Доктор поднимает руку, и я останавливаюсь. – У тебя слишком живое воображение. Но теперь я понимаю, почему эти проверки так тебя встревожили. Здесь, Кайла, тебе ничто не угрожает. Больница – одно из самых безопасных мест. Безопасное, окруженное стенами, замкнутое. Она в такой же ловушке, как и я в своем сне. – А вы когда-нибудь выходите? – спрашиваю я. – Что ты имеешь в виду? – Вы берете тайм-аут? Ездите за город? Гуляете в лесу? В таком роде… – Ты сегодня полна сюрпризов! Столько вопросов. Да, выхожу. Беру выходной через каждые несколько недель – вот как раз завтра будет, – но я не гуляю по лесу. У меня есть конь, Хитклифф, ия… – Она вдруг умолкает и качает головой. – Как это ты меня разговорила! Даже не знаю. – Доктор Лизандер усмехается про себя. – Из тебя получился бы хороший врач. А теперь слушай меня. Перестань тревожиться из-за террористов. Пусть ими занимаются лор-деры – это их работа. Тебе же нужно сосредоточиться на чем-то одном, на одной цели, одной любви. Есть такое? – Искусство, – отвечаю я. На самом деле так оно и есть. Других претендентов на первое место просто не имеется. Она улыбается. – Я знала, что ты так скажешь. Видишь, кое в чем и ты тоже предсказуема. Сосредоточься на рисовании, живописи. Пусть это станет смыслом твоего бытия, и тогда остальное будет не столь важно. – Как ваша лошадь? – Совершенно верно, – отвечает она без заминки. «А разве не пациенты?» – думаю я, выходя из кабинета. Едем домой. Мама то ли позабыла о своем обещании рассказать, что ее беспокоит, то ли просто решила не откровенничать. Так или иначе, она молчит, а я не спрашиваю. Мысли заняты тем, что сказала и что не сказала доктор Лизандер. В нашем разговоре не прозвучало имен ни миссис Али, ни Феб, а ведь она не из тех, кто обходит трудные темы. Значит, ей об этом ничего не известно. Возможно, миссис Али и не сочинила обо мне какой-нибудь гадости. И я вроде бы не сказала ничего такого, чего не следовало говорить, из-за чего у кого-то могли бы возникнуть проблемы. Может быть, я все-таки умею хранить секреты. – Помоги мне. Люси протягивает руки. Правая в порядке – пять белых пальцев, ногти. Пальцы мои, только меньше. Левая в крови, пальцы вывернуты. Я отступаю. Зеленые глаза, мои глаза, сияют, а потом на ресницах повисают полные, крупные слезинки. – Пожалуйста. Помоги мне… – Проснись, Кайла. Вздрагиваю и открываю глаза. Растерянно оглядываюсь. Мама снимает ремень безопасности. Машина стоит. Мы дома. Глава 30 Холодно. Дождь, о котором всю прошлую неделю твердил прогноз погоды, наконец пришел. Ровный, непрекращающийся, он уже просачивается через лесной полог большими, набухшими каплями. Мы бежим вместе, Бен и я. Остальные изрядно отстали. Бежим быстро, так что мне, хотя я и промокла, не холодно. Но и приятного мало. – Паршивая погодка. – Ага. Типичная для октября. Типичная? Откуда ж мне знать. Для меня это первый октябрь, который я помню. Утром, перед началом забега, Фергюсон не стал запускать мальчиков перед девочками, а разбил нас на пары в зависимости от последних результатов и определил минутный промежуток. Первыми стартовали мы с Беном и, зная, что остальные попытаются нас догнать, сразу взяли с места в карьер. Вырываемся из леса и бежим вверх по склону холма. Дождь здесь хлещет жестче, под ногами расползается кашица из глины и листьев. Тропинка врезалась в холм, и по ней стекает вниз дождевая вода. Скорость у нас уже не та. – Отлично, да? – отдувается Бен, весь мокрый и заляпанный с головы до ног грязью. – Чудесно, – усмехаюсь я и смеюсь. А ведь и правда чудесно: преодолевая себя, вбегать в зону, где чувствуешь себя живым. Я ощущаю каждую каплю, которая падает мне на голову, как будто могу проследить ее путь до неба или замедлить глазами и наблюдать ее падение. Все чувства работают на пределе. Если прибавить еще, то можно забыть и Тори, и Феб. И не дающую тебе покоя Люси. Она всегда там: стоит только закрыть глаза – протягивает руки, молит о помощи. – Постоим секундочку, – говорит Бен, когда мы добираемся до вершины холма. Укрываемся под огромным дубом. Бен опускается на корточки, перевязывает шнурки, выпрямляется и прислоняется к дереву. Отсюда, с вершины, нам видна вся долина; над головой проносится темное небо. Преследователи еще не появились. – Держу пари, ребята повернули назад. – Бен смеется. – Слабаки! – Может, и нам стоит? – Нет. Все равно мы уже на середине, какой тут смысл? – Тогда пошли. – Мне не терпится продолжить, вложить в забег все силы. – Что-то случилось? Пожимаю плечами. – Скажи мне. Я смотрю в его мягкие карие глаза. Я верю ему, действительно верю, но имею ли право открываться? Меня бьет дрожь, и теперь уже Бен обнимает меня за плечи. – Давай продолжим, – говорю я. – Сначала поговорим. Придавленная его взглядом к дереву, я чувствую себя хуже, чем в кабинете доктора Лизан-дер. Дыхание и пульс постепенно замедляются, и меня начинает трясти, но не от холода. Я прижимаюсь лицом к его груди. – Может, я сумею помочь. Причин молчать сколько угодно. Обещание, данное Маку. Понимание опасности некоторых вещей для Бена. Может ли он сам держать язык за зубами? Я не знаю, и как я могу это знать, если не уверена в себе самой. Бен отстраняется, садится под проливным дождем на камень и тянет меня к себе. – Мы никуда не пойдем, пока ты не скажешь, что случилось. Я вздыхаю, устраиваюсь поудобнее у него на коленях и закрываю глаза. Так бы и осталась здесь. Он обнимает меня крепче, подставляет ладонь под мой подбородок, заставляет поднять лицо. Я открываю глаза, и Бен наклоняется… Я уже не бегу, но сердце трепещет и бьется быстрее. Он смотрит на меня так же пристально, как и в тот день, когда я думала, что он поцелует меня, а ему всего лишь хотелось поговорить о Тори. Тори, Феб и Люси… Как много призраков между нами. Но по крайней мере одного я могу изгнать правдой. Отстраняюсь… подбираю слова. – Ты никогда не интересовался, почему тебя зачистили? – Ты опять о том же? – Он пожимает плечами. – Иногда. Интересовался, а как же. Но ведь узнать, кем мы были, невозможно, а значит.. – А вот я знаю. Пауза. Тишина. Только шумит дождь. В глазах Бена сомнение. – Что ты имеешь в виду? – спрашивает наконец он, старательно удерживая нейтральное выражение. Я сглатываю. Какой смысл притворяться, что ее нет? Она ведь все равно не исчезнет. – Мое имя – Люси Коннор. Мне было десять лет, когда я пропала без вести. У меня был серый котенок, и кто-то сломал мне пальцы. А еще кто-то скучает по мне. – Каждое предложение я произношу шепотом, и после каждого меня бросает в дрожь. Что-то трясется внутри, дергается, пытается разбиться. Но я лишь плачу. Припадаю к груди Бена, и он обнимает меня, гладит по голове. Дождь не ослабевает, ветер набирает силу. Буря, повсюду буря. – Откуда ты это знаешь? – спрашивает наконец Бен. Я жду, а когда слезы останавливаются, рассказываю о незаконном компьютере, веб-сайтах, посвященных пропавшим без вести, и Люси Коннор. И Бен начинает верить. – Не понимаю. Пропавшие без вести? – Таких людей очень много. Их не арестовывают и не судят; они просто пропадают. Может быть, мы даже не преступники. Бен качает головой. – Такого не может быть. Это незаконно. Разве правительство станет нарушать собственные законы? – Может быть, мы не сделали ничего плохого, а правительству просто не понравилось что-то, что мы сказали или сделали. Хочешь выяснить? Узнать, не значишься ли и ты среди пропавших без вести? На лице Бена отражается сложная игра чувств. Он начинает говорить, но я поднимаю руку. – Подожди.