– Да, отнес знаменитых Светланиных пирогов. Все пытаюсь доказать дочери, что они гораздо лучше, чем у Эльмиры Степановны. В голосе его засквозило лукавство. Историк прекрасно знал, что напарница дочери имеет на него виды, но относился к этому с доброй насмешкой. Лике вдруг стало жалко незадачливую Эльмиру, которой явно ничего не светило. И дело, наверное, не только в том, что Благушин, по его собственному признанию, однолюб. Видела же его Светлана в Питере с какой-то молодой женщиной. Дело в самой Эльмире Степановне с ее отросшими корнями волос, слишком облегающей одеждой и выставленным напоказ бюстом. Такие – из дешевой категории женщин. Мужчины со вкусом на них клюнуть не могут. – Константин Ливерьевич, а вы действительно не знали, что у Иры роман с Владом Панфиловым? Лика никак не могла остановиться в своем расследовании. Неведомая сила несла ее куда-то, словно она очутилась посреди бурного потока, из которого нет выхода, пока сам поток не вынесет ее на пологий берег. Ну, или не выбросит на скалы. – Понятия не имел, – сокрушенно признался Благушин. – Если бы знал, то постарался бы отговорить. – Из-за того, что роман с женатым человеком на двадцать лет старше – сомнительное удовольствие для молодой девушки? Задав этот вопрос, Лика тут же смутилась. Сама она только что целовалась с человеком на восемь лет младше, и удовольствие оказалось не сомнительным, а очень даже острым. – Нет, не поэтому, – резко ответил учитель. – Возраст не имеет значения. Значение имеет только та любовь, которую мужчина способен подарить женщине. Панфилов вряд ли любит мою дочь так, как она того заслуживает. Отцовский взгляд на вещи был естественным. Разумеется, любой мужчина будет любить его обожаемую Иринку недостаточно сильно. Как интересно! Счастье всегда зависит от любви, но и все беды в этой жизни случаются от нее же. От ее наличия или, наоборот, отсутствия. Валентин Марлицкий всю жизнь любил бабушку. А та – деда. Кого любил дед? Вдруг все-таки Регину Батурину, и именно от него она ждала ребенка? А кого любила Регина? Влада, спустя годы женившегося на ее младшей сестре? Врач Ермолаев любил и любит Анну Марлицкую, которая всю жизнь провела с нелюбимым мужем. Эльмира Степановна влюблена в стоящего сейчас перед Ликой Благушина, а он к ней равнодушен. У нее, Лики, есть Викентий, но любят ли они друг друга? Панфилов и Катя или Панфилов и Ирина. Светлана и Николай, прожившие вместе всю жизнь и выглядящие гармоничной парой. Смотрящий на нее Антон Таланов, обмолвившийся, что не женат, потому что не нашел такую, как Лика. Господи, как же все сложно. «Бремя страстей человеческих»… Прав был Сомерсет Моэм, ой как прав. – Ладно, молодежь, я пойду, – вздохнул Благушин. – Хотите – заходите в гости. Завтра Иринка отоспится с суток и приготовит что-нибудь вкусненькое. Антон, она будет рада тебя видеть. Нелегко ей сейчас, сам понимаешь. Панфилова под домашний арест посадили, на работе все судачат об их романе, который они старались в тайне держать, злых языков остерегаясь. Эх… – Понимаю, – согласно кивнул Таланов. – Мы постараемся зайти, Константин Ливерьевич. А во всем остальном… Если это Панфилов жену убил, так Иришке это просто как-то надо пережить. Отрезать и выбросить. А если он не виноват, то все разъяснится и его отпустят. Может, тогда у них и сложится так, как вы говорите. Чтобы настоящая любовь. – Кто ж знает, – со вздохом сказал Благушин и, попрощавшись, ушел. – Я зайду? – Антон смотрел на Лику внимательно и с надеждой. Она покачала головой. Нельзя идти на поводу у краткосрочных порывов. Нельзя, и все. Они ничем не помогают, только еще больше все запутывают. Если Антон сейчас зайдет в ее номер, то останется в нем до утра. Это Лика знала со всей определенностью. А у нее Викентий. И вообще, это мальчишка, а она взрослая женщина и должна быть умнее и рассудительнее. – Нет, Тошик, – сказала Лика ласково. – Мы оба устали за сегодня. День был длинный и слишком давно начался. Нужно отдохнуть. – Хорошо, – покладисто согласился Антон. – Какие у нас планы на завтра? – Я хочу погулять на территории инструментального завода. Я любила там бывать, когда дед еще работал. Мне интересно увидеть, как там сейчас. – Обычно. Где-то стройка, где-то производство, где-то пустырь. Но если хочешь, то поедем, конечно. – Мне неудобно тебя напрягать. Ты же наверняка должен работать. – Поработать я успею. За это не переживай. И ты совершенно меня не напрягаешь. Мне в радость. Так что я в десять часов за тобой заеду. Как обычно. Да, у них уже появились свои собственные обычаи. Как странно. Помахав Антону на прощание, Лика зашла в отель. На стойке ресепшена горько плакала Ирина. Перед ней стояла тарелка с нетронутыми кусками яблочного пирога. Жалость к девушке сдавила горло. – Ира, не плачьте, пожалуйста, – начала Лика тихо. – Поверьте, все образуется. Если Влад не виноват, то его скоро выпустят из-под ареста. – Он не виноват! – закричала девушка на весь холл. Осеклась, потому что проходящие мимо отдыхающие – муж с женой, шествующие в халатах к выходу к бассейну, – шарахнулись от ее крика. Заговорила тише: – Он не виноват. Он просто собирался с ней развестись. Оставить квартиру и вообще все. – И где бы вы жили? – Для начала у папы. Лика вспомнила непреклонное лицо Благушина и покачала головой. – А папа был согласен? – Папа не знал. Я не успела ему рассказать, но я уверена, что он не был бы против. Правда, Влад говорил, что мы снимем квартиру. Он хорошо зарабатывал здесь, плюс у него еще есть военная пенсия. Но я не хотела оставлять папу совсем одного. Я и теперь не хочу, хотя папа очень сердится, что я за его спиной встречалась с Владом. На Ликин взгляд, если бы папа «очень сердился», то вряд ли носил бы своей кровиночке пироги на работу. Несомненно, после смерти жены Ирина стала для Константина Ливерьевича самым близким человеком, дороже которого было трудно кого-то представить. – Все устаканится, – сказала она. – Поверьте, Ира. Все встанет на свои места, и вы потом будете вспоминать эти события не с улыбкой, конечно, но с легкой грустью. Полиция во всем разберется. Оставив девушку наедине с ее печалью, Лика прошла в номер и, как была в одежде, легла на кровать. От всех событий и впечатлений дня ее не держали ноги. Позвонив родителям, она выключила звук на телефоне, закрыла глаза и незаметно для себя самой уснула. Ей снова снился ночной пляж, на который она прибежала босиком, потому что вдруг испугалась за деда. Песок неприятно холодил ступни. Лика переступала с ноги на ногу, чтобы согреться, пытаясь высмотреть что-то в сгустившейся тьме, и вдруг почувствовала под стопой что-то непривычное, тоже прохладное, но гладкое и мягкое. Наклонилась, чтобы рассмотреть получше, подняла с земли какой-то кусок ткани, оказавшийся шелковым платком в бежево-бордовую клетку, всемирно известного бренда, очень дорогого. Катька Батурина говорила, как он называется. Она, как и Регина, тщательно следила за новостями моды, хотя денег на покупку чего-то подобного у них в семье, разумеется, не хватало. Внутри сна Луша подумала о том, что хозяйка платка наверняка расстроится, что его потеряла. Вещь действительно дорогая, статусная. Она хотела положить ее в карман, чтобы потом отдать, но тут луна вышла из-за туч, и Луша увидела лежащее на песке тело с ножом в груди. Дедовым ножом. – Беги, Луша, беги! – голос, так похожий на дедов, погнал ее прочь с того места, где она стояла. Платок прошелестел сквозь пальцы и упал на песок. Поднимать его девочка не стала. Она бежала и бежала, чувствуя нарастающий стук в голове. Он не прекращался, становился все настойчивее. Лика проснулась и, тяжело дыша, села на постели. В дверь стучали. – Сейчас. Кто там? Она спрыгнула с кровати, подбежала к двери и распахнула ее, будучи уверенной, что в коридоре стоит Антон. Однако за дверью оказался Викентий с дорожной сумкой в руках. Лика попятилась, не ожидая его увидеть. – Ты чего не открываешь? Я уж решил, что ты тут не одна. Он шагнул в комнату, решительно закрыл дверь, кинул сумку на диван и прижал к себе Лику. – Я заснула. Ты откуда взялся? – Приехал к тебе на выходные. Мы же договаривались. Ты забыла? – Мы не договаривались. Ты сказал, что пока не можешь приехать, – опешила Лика. В виске у нее билась какая-то очень важная мысль, которую нужно было додумать, а присутствие Викентия этому мешало. Лика прижала висок