В зеркале отражалась совсем молодая худенькая девчонка, волосы чуть взлохмачены, но так даже лучше, создается впечатление естественности. Да, она, несомненно, похудела за эти несколько дней и вообще изменилась. Ладно, хватит расслабляться, у нее дело, нужно узнать, что там за стеклянный сад выставлен в музее. Уже через полчаса Милена подходила к старинному особняку на набережной Фонтанки. После той сцены, которую Маша застала утром в своей квартире, в ее душе что-то ощутимо изменилось. Она чувствовала не гнев, не возмущение и уж точно не ревность, а какое-то странное облегчение, вроде того, когда вырвут больной зуб. Она словно освободилась от тяжкой и обременительной обузы. В самом деле, отношения с мужем не приносили ей ничего, кроме усталости и раздражения. Не говоря уже о свекрови… Это была чужая, посторонняя семья, с которой ее не связывало ничего, кроме общей жилплощади. Конечно, был еще Антошка – но, страшно сказать, и он был для нее чужим, непонятным человеком, больше похожим на отца или бабушку, чем на того маленького мальчика, которого она нянчила и баловала несколько лет назад. Маша понимала, что муж и его семья не изменились, что они всегда были такими и останутся такими навсегда. Изменилась она сама. Она стала совсем другим человеком, гораздо более решительным, гораздо более проницательным. Но что ее так изменило? Что произошло за последние дни с ней или с окружающим ее миром? Странный эксперимент, участницей которого она стала, и развернувшиеся во время этого эксперимента ужасные события? Нет, Маша отчетливо поняла, что изменилась раньше. Что в тот дом на Промышленной улице она приехала уже другим, новым человеком – иначе она бы там просто не выдержала ночных испытаний, погибла бы одной из первых. Тогда что? И тут Маша вспомнила свои повторяющиеся видения, стеклянный сад… Эти видения изменили ее взгляд на окружающий мир, на людей и события. Сам мир, конечно, не изменился, он остался прежним, но она видела его по-другому. Она видела мир и населяющих его людей так, как будто они были сделаны из стекла, как удивительный сад ее видений. Все вокруг нее было прозрачным, она видела тайные помыслы и желания людей, их подспудные намерения, читала их, как раскрытую книгу. Книгу со стеклянными страницами. Все это было так странно! Ей нужно было осмыслить, осознать это – а для этого хоть где-то посидеть, собраться с мыслями. Потом нужно будет найти какое-то жилье, но сначала – найти саму себя, найти и понять. Впереди на улице Маша увидела вывеску небольшой кофейни. Она вошла туда, заняла свободный столик. К ней тут же подошла молодая приветливая официантка. Маша собиралась было, как обычно, заказать чай – но вдруг передумала. Она стала другим, новым человеком – значит, и привычки у нее должны быть новые. – Чашку кофе, пожалуйста. – Капучино? Латте? Американо? – защебетала официантка на своем птичьем языке. – Капучино! – решила Маша. Официантка ушла, а Маша оглядела кафе. На стене за стойкой были развешаны фотографии каких-то красивых старинных чаш, кубков, бокалов и других изделий из чудесного переливчатого стекла. Ярко подсвеченные, эти изделия сверкали всеми оттенками сапфирово-синего, рубиново-красного, изумрудно-зеленого цвета. И вдруг среди этих ярких снимков Маша увидела фотографию, которая заставила ее сердце биться часто-часто. На этом снимке был изображен сад из полупрозрачного бледно-зеленого стекла. Узкие дорожки, обрамленные рядами цветущих апельсиновых деревьев, фигурные клумбы в полупрозрачных цветах, прячущиеся среди кустов статуи, фонтаны, источающие струи стеклянной воды… У нее не было никаких сомнений – это был тот самый стеклянный сад, сад ее видений. Официантка вернулась, поставила на стол перед Машей большую чашку с шапкой пышной пены. Поверх этой пены был умело нанесен коричневый цветок – роза из шоколадной крошки. Прежде чем пригубить кофе, Маша небрежным тоном, стараясь не выдать свое волнение, спросила официантку: – Эти фотографии… там, на стене… где они сделаны? Что на них изображено? – Фотографии? – девушка проследила за Машиным взглядом. – Ах, эти! Да это я просто вырезала из проспекта