– А с чего вы взяли, что мы что-то хотим? – прищурился Таланов, не дав Лике открыть рот. – Может, я колесо пробил. – Так чтобы колесо поменять, тебе мое имя без надобности, – усмехнулся Богданов. – Так чего надо-то? Лика молчала, потому что понятия не имела, как сформулировать, что ей действительно надо. Не спросишь же в лоб: а не убил ли ты, мил человек, вчера и позавчера по женщине и не спрятал ли их трупы? – Эта женщина, – начал Антон строгим голосом, – была фактически свидетелем преступления, которое вы совершили в две тысячи третьем году. Точнее, она была тем человеком, который нашел на пляже труп Регины Батуриной. Помните такое имя? Богданов изменился в лице. – Я за те преступления ответил, – хрипло проговорил он. – У меня уже даже судимость снята. Да и вообще, суд доказал, что я никого не убивал. Меня за хулиганство осудили, и все. – Мы в курсе, – успокоил его Антон. – Тем более сейчас вам нечего скрывать. Просто Луша тогда потеряла память, и сейчас ей очень важно вспомнить, что именно случилось той ночью. Вы можете рассказать то, что знаете? На лице Богданова появилось еще большее смятение. И это выглядело довольно странно. Двадцать лет прошло, свою установленную судом вину он давно искупил. Тогда чего так волнуется? Новые грехи покоя не дают? – Да ничего я не знаю. Зачем к этому возвращаться-то через столько лет? – Затем, что прошлой ночью я на том же самом месте снова нашла мертвую женщину с ножом в груди, – выпалила Лика. – И если вы не хотите, чтобы я подумала, что вы спустя двадцать лет повторили свой старый «подвиг», то лучше вам все-таки рассказать, что тогда произошло. – Что-о-о-о? – У Богданова в прямом смысле слова подкосились ноги, и он упал на лавку, которая стояла перед входом в вагончик. – Вы что, хотите сказать, что произошло еще одно убийство? Вы из полиции? Вы думаете, что это я? – Мы не из полиции, – чуть ли не по слогам произнес Антон, стараясь успокоить не на шутку испугавшегося мужика. – Но полиция может прийти следом за нами. Именно поэтому нам и нужно во всем разобраться. Вы ведь ни в чем не виноваты? Богданов так сильно замотал головой, что Лика испугалась, что она сейчас отвалится. – Н-н-не я, – заикающимся голосом выдавил он. – Ни тогда, ни сейчас. – То, что вы не убивали тогда, суд доказал, – сказала Лика. – Поэтому вы можете без страха сказать мне, что тогда произошло. Вы оказались на пляже. Та девушка, Регина, она была там одна? Что она делала, когда ваши друзья на нее напали? После ее убийства вас кто-то спугнул? Вас мог видеть высокий седой человек? Лично вы не заметили там другую девушку? Ту, которой тот высокий седой человек кричал, чтобы она убегала и спасалась? Где вы взяли нож, которым убили Регину? Чей это был нож? Богданов только открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, будучи не в силах сказать ни слова. – Андрей, все серьезно, – не отставал Антон. – Спустя двадцать лет на пляже убита еще одна женщина, и убийство совершено таким же точно способом. Возможно, эти преступления связаны, возможно, нет. Скорее всего, нет, потому что вы – единственный участник тех событий, который сейчас живет в Сестрорецке, и вы не похожи на убийцу. Тем важнее выяснить, что произошло, чтобы не пострадали другие люди. Вы понимаете? – Я не убивал! – закричал Богданов, но тут же осекся и стал говорить тише: – Я не убивал. Никого не убивал. – Андрей, успокойтесь и расскажите про ту ночь. Что произошло во время убийства Регины Батуриной? Богданов затравленно смотрел на них и молчал. Вид у него стал совсем несчастный. – Андрей, вам нечего бояться. Все сроки давности истекли. Даже по особо тяжким преступлениям они составляют пятнадцать лет, а прошло уже двадцать. Их собеседник неожиданно начал смеяться. Все громче и громче. Со стороны это походило на истерику. – Особо тяжким? – переспросил он, отсмеявшись. – Да в том-то и дело, что бояться мне нечего. Я же сказал, что к убийству той девушки не имею никакого отношения. И парни не имеют. – В смысле? – не поняла Лика. – Да в прямом! Тех четырех мужиков мы действительно грабили. Я-то на шухере стоял, как самый маленький. Именно поэтому условкой и отделался. Двоих Соколов убил, одного Кривоносов, одного Чернов. А девку никто не трогал, хотя Кривоносов на себя вину на следствии и суде взял. – Как не трогал? – взгляд Антона стал острым, внимательным. – А так. Мы на том пляже вообще не были. Последнего мужика зарезали, с которым вместе водку пили, шум поднялся, мы деру дали. Сначала к Соколовской подруге пошли, Ирке Матвеевой, у нее водкой догонялись, а потом по домам разбежались. А часа в два ночи за нами и пришли. Соседи того последнего мужика, Плотников который, нас увидели и Сашку Чернова опознали. Знакомые его матери оказались. Вот за ним первым и пришли, а потом уже и за нами. А на пляж мы не ходили даже. – Погодите. Я ничего не понимаю, – жалобно пролепетала Лика. – Если вы не убивали Регину, то в убийстве-то зачем признались? Какой вам был смысл еще один труп на себя вешать? – Так мент попросил. Начальник городского УВД. Марлицкий Валентин Михайлович. Прямо под утро, когда мы чуть протрезвели, собрал нас в одной камере и сделку предложил. Мол, мы берем на себя убийство телки на пляже, а он делает все, чтобы нас быстро осудили, пока парням еще шестнадцать не исполнилось. Если бы их судили позже, могли бы и большие сроки впаять, а так они по десять лет получили. По-божески, за четыре-то убийства. А я вообще условное получил за то, что согласился молчать. – А как же вы показания давали, если на пляже не были? – с подозрением спросил Таланов. – Так нам Марлицкий все рассказал. И фотографии показал. Как тело лежало. Как эта девка одета была. Каким ножом ее убили. При слове «нож» Лика встрепенулась. В ее сне нож был дедов. С берестяной ручкой, а на самом деле? – И каким ножом ее убили? – спросила она дрогнувшим голосом. – Да не помню я, – взмахнул рукой Богданов. – Двадцать лет прошло. И вообще про нож Кривоносов запоминал, а не я. Это же он, по версии следствия, удар нанес. Лика чувствовала, что у нее голова идет кругом. Получается, что убийство Регины Батуриной двадцать лет назад совершила не осужденная за это четверка, признавшаяся в этом преступлении? А чужую вину они взяли на себя, потому что их попросил об этом начальник уголовного розыска? Зачем? Почему? Кого он выгораживал? Самое интересное, что Валентина Михайловича Марлицкого она знала и хорошо помнила. Это был друг детства ее деда, когда-то в молодости влюбленный в бабушку и всю жизнь подшучивавший над тем, что так и не смог ее отбить. Откуда-то из недр памяти всплыло совершенно белое бабушкино лицо, там, на пляже, куда ее привела рыдающая внучка. Какая картина открылась бабушкиным глазам? Бездыханный муж, а неподалеку тело убитой соседской девочки, у которой из груди торчит нож с характерной ручкой. Нож, сделанный этим самым мужем. Что было дальше? А дальше совершенно точно на место происшествия приехал дядя Валя. То есть полковник Валентин Михайлович Марлицкий, которому позвонила бабушка. Да, точно. Лика помнила, как бабушка привела ее в дом и строго-настрого велела никуда не выходить, а потом появился друг семьи, и они с бабушкой куда-то ушли, а потом она вернулась одна и начала мыть верстак в сарае и выбросила все дедовы ножи, и… Тут Лика остановилась, потому что не могла продолжать. Следующим звеном логической цепочки ее рассуждений стал непреложный факт, что человеком, убившим Регину Батурину, был ее дед Андрей Сергеевич Ковалев. И именно его честь и