— Нормально, — ответила Лиса. — Из окна не выпала. Коротким резким зи-ип она расстегнула ветровку. — Что это у тебя? — спросил Максим, глядя на засохший красный след там, где недавно была кошачья морда. Лиса растерянно опустила голову, не сразу поняв, о чём он. — А… это… Мы убили ректора, — она подняла на Игоря с Максимом до пронзительности честные глаза. — Но это ерунда. Нам уже назначили нового. И сама перешла в наступление: — А вы чего оба такие довольные? Натворили чего без меня? Она подозрительно сощурилась сначала на мужа, потом на сына. Но те дружно помахали головами. Лиса сделала вид, что не поверила и заглянула в зал, где ещё оставались следы ремонта. И был готов настоящий карниз. — Ого! — вырвалось у неё. — А говорите не натворили. Прямо в ветровке она прошла в комнату, оглядывая с высоты своего невысокого роста чудо строительной мысли. И сказала, что сейчас же пойдёт вешать тюль. Максим решил не мешать родителям договариваться, кто и когда будет вешать шторы и с чувством выполненного долга ушёл к себе. Бухнувшись на диван, который по ночам раскладывался в кровать, он вперился глазами в книжную полку. Душу тут же шатнуло напоминанием — надо бы почитать заданное к следующей литературе. Как же не хочется… Но и иметь бледный вид на уроке тоже не хочется. Так что, скрепя сердце, Максим поднялся и подошёл к книжному пристанищу. Эту самую книгу он брал с собой в лагерь. Как выяснилось, абсолютно зря — читать он её так и не стал. Или не совсем зря — всё-таки в ней он засушил тот странный трехглавый цветок. Который, скорее всего, оценит только биологичка, но никак не русалка. И тем не менее, Максим решил оттянуть текстовый момент и поискать там свой гербарий. Страницы одна за другой перескакивали в его пальцах с коротким бумажным треском. Текст, чёрный мелкий текст… Как вдруг что-то, нарушающее монохромное единство. И это совсем не цветок… Максим, отчего-то замирая, отлистал несколько страниц назад и обнаружил что-то вроде закладки. Явно не его — в виде небольшого листа в клеточку. Он таким не закладывает, а предпочитает варварски загибать страницы. Листок свёрнут посередине. Отложив книгу, Максим взял бумажку. Развернул её. И сердце его окончательно ёкнуло. На листке, чуть сморщенном, как бывает, если на нём засохла влага, были цифры. Выцарапанные карандашом. Очень неровные, как если бы писать их было неудобно. Телефонный номер, разбитый короткими тире на две и три цифры. И буква. Одна. Похожая на разлапившегося жука. Или на правильную снежинку. С точкой после. Скрывающей от Максима продолжение слова. Но он и так знал, что дальше. Радостный молоточек застучал в голове, раза в два ускоряя движение крови по телу. Сейчас это была его любимая буква алфавита. И любимая книга. И вообще всё любимое. Потому что это была буква «Ж.» Глава 10. Дела семейные Проснулась Танька рано — видимо, школьный режим принёс свои плоды в восстановлении графика. Правда, что делать с этим графиком в семь субботних утра, Танька не знала. И режим тоже не знал. Она повернулась на другой бок и уставилась в Женькину спину с соседней кровати. Та, свернувшись клубком, уткнулась носом в закрытую штору, через которую пробивался сероватый свет, становясь через ткань желтоватым. Женька казалась мелкой. Даже накрытая до самой шеи толстым одеялом. Изгиб талии, переходящий, как у скрипки, к ягодицам. Словно трамплин для начинающих велосипедистов. Танька рассеянно опустила глаза на себя. Естественно, ничего не увидела, кроме бугорков груди под голубой тканью пижамы. Коснулась талии и защипнула кожу. Многовато. Танька перевернулась на другой бок. И глаза упали опять на причиндалы сестры — на стуле, аккуратно сложенные, висели Женькины джинсы. С узкими и длинными штанинами, словно их шили на ствол молодой берёзки. Странная мысль посетила Таньку. Она развернулась к сестре. Дрыхнет. Села на кровати. И воровато оглядываясь, поползла прямо на коленках к стулу. Встала с кровати и взялась за брюки. Наверное, она застрянет в них примерно в районе бёдер. Или колен. Надо бы проверить. Чтобы оценить масштабы собственного бедствия. Присев на краешек кровати, она стала натягивать на себя стоящие колом штанины. Как ни странно, они проскользили до самого верха бёдер. Чуть ободренная Танька тихонько встала на ноги, снова оглянулась на Женьку — не хватало ещё, чтобы та наблюдала за ходом примерки. Танька в этом случае просто сгорит со стыда. Но эту, видимо, и из пушки не разбудишь. Джинсовый пояс обнял Танькину талию. Это было выше ожидаемого. А если попробовать ещё и застегнуть? Пояс растянулся, когда Танька его потянула, но пуговица легко просунулась в петлю и даже не давила на живот. Танька, не веря, глянула вниз. Ткань плотно обхватывала бедра, колени и икры и даже не растягивалась, демонстрируя