в деревне? – Это была ежегодная встреча. Они дружат со школы. Учились в одной группе в Монреальском университете. – Им всем теперь немного за тридцать? – Oui. – И как давно они приезжают в Три Сосны? – Четыре года. Всегда в одну и ту же неделю в конце лета. – Однако в этом году они приехали в начале ноября. – Oui. – Странное время для приезда. Листья опали, а снег для катания на лыжах еще не выпал. Погода довольно тоскливая, правда? – Может быть, номера в гостинице стали дешевле, – услужливо подсказал Гамаш. – Там довольно уютно. Когда сегодня рано утром он уезжал из Трех Сосен в Монреаль, Габри, хозяин гостиницы, подбежал к нему с пакетом оберточной бумаги и кружкой кофе в дорогу: – Если вам придется говорить о гостинице, то скажите что-нибудь вроде «прекрасная». Или «прелестная». Сказать так вовсе не означало солгать. Гостиница в помещении старой почтовой станции по ту сторону деревенского луга, с ее широкой верандой и высокими коньками на крыше, была прелестна. В особенности летом. Как и у всех других домов в деревне, у гостиницы был сад перед входом, где цвели старые многолетники: розы и лаванда, шпили наперстянки и душистые флоксы. – Только не говорите «потрясающая», – посоветовал Габри. – Звучит агрессивно. – А мы этого не хотим, – сказал Гамаш. – Вы же знаете, там слушается дело об убийстве. – Знаю, – серьезно ответил Габри, передавая Гамашу кофе и круассаны. И вот теперь Гамаш сидел в свидетельском кресле и слушал прокурора. – Как эти одногруппники оказались в деревне в первый раз? – спросил месье Залмановиц. – Они что, заблудились? – Нет. Леа Ру росла на глазах у доктора Ландерс. Мирна привыкла опекать ее. Леа и Матео несколько раз приезжали к Мирне, и деревня им понравилась. Они рассказали про Три Сосны друзьям и стали приезжать сюда на ежегодную встречу. – Понятно. Значит, именно Леа Ру и ее муж затеяли все это. – Из уст прокурора это прозвучало крайне подозрительно. – А мадам Ландерс им помогла. – Доктор Ландерс, и никто ничего не затевал. Совершенно обычная встреча друзей. – Неужели? Вы называете то, что произошло, совершенно обычным? – До прошлого ноября так все и было. Прокурор кивнул с глубокомысленным видом, словно не вполне верил старшему суперинтенданту Гамашу. «Это смешно», – подумала судья Корриво. Однако она видела, что на присяжных это производит впечатление. И опять она задалась вопросом, зачем прокурор так поступает с собственным свидетелем. С главой Квебекской полиции, черт побери. Атмосфера накалялась не только на улице, но и в зале суда. Судья Корриво посмотрела на старые кондиционеры в окнах. Они, конечно, не работали. Слишком шумные. Отвлекали бы. Но жара тоже начинала отвлекать. А ведь еще и полдень не наступил. – И когда же наконец все это показалось вам ненормальным, старший суперинтендант? – спросил Залмановиц. Он снова сделал акцент на звании Гамаша, но теперь в тоне прокурора ощущался намек на некомпетентность. – Это началось во время вечеринки на Хеллоуин в бистро, – сказал Гамаш, игнорируя провокацию. – Некоторые гости надели маски, хотя узнать их было нетрудно, особенно когда они начинали говорить. Лишь один был неузнаваем. Этот гость надел черное одеяние до самого пола и черную маску. Перчатки, сапоги. На голову натянул капюшон. – Настоящий Дарт Вейдер, – заметил прокурор, и на галерее для зрителей раздался смешок. – Мы тоже так думали поначалу. Но костюм был не из «Звёздных Войн». – Тогда кого, по-вашему, изображал тот человек? – Рейн-Мари… – Гамаш повернулся к присяжным. – Это моя жена. Они кивнули.