спокойствие семьи спасал Марлицкий, уговорив взять на себя вину за это преступление подвернувшихся под руку несовершеннолетних мазуриков, которым все равно было нечего терять. Они за это прошли по лайтовому варианту и получили всего по десять лет, а дедово имя не покрылось вечным позором. Что ж, если принять версию за рабочую, то она многое объясняет. И то, что бабушка сразу после похорон продала дом и уехала из Сестрорецка навсегда, и то, что она никогда не ездила на могилу деда и не упоминала его имя, и то, что она была категорически против, чтобы ее любимой внучке Луше возвращали память о той ночи. Бабушка не хотела, чтобы Луша вспомнила, что ее дед был убийцей. Она покачнулась, оглушенная этим невозможным, невероятным открытием. Как говорил профессор Лагранж? Диссоциативная амнезия часто возникает в тех случаях, когда травмирующим психику фактором становится невыносимое чувство стыда за поступок близкого человека. И тогда боль неожиданного прозрения может оказаться слишком сильной. Да, именно такую боль она сейчас и испытывала. – Спасибо вам, Андрей, мы пойдем, – сказала Лика деревянным голосом. Антон внимательно посмотрел на нее, видимо, встревоженный и тоном голоса, и исказившимся лицом. В молчании они дошли до машины, и Лика нырнула в нее, словно в защитный кокон, вытащила из дверцы стоящую там бутылку воды, начала пить большими глотками. Вода лилась, расплескиваясь, на колени. Таланов отобрал у нее бутылку. – Луш, ты чего? Дыша тяжело, как собака, она рассказала ему о своем неприглядном открытии. Стыдно, конечно, но ей сейчас просто необходимо разделить с кем-то его непереносимую тяжесть. – Погоди убиваться, – коротко то ли попросил, то ли приказал он. – Еще ничего не ясно. Это всего лишь версия. – Нам надо ее проверить, – хрипло ответила Лика. – Я не знаю как, но надо. Если я буду твердо убеждена в том, что мой дед – убийца, то мне придется с этим жить. Но тогда я хочу иметь неопровержимые доказательства, что это именно так. Вместе ответа Антон завел машину и тронул ее с места. – Для начала нужно ответить на вопрос: зачем Андрею Сергеевичу было убивать Регину? Что такого ужасного она могла ему сделать? Лика снова вспомнила пустынный пляж и лодочный домик, из которого сначала доносились страстные стоны, а потом выпорхнула Регина, оправляя на ходу платье. И ведь в тот вечер она сама так и не нашла деда на том месте, где он всегда ловил рыбу. Они разминулись, и, когда она вернулась домой, тот был уже там. А что, если он был не на рыбалке? Что, если именно он был тем человеком, с которым у Регины была многолетняя связь? А тем страшным летом она собралась замуж. Решила связать свою жизнь с другим человеком и тем вечером встретилась с дедом на пляже, чтобы сказать ему, что все кончено. И тогда он убил ее. Из ревности. Чтобы не досталась другому. Лика вспомнила сосредоточенное и будто отрешенное лицо деда, когда он тихо одевался, стараясь не разбудить их с бабушкой. Зачем он вдруг пошел на пляж посреди ночи, не потому ли, что у него была назначена там встреча? Память снова и снова услужливо подбрасывала картинки, подтверждающие ее правоту. Вот Регина забегает к ним, чтобы вернуть корзину из-под яблок, и дед нежно обнимает ее за плечи. Вот они стоят на улочке, ведущей к домам, он что-то говорит, а соседская девушка внимательно слушает, с нежностью и покорностью глядя в его лицо. Вот бабушка говорит, какой красавицей выросла Регинка, а дед хмуро отмалчивается, а потом резко переводит разговор на другое. Ее дед, умница, красавец, честный человек и отличный семьянин, минимум четыре года спал с соседской девчонкой, годящейся ему во внучки, успешно скрывал их связь от всей округи и убил ее из ревности, когда понял, что она уплывает у него из рук. Так выглядела горькая, ужасающая, бьющая под дых правда, с которой теперь предстояло жить. В тягостном молчании они доехали до дома Антона. Лика прошла в дом, подошла к столу, достала из подставки нож с берестяной ручкой. – Откуда он у тебя? – Мы с Андреем Сергеевичем сделали. То есть делал он, конечно, я только смотрел. Мне восемь лет было, так что помогал я, сама понимаешь, немного. Он меня привечал, ты же помнишь, и в его мастерскую я входил затаив дыхание. Он любил делать ножи, и я помню, как Анна Ивановна ругалась, что в доме от них уже не повернуться. Но он все равно их делал и раздаривал всей округе. – Нам нужно узнать, что тогда случилось, – заявила Лика твердо. – Иначе я не смогу с этим жить. Ты можешь через Спиридонова достать из архива то старое дело? Антон улыбнулся. – Для этого мне не нужен Спиридонов. Я легко взломаю любую базу данных и влезу в любой архив. Не переживай, мне нужно пару часов, и дело мы достанем. Что еще? – Нужно найти Катьку, младшую сестру Регины. Она знала, с кем именно встречалась ее сестра. Более того, была влюблена в того же человека и страшно Регине завидовала. Говорила, что все равно его отобьет. Мол, рано или поздно он Регине надоест, а она к тому моменту станет старше и красивее, и тогда этот человек будет принадлежать ей. Если речь шла про деда, Катька это подтвердит. – Хорошо, я найду. Базы загсов ломаются легче, чем полицейские, так что это дело, как говаривал Холмс, на одну трубку. Еще распоряжения будут? – Нужно найти родственников Марлицкого. Он ровесник моего деда, то есть сейчас ему должно быть восемьдесят четыре года. Сам он вряд ли жив, а вот дети и внуки наверняка остались. Вдруг он когда-нибудь рассказывал им про должностное преступление, на которое пошел ради друга, а может, ради женщины, которую безответно любил всю жизнь. – Ладно, я все сделаю. Вот только пообещай мне, что ты не будешь убиваться из-за скоропалительных выводов, которые поспешила сделать. Еще ничего не ясно. И лично я не верю, что твой дед мог совершить убийство. В моей памяти он остался удивительно светлым человеком. – Антон! – закричала Лика. – Ты был восьмилетним ребенком! Горе прорвало плотину, выстроенную достоинством, и она горько зарыдала, не в силах больше сдерживаться. Таланов шагнул к ней, обнял, прижал ее голову к своей груди, словно Лика маленький ребенок, а он взрослый, умудренный жизнью, опытный мужчина. А может, так оно и есть. Мальчик, которого она кормила кашей, вырос, и теперь от него пахло чем-то очень мужским, заставляя голову кружиться от этого аромата. – Тихо-тихо, – приговаривал он, покачивая ее, словно маленькую девочку, – ничего пока не случилось. Мы во всем разберемся. И, по крайней мере, у твоего деда есть один неоспоримый аргумент в свою защиту. – Какой? – с надеждой спросила Лика, задирая вверх залитое слезами лицо. – Он уже двадцать лет как мертв. И точно не может быть причастен к тем двум трупам, которые ты нашла сначала на пляже, а потом в бассейне. – А может, и не было никаких трупов? – задумчиво сказала Лика. Высвобождаться из кольца его рук ей почему-то не хотелось. Хорошо ей было в этом кольце, спокойно. – Может, это и правда игры моего подсознания, которое противится той страшной правде, которая лезет из его глубин. Может, мне действительно все привиделось. И трупы, и то, что кто-то ударил меня по голове? А на самом деле я просто поскользнулась и упала. Прав Константин Ливерьевич. – Кстати, Луша, а он не мог быть тем самым человеком, с которым у Регины был роман? В конце концов, твоему деду тогда было уже за шестьдесят, а Благушину тридцать пять. Гораздо более подходящая партия для двадцатилетней девчонки. Да и Катьке в него было влюбиться проще. Учитель, как никак. Все девчонки влюбляются в своих учителей.