белые резиночки. Но ходить бы в таких она всё равно не смогла — разве что по ним, потому что стояла прямо на штанинах. И те ещё уходили далеко вперёд от её стоп. То есть, Танька не толстая. Просто короткая. Классно! Если укоротить, вполне можно присвоить себе. Танька снова развернулась к Женьке. В этот раз уже с победой и чуть ли не злорадством во взгляде — дрыхнет и не знает, что её штаны сейчас могут стать не её. Где там ножницы? Ладно, пусть живут. Таньке и без них не плохо. Она стянула с себя предмет чужого гардероба, повесила обратно на стул и довольная, залезла обратно под одеяло. Свернулась на манер сестры. Однако спокойно провести это утро, несмотря на то, что Танька успокоилась, не вышло. Дверная ручка сама по себе поползла вниз. Дверь приоткрылась. Очень медленно и без единого звука, словно кто-то включил перед ней запись немого кино. В полоске коридорного света никого не появилось. Сквозняк? Но сквозняк не мог повернуть дверной ручки… На Таньку уставились два горящих глаза. На высоте чуть выше метра. И некстати напомнили фильмы обо всех этих куклах-убийцах, в которых вселялись демоны. Дверь отошла дальше… Её увидели… Чувствуя смесь облегчения и раздражения, она узнала в пришедшем не-демона. Но почти демона — Вовка иногда демонил. А теперь просто выжидающе заглядывал в комнату. Уже собираясь рявкнуть на мелкого, Танька всё-таки передумала подавать признаки жизни. Потому что у мелкого в руке был, оказывается, немелкий нож. Но Вовка заметил её сам и вперился тёмно-карими глазами. Такой фильм Таня тоже видела, и закончилось там всё очень грустно. Так… Когда она в последний раз задирала мелкого? А не задирала?.. Н-да… Ей крышка. — Та-ань… — донёсся до неё братский шёпот. — Та-ня… Наверное, этого утра ей не пережить. Успеть бы раскаяться в грехах… Которые, как на зло, в голову не идут. Мелькают только мысли о святой воде и высоте этажа — может, удастся выскочить в окно? — Та-а-ня, — продолжил звать вестник смерти, стоя в дверях. И смотря на неё. И держа в кулаке огромное серое лезвие. — Чего? — ощущая себя Скруждем из «Рождественской песни», вопросила Татьяна. — Тань, порежь мне колбаски, пожалуйста. Она едва не чертыхнулась. Сердце сначала расслабилось, а потом ускорило свой бег. Танька выразительно глянула на братца, но тот по доброте душевной ничего не понял. Ему по малолетству действительно запрещали пользоваться ножами, а ждать, пока все нормальные люди встанут, он устал. И сам пошёл на поиски взрослых. Чувствуя, как остатки страха покидают тело, Танька встала и поплелась на кухню. Там на столе уже лежала разделочная доска, а на ней — батон колбасы. Вовка явно успел подготовиться. Таньке осталось только забрать у меньшого резательный агрегат и откромсать несколько кусков мясного тела. Довольный Вовка залез на стул и, схватив коляску колбасы обеими руками, откусил приличный кусок и принялся с удовольствием его жевать. — А спасибо? — Таня вспомнила, что мелкого надо приучать к культуре. — Спасибо, — согласился мелкий. Это утро они провели, смотря мультики по мелкому телевизору кухни. Больше идти было всё равно не куда — комнату, где спал Вовка, занял приехавший на выходные Славка. Который, как и все нормальные люди, не страдал «жаворонкизмом». Звук пришлось ставить на минимум — когда живёшь в большой семье, автоматически учишься уважать чужой комфорт. Когда же один из её членов работает сутками и отсыпается днём, это становится вопросом нормального выживания. Так что слух и Таньки с Вовкой, как у младших, был крайне хорошим. А Танька ещё и хорошо умела скрывать, что эти мультики нравятся ей не меньше, чем Вовке. А может даже и больше. Потому что в детстве все эти милые персонажи и хорошие концовки воспринимаешь как должное, а вот с возрастом, когда тихонько узнаёшь, как бывает на самом деле… Наконец, дом начал оживать — послышался нестройный топот всяких ног. Зевая, на кухню зашла Лера и поинтересовалась у молодёжи, какой петух клюнул их попы в такую рань. Вовка принялся радостно смеяться над «попами», а Танька попросила не мешать познавать тайны анимешного бытия. Лерка, приняв такую просьбу за хамство, только выключила телевизор. На что Танька закатила ей глаза и вышла с кухни. В коридоре уже образовалась небольшая пробка из страждущих посетить ванную — кажется, на правах дамы как обычно победит Света, а Стас со Славкой останутся решать вопрос дальше, скидываясь на «камень-ножницы-бумагу». Вовка с ними не скидывался, потому что в ванну идти не хотел, но за ходом состязания следил внимательно. Танька зашла к себе и обнаружила Женьку, которая возилась с джинсами, перекинув их через предплечье и вытягивая застрявшую в самой себе штанину. В этой семье всё определённо очень синхронно — или все дрыхнут, или подрываются, как по свистку.