выставки. А что, правда ведь, красиво? – Проспект выставки? – переспросила Маша. – Какой выставки? – Да вот, к нам часто заходит женщина, которая работает в частном музее, она и принесла несколько проспектов – сказала, может, кто-то из клиентов заинтересуется. Вот, здесь есть еще один такой же… Она взяла с барной стойки глянцевый проспект и положила его перед Машей: – Можете взять, у меня еще есть. Маша поблагодарила и взглянула на проспект. Сверху мелким шрифтом было напечатано название музея – «Музей художественного стекла имени барона Тизенгаузена». Ниже крупными изящными буквами было выведено: «Выставка шедевров из Музея художественного стекла на острове Мурано, Венеция». Маша раскрыла проспект, торопливо перелистала страницы. Чаша синего стекла с портретами юноши и девушки и античными сценами… сосуд янтарно-золотистого цвета, украшенный изображениями цветов… стеклянный осьминог, обхвативший щупальцами расколотую амфору… трехмачтовый корабль с развернутыми парусами, тоже из стекла… стеклянная маскарадная маска, усыпанная сверкающими стразами… бокалы, чаши и кубки удивительной красоты… И вот наконец то, что она с таким волнением искала. Стеклянный сад. У нее не осталось никаких сомнений – именно этот сад она видела в последнее время. Такие же изящные дорожки, такие же деревья, усыпанные стеклянными цветами и плодами, такие же фигурные фонтаны, извергающие струи искрящейся воды. Значит, этот сад не был порождением ее больного воображения. Значит, он существует на самом деле. Но как объяснить ее видения? Ведь она никогда не бывала в этом музее и в Венеции тоже не была… откуда же она знает этот сад? Маша с трудом оторвалась от созерцания чудесного сада, вернулась к началу проспекта и нашла адрес музея. Он находился, как нетрудно догадаться, в историческом центре города, на набережной Фонтанки, в особняке барона Тизенгаузена, владельца крупнейшей дореволюционной фабрики художественного стекла. Теперь Маша знала, куда пойдет в первую очередь: в этот музей. Она должна увидеть стеклянный сад. Может быть, тогда она поймет причину своих видений. Может быть, тогда она поймет причину и смысл происшедших в ней перемен. Приняв это решение, Маша сделала глоток кофе. Она почувствовала его нежный и бодрящий вкус и с удивлением подумала, почему до сих пор считала, что не любит кофе. Нет, она определенно стала другим человеком. Допив кофе, Маша оставила на столе деньги, добавив приличные чаевые, и вышла из кафе. Погода была хорошая, и ей захотелось пройтись пешком, тем более что до Фонтанки было совсем недалеко. Она шла тихими, малолюдными переулками и очень скоро вышла на набережную. Напротив, на другой стороне реки, красовался Фонтанный дом графов Шереметьевых. Слева, всего в нескольких шагах, Маша увидела еще один изящный особняк. Возле обрамленного колоннами входа была прикреплена бронзовая табличка: «Музей художественного стекла имени барона Тизенгаузена». К двери тянулась небольшая очередь. Маша встала в эту очередь, и через четверть часа купила билет и вошла в музей. Широкая, раздваивающаяся мраморная лестница с резными перилами вела на второй, парадный этаж. Перед высокой, широко распахнутой дверью стояла на деревянной подставке яркая афиша венецианской выставки. Маша вошла в первый зал, украшенный лепниной и позолотой. Посреди зала в стеклянных витринах были выставлены шедевры венецианских мастеров. Некоторые из них Маша уже знала по фотографиям в проспекте, но фотографии не давали и сотой части тех впечатлений, что настоящие артефакты. Они не могли передать глубокое сияние венецианского стекла, прозрачного, как морская вода в полдень, или пылающего, как закатное небо. Маша невольно задерживалась то возле сапфирово-синей чаши, то перед рубиновым кубком, покрытым филигранной резьбой, то перед блюдом, на котором грудой лежали стеклянные фрукты, неотличимые от настоящих. Вдруг рядом с ней прозвучал мужской голос: – Груды перезрелых изумрудов. Груды Бирюзовой грозовой руды. Нежный рот моллюска. Грудь Гертруды, Древоточцев робкие труды. Моря подъяремного движенье, Колыханье сонного стекла, Бронзового времени сложенье.