пальцами. – Ну вот я постарался. Ты не рада, что ли? Или у тебя голова болит? – Ага, болит, – согласилась она. – Я не высыпаюсь уже три ночи. – Это была плохая затея – ехать сюда с твоей нервной системой. Если хочешь, то послезавтра можем уехать отсюда вместе. – Почему послезавтра? – не поняла Лика. – Потому что я могу пробыть здесь до утра субботы. Сказал жене, что еду в командировку. Увезу тебя домой, чтобы ты тут одна не кисла. Давно Лика не проводила время так интересно, как сейчас. Но рассказывать об этом Викентию категорически нельзя. Если он узнает про труп на пляже, резиновую куклу в бассейне, красные кеды и пропавший альбом, то затолкает ее в машину, даже не дожидаясь утра. Хотя нет, не затолкает. Следователь же попросила Лику не покидать Сестрорецк. От этой мысли она слегка взбодрилась. – Я не кисну, – сказала Лика Викентию. – Ладно, проходи. Я дойду до ресепшена, чтобы сообщить, что у меня остается ночевать гость. Наверное, надо будет что-то доплатить, если не за номер, который и так двухместный, так за завтрак. – Возьми мою карту, а я пока в душ. Двенадцать часов за рулем. Устал как собака. И жрать хочу. Тут можно еду в номер заказать? – Можно. Вон, на тумбочку перед телевизором QR-код рум-сервиса наклеен. Разберешься. Взяв платежную карту, паспорт Викентия и ключ от номера, Лика вышла в коридор и дошла до стойки, за которой должна была находиться Ирина, однако девушки там не увидела. Дверь в комнату для персонала оказалась открыта, и Лика, зайдя за стойку, прошла туда, заглянула внутрь. Никого. Взгляд скользнул по закрытой двери, ведущей прямо на улицу. Понятно, запасной выход. Она пошла обратно, не понимая, куда могла подеваться находящаяся на дежурстве Ирина. Взгляд упал на длинную поверхность, служившую администраторам столом. На ней лежал платок из искусственного шелка, розовый в белый горох. Точно. Вот от чего ее отвлек приезд Викентия. В ее сне появились новые детали – шелковый платок, который она, кажется, нашла на пляже рядом с телом. Где-то она совсем недавно видела точно такой же. Вот бы еще вспомнить, где. Если платок действительно был и Лика его вспомнила, а не придумала, значит, он должен попасть в протокол осмотра места происшествия. Конечно, многие улики подчистил полковник Марлицкий, но платок никак не мог принадлежать Андрею Ковалеву, так что забирать его Валентину Михайловичу незачем. Так, это надо срочно выяснить. Неизвестно отчего, Лике казалось это очень важным. – Вы что-то хотели? – из подсобки показалась Ирина, видимо зашедшая через запасную дверь. Выглядела она получше. Глаза уже не такие заплаканные, хотя и грустные. – Да, ко мне приехал друг. Что я должна сделать, чтобы оставить его на ночь и накормить завтраком? – Мне нужно отксерокопировать его паспорт, а завтрак стоит две тысячи рублей. Вы будете бронировать одни сутки или больше? Ответа на этот вопрос у Лики не было. Она, конечно, не против, чтобы Викентий с самого утра позавтракал и уехал еще до того, как появится Антон, чтобы отвезти Лику на инструментальный завод. Однако он сказал, что собирается уехать только в субботу, а завтра пятница. – Пока одни, – сказала она решительно. – А дальше видно будет. – Тогда паспорт и две тысячи. – Вот, пожалуйста. Движения Лики были суетливыми. Больше всего ей хотелось вернуться в номер, где она оставила телефон, позвонить Антону и попросить его посмотреть в материалах дела про шелковый английский платок. И где же она его видела? Вот ведь дырявая память! С трудом дождавшись, пока Ирина произведет все необходимые манипуляции, она чуть ли не бегом вернулась в номер, услышала звук льющейся в душе воды, выдохнула. Так, Викентий не помешает. Надо успеть, пока он в ванной. Быстро набрав телефон Антона, она свистящим шепотом дала тому важное и ответственное поручение. – Ты чего так странно разговариваешь? – не преминул отметить Таланов. – Что-то случилось? Ты простудилась? – Нет-нет, все хорошо, – заверила его Лика. – Просто не хочу, чтобы меня слышали. Из коридора… Почему-то она не хотела говорить Антону про приезд Викентия. Хотя все равно же придется. – Конспирация – наше все, – засмеялся он. – Ладно, я понял. Сейчас посмотрю и перезвоню.