— Ему — не перегрызу, — не моргая, согласилась Женька. Обе заговорщицки хихикнули. И подспудно поняли друг друга. Танька упёрлась головой в стенку. Женька вытянула ноги и принялась дёргать тонкими лодыжками. Комната всё сильнее наполнялась ночной свежестью и отдалённым уличным гулом. И почему-то мягким трением сверчков. Хотя откуда им взяться в городской черте? *** Женька никогда не считала себя активной или инициативной. Предпочитала передавать бразды правления кому-то другому. Маме с папой, Лере, Максиму, да даже младшей Таньке. Она бы и сейчас лучше так сделала. Но… Если ничего не делать, то ничего и не произойдёт. И в некоторых вещах нужно находить внутреннюю смелость. Поэтому Женька, попереживая внутренне, всё-таки развернулась к Максиму. Они сидели на скамейке в парке. Поодаль возле фонтанов гомонила малышня. Зной палил в голову — хорошо ещё у Женьки светлые волосы. Они хоть немного отталкивают солнечные лучи. Как греет тёмную макушку Максиму, не хотелось даже думать. И, кстати, когда уже Таньке надоест краситься в цвет вороньего крыла? У неё уже волосы, кажется, пересыхают. Так, надо перестать думать о волосах. И начинать смущательный разговор. — Ты по ней скучаешь, — без обиняков пошла в атаку Женька, в упор глядя на Максима. Судя по тому, как стушевался, сразу понял, о ком ему говорят. Они и между собой тот вечер ещё не обсуждали. Уж слишком там… много всего наслоилось. И в эмоциональном, и в физическом плане. Максим лицом сровнялся цветом со своей красной футболкой. Женька бы засмеялась, если бы сама не испытывала внутреннего смущения. Но надо продолжать. — По Таньке, — уточнила она на всякий случай. Наверное, будь Максимова воля, он бы сейчас с разбегу нырнул в фонтан, словно был уже август, а Максим успел послужить в ВДВ. — Ты ей нравишься, — стала торопливо продолжать Женька. Наверное, если ускориться, то всё это пройдёт быстрее. — Жень… — вдруг прервал её Максим. — Я не знаю, что на меня тогда нашло. Просто алкоголь и всё такое… Прости, ладно? Он проникновенно посмотрел на неё своими серыми глазами. Вот же странность — когда у человека тёмные волосы и светлые глаза. Есть в этом что-то драматическое. Особенно когда человек смотрит на тебя с такой мольбой. Женька смогла удержать в себе умильную улыбку — наверное, Максиму она сейчас совсем не в тему. Кажется, у него сейчас что-то вроде раскаяния в голосе и взгляде. Или Женьке просто кажется? Ей бы, возможно, хотелось потянуть этот момент. Не со злости. Просто не так часто чувствуешь себя вершительницей мира. Но Женька быстро отогнала это желание — заставлять кого-то нарочно страдать было совсем не в её природе. — Я не о том, — мягко улыбнулась она. И откинулась на спинку скамейки. Чтобы говорить больше не Максиму, а будто в жаркую пустоту. Просто потому, что сама смущалась и не до конца понимала, что нужно говорить дальше. — Слушай я… Я спокойно отношусь к таким отношениям. Ну, в смысле, когда у одного парня две девушки. Честно, не вижу в этом ничего плохого или странного. Не знаю, как ты… — она сдавленно хихикнула. — Но, наверное, тоже нормально. Так что… как ты смотришь на то, чтобы попробовать отношения втроём? Странно, но по собственным ощущениям Женька говорила что-то очень запретное и неприличное. Или ей так казалось из-за волн смущения, чувствующихся от Максима. После примерно полминуты тишины она развернулась к нему. Краснота успела с него немного сойти. Теперь оттенком он напоминал не рака, но цвет заходящего солнца. И на лице его, чуть опущенном к коленкам бродила то ли очень глупая, то ли очень мечтательная улыбка. Женька приняла её за хороший знак. — Ну… — глухо отозвался Максим, всё ещё внимательно изучая свои джинсы. — Давай… Женька решила не портить момента предупреждениями о том, что отношения предполагаются исключительно только между ними тремя. На это ещё будет время. Тем более, Танька своего решения ещё не озвучивала. Но, глядя на поблескивающий брызгами воздух, слыша оживлённый голос и чувствуя рядом присутствие Максима, хотелось верить в положительный исход дела. *** Женька чуть не обожглась, когда заваривала чай. Не то, чтобы она была особенно неловкой в этом плане — просто под руку совершенно неожиданно раздалась трель дверного звонка. — Я открою, — крикнула Женька Максиму, машинально прихватывая губами фалангу указательного пальца — ожога хоть и не было, но организм всё равно решил обезопаситься от повышенной температуры. Максим, видимо, Женьку не услышал — всё равно вышел открывать, они столкнулись у самой двери. Он инстинктивно чуть оттеснил Женьку, прикрывая её собой от неожиданного вторженца. И Женька инстинктивно отошла на полшага назад, выглядывая из-за его широкой спины на открывающееся лестничное пространство. Сначала ей показалось, что за дверью никого нет, только зеленоватые подъездные стены. Пока Максим не отступил в сторону, освобождая Женьке полную версию подъездного вида. Там, робко переминаясь с ноги на ногу, стояла Таня. Носки её туфель стояли на плиточном полу по линейке. Коленки то и дело поочерёдно меняли своё положение, ныряя то вперёд, то назад. А руки спрятались за спиной. Пытаясь то ли скрыть улыбку, то ли наоборот улыбнуться, она робко поглядывала сначала на Максима, потом на Женьку. Потом обратно на Максима. Женька с Максимом, не сговариваясь, и ничего не говоря Таньке, синхронно отступили назад. Чтобы Танька смогла переступить порог их маленькой квартиры. Которая теперь станет ещё меньше. Впуская Таньку и в квартиру, и в жизнь. Дверь будто сама собой захлопнулась за её ровной, как струнка, спиной. Скрывая ото всего мира то, что последовало дальше. Глава 16. Гроза Сегодня холодно. Особенно резко похолодание прочувствовалось после вчерашней иссушающей жары. В такие дни солнце кажется чуть ли не врагом, норовящим опытным путём проверить, сколько градусов способно выдержать человеческое тело. Хотя чего там проверять — наукой давно доказано, что это сорок два градуса. Впрочем, какое солнцу дело до каких-то там градусов, если оно само — чистый эфир? Просто эфиру нет никакого дела до иных субстанций — будь они людьми или воздухом. А вот Таньке до воздуха дело вполне себе было. Он для неё был холодноват. Надо было одеться потеплее. Хотя бы надеть носки — а то ноги, свешенные с дивана, начинают замерзать. Особенно пальцы. И Танька то и дело ими дёргает. У себя дома она бы, конечно, решила эту проблему — переодеться не сложно. Но она пока у Максима с Женькой. Эту квартиру ей пока было сложновато считать своей, хоть она и не показывает вида. Танька посмотрела на Максима, сидящего рядом с ней на диване. Тот тоже был одет легко — в серую футболку и тёмные шорты. Скрестив ноги, как парни делают только в случае крайнего увлечения, он с умным видом зачитывал ей статью из интернета. Тёмные его брови почти сошлись на переносице. Если не знать, то можно принять это мимическое движение за злость или даже ярость. Особенно в паре с поблёскивающими серыми глазами. Можно, если бы Танька не знала, что такое лицо у него бывает в момент крайнего увлечения. Причём что какой-нибудь статьёй, что другими вещами. Вообще таких глаз Танька у людей ещё не видела. И, признаться, тогда, когда Максим спасал её в «Юннате» от маньяка, она испугалась именно Максима. Взгляд у него тогда стал белёсым и очень угрожающим. И на долю секунды Танька даже забыла об «основном» маньяке. Надо же было так ошибиться… От Максима всегда исходило что-то суровое и мужественное. На викинга он, конечно, похож не был, но Танька именно так его внутренне и считывала. Признаться, никто похожий на него ей ещё не встречался. А уж Матвей теперь и подавно казался тряпичной мягконабивной куклой. Таньку не удивляло, что Максиму понравилась Женька. Женька всегда и всем нравилась. Ну, в детстве — вокруг неё в школе всегда был хоровод подружек и друзей, из-за которого к ней на перемене было не подобраться. Танька тогда скучала и от этого злилась. За это доставала Женьку дома. Правда, ближе к классу седьмому ситуация вокруг той изменилась. Теперь девчонки её недолюбливали, а мальчишки — сторонились. Танька прекрасно понимала, отчего — просто на фоне живой Барби кто угодно будет чувствовать себя так себе. Даже Танька одно время чувствовала. Пока не стала замечать, как уголки глаз сестры стали уверенно сползать вниз, даже когда та улыбалась. Наверное, тогда Танька и начала понимать, что красота — совсем не синоним внутреннего счастья. Но в том, что она может наравне с Женькой нравиться Максу, пока сомневалась. Зябнуть начали уже не только пальцы ног, но и руки. Почему-то в районе локтей. Так что Танька, подобрав их, осторожно привалилась к тёплому боку Максима. Тот чуть запнулся. Но всё равно продолжил читать дальше. Правда, уже чуть более сдавленным голосом. Танька, чувствуя, как тело начинает окутывать мягкое тепло — и не только от Максимова тела — крикнула: — Ты скоро там? Конечно, не Максиму, хотя тот всё равно от неожиданности вздрогнул, а Женьке. Та как раз заваривала на кухне чай. Не потому, что её туда нарочно отправили. Просто Женька действительно любила возиться с чаем. Специально раздобыла чайник, который мог нагревать воду разной температуры. И зелёный чай всегда заваривала на второй раз. Естественно, презирая всеми фибрами своей души чаи в пакетиках. Женька вопрос к себе проигнорировала. Просто потому, что Танька задавала его не из реального интереса к чаю, а желая показать, что та нужна им здесь, в комнате. Подумав, Женька решила всё-таки не заморачиваться с выдержкой заварки, а нести то, что есть. Танька с неподдельной благодарностью потянулась к пузатой кружке, над которой причудливыми узорами извивался влажный дымок. Толстые стенки надёжно удерживали тепло внутри. Максим окончательно отложил в сторону телефон и принял свою — откровенно мужественную чёрную чашку, на которой от кипятка проступала недовольная рожа. Которая в корне отличалась от его собственного настроения. За окном блеснуло. Тем самым коротким блеском, который осознаётся уже после того, как исчезает. Скорее запечатлевается в памяти светлым осколком. Женька моргнула. И почти не обратила внимания на раскат грома — тот был очень тихим и практически аккуратным. Женька больше за компанию поднесла к губам чашку — маленькую и с очень тонкими стенками. С резной ручкой, через которую мог проскользнуть только один палец. Согревал её сейчас не чай с молочным привкусом — а скорее тишина и пасмурная погода. Такую Женька любила именно за то, что под дождевыми каплями никому в голову не придёт ломануться куда-нибудь развлекаться. А значит можно спокойно сидеть дома, из которого без крайней необходимости никто не уйдёт. Странно… Только сейчас Женька назвала эту квартиру домом. И сама догадалась, что дело в простом присутствии Таньки. Прямо как в детстве. Когда можно было запихнуть её, мелкую, под стол, завешенный одеялом и играть, что они в домике. А теперь будто получилось заманить в этот домик кого-то третьего. Тяжёлая капля, как птица, бухнулась на подоконник. От этого остальные, словно по команде, начали облеплять окно. Будто какой-то хулиган швырялся в них чем-то, но волею высших сил это что-то превращалось в безобидную воду и не могло не малейшим образом никому повредить. На этот раз громыхнуло почти одновременно со световой стрелой, порезавшей небо страшноватой рогаткой. Громыхнуло опасно и длинно, будто природа пыталась на чём-то настоять. И злилась тому, что её не слушают. В стекло ударился столп ветра — кажется, оно даже дёрнулось в раме. Но, конечно, не треснуло — современные окна худо-бедно рассчитаны на погодную немилость. Танька почувствовала тепло. Из груди учащённое сердцебиение плавно перетекло в голову и ноги. Руки даже начало жечь через стенку кружки, так что Танька встала и поставила её, ещё не опустевшую, на стол. И зайчиком метнулась обратно на диван — в отсутствие Максима и Женьки это самое тепло будто прицельно покидало бренное тело. — Что, замёрзла? — улыбнулся Максим, когда Танька нырнула ему обратно под бок. С каких пор он стал таким догадливым? Но вместо того, чтобы галантно закинуть руку ей на плечо, Максим отстранился. Ему, чтобы избавиться от злобной чашки, вставать на пришлось — стол стоял ближе к парню, так что он только приподнялся и бухнул чай на стол. Остывающий напиток заплясал по самому краю и всё-таки выплеснулся на поверхность столешницы. А Максим, усаживаясь обратно, одновременно закинул руку за голову, будто у него вдруг резко зачесалось не ниже лопатки. А в следующую секунду его футболка неровно поползла вверх, оголяя крестец и пряча тёмную голову в недрах горловины. Следующим движением ткань напрочь исчезла с его тела. С верхней его части. Женька машинально проследила это короткое движение. И, не отводя глаз от крепкого торса, почти наощупь поставила свою чашку на столешницу. Практическим на самый его край. Но никто этого не заметил. А Максим, пряча во взгляде довольную хитринку, глянул сначала на одну девушку, потом на другую. Которые были совершенно разными что внешне, что внутренне. Но сейчас очень похоже замерли. Практически в идентичных позах. И с одинаково расфокусированными взглядами. Женька моргнула почти одновременно со вспышкой. И её почти сразу накрыло мощной волной грома. Гром, конечно, не опасный. Но слишком уж громкий и неожиданный. Так что Женькино тело машинально дёрнулось к тому, в ком можно найти опору. К Максиму. Танька вроде подобных вещей не шугалась, но, видя Женькину реакцию, тоже решила не отставать. И схватилась Максиму за живот, на который уже скользнула ладонь сестры. И, для верности, просунула руку ещё и между Максимовой спиной и спинкой дивана. У того резко и непроизвольно дёрнулись мышцы. И Танька не смогла этого не заметить. — А, так ты щекотки боишься! — победоносно заявила она, загораясь глазами. И, не дожидаясь ответа, принялась Максима щекотать — самыми кончиками тонких твёрдых пальцев и немного короткими ногтями. Проходясь по очертившемся линиям пресса, будто она учится играть на гитаре. Не имея к этому ни малейшего таланта, и потому движения её лишены изящества. Хотя изящество тут вполне могло и осложнить дело — особенность щекотки в лёгких, невесомых прикосновениях, дразнящих самые кончики нервов. Если же не дразнить, то и щекотки нет. Что Максиму в данный конкретный момент весьма и весьма на руку. Потому что отвлекающим манёвром можно засмеяться, а когда Танька этому обрадуется, сгрести её, тёпленькую, в охапку. Во всех смыслах тёпленькую. И которая начинает задорно извиваться, подставляясь самыми чувствительными местами под ладони Максима. А когда Танька сжимается замирает — видимо, понимая, что, шевелясь, нагнетает на себя ещё больше внимания, можно переключиться и на Женьку. Которая явно этого не ожидает, а потому, когда Максима хватается за её локоть, взвизгивает и смешно растопыривает ладошки. Оказывается, держать в охапке двух девушек совсем не сложно. А ведь Максим когда-то переживал, что не сможет удержать и одной. Хотя тут ещё, наверное, всё дело в том, что девушки не сопротивляются. Женька неловко двинулась, и от этого Максиму в бок упёрлось что-то острое. За время их отношений Максим поднаторел в женский вещах и прекрасно знал, что это — косточка бюстгалтера. Но не знал, как женщины их сами терпят. Зато окончательно перестал робеть перед самими бюстгалтерами — и наловчился их расстёгивать если не одной рукой, то двумя — почти наверняка. Танька начала возиться первой, всячески показывая, что хватка Максима ей начинает надоедать. Но при этом продолжая прижиматься к его торсу — просто орудуя локтями. Вот у неё лифчик явно был без косточек, так что можно не опасаться и прижиматься к ней всем телом.