Я начала открывать для себя свои эмоции и исследовать их. Оказалось, я была обозленной, обиженной, уязвленной и нервной, но еще и благодарной, теплой, доброй, чуткой и одинокой. Тина сказала, что моя проблема номер один – это дефицит доверия, но с учетом моего прошлого это вполне разумно. Мне это понравилось. Я была разумна. Где-то в марте со мной связалась полиция. Генеральный прокурор не собирался выдвигать обвинения в незаконном захоронении останков. Против меня не было дела. Но я об этом и не беспокоилась. Инспектор Ховард впала в ступор, когда я сообщила ей об этом. – Вы не беспокоились, что вас могут обвинить в уголовном преступлении? – На самом деле нет. Ну, ведь это было простое недоразумение. Спасибо вам. – Это было не мое решение. Вы должны благодарить своего адвоката. Ховард также сообщила, что медвежонок наконец полностью изучен криминалистами. Несмотря на наши банные процедуры, они смогли найти споры пыльцы в глубоком шве у него на спине. Выяснилось, что эта пыльца принадлежит цветам-эндемикам, которые растут только на острове Северный в Новой Зеландии. Коробка оказалась из магазина в Веллингтоне. Полиция заново открыла зависшее дело об исчезновении Конора Гири, и теперь к поискам подключился Интерпол. Сорокатрехлетней давности фотография моего биологического отца теперь была распространена и напечатана во всех газетах в Новой Зеландии и Ирландии. Все документы и записи отца забрали, но мне отдали копии. Сразу вслед за этим произошел очередной всплеск медиаактивности. Еще больше звонков и писем от журналистов международных изданий. Я вешала трубку или захлопывала дверь прямо перед их носом. Марта создала специальную группу в WhatsApp, чтобы местные мешали журналистам найти меня. Они сбивали их со следа и давали ложную информацию о том, где я нахожусь и что делаю. Я окончила компьютерные курсы к концу июня 2018 года. В моей группе было всего несколько человек. Они все прекрасно знали, кто я, но были гораздо старше меня. Когда они задавали вопросы, я начинала нервничать. Тина предложила сразу сказать всю правду: что я ничего не помню о похищении и вообще о том периоде. Это сработало. Мои сокурсники потеряли интерес и стали нормально общаться со мной. Они договорились каждую неделю по очереди приносить пироги. Я испекла брауни по рецепту из книги Делии Смит. Все сказали, что они просто прекрасные. Предварительно проконсультировавшись с Тиной, я пыталась заводить с ними разговоры до и после занятий. Я была поражена, насколько им нравится говорить: о своих наркотически зависимых внуках, вросших ногтях на ногах, последних распродажах в «Лидл». Мне особо нечего было им сказать, но они как будто не замечали, а я была не против их послушать. Они много смеялись. Я редко понимала, над чем именно, но не думаю, что надо мной. Теперь у меня имелся электронный адрес, и я могла гуглить, что захочу. Я смотрела новости каждый вечер и зарегистрировалась на выборы. Избавилась от домашнего телефона и научилась пользоваться смартфоном. Я нашла несколько статей разных лет о Коноре Гири в электронных архивах газет. Его сравнивали с лордом Луканом – аристократом, который убил няню и исчез с лица земли. Существовали сайты, посвященные реальным криминальным историям, где много обсуждали его исчезновение и мое местонахождение; все последние обновления пестрили новостями о том, как я сожгла тело отца, и моими фотографиями с похорон. Я нашла старую черно-белую фотографию маленькой пристройки, в которой мы жили. Замки на двери, заколоченное окно. Жуткого вида унитаз и раковина. Матрас с тонкими одеялами. Моя маленькая, пустая спальня. Ничто из этого не показалось мне знакомым. Бывшие пациенты стоматологии Конора Гири описывали его как человека необщительного и тихого. «Всегда был себе на уме», – говорили они. Глава 24 Питер, 1980 Прошли годы. Я регулярно интересовался у отца, не появилось ли еще лекарства от моей болезни, но каждый раз он только печально качал головой. Мне уже было двенадцать, так что он объяснил мне новые подробности. Я не превращусь в камень, но если ко мне прикоснется не родственник по крови, моя кожа может прогнить до костей и некротические ткани очень быстро доберутся до внутренних органов. Я просто-напросто разложусь заживо, и боль будет невыносимая. Отец допускал, что это может произойти быстро, но когда я спросил его, что именно он имеет в виду: пять минут или десять часов – он сказал, что мне не стоит об этом думать. У нас случился еще один Особый Выход, но, когда мы пришли в цирк, я был просто в ужасе – не из-за львов, а из-за детей и их родителей, которые сидели по обе стороны от меня. Я залез к отцу на колени, хотя был для этого уже слишком взрослый, и он закутал меня в свое пальто. Другие дети смеялись надо мной. Узнав о своей болезни, я стал видеть кошмары. Я уговорил отца остаться на мой день рождения вдвоем, и тогда он арендовал проектор, и мы смотрели ковбойские фильмы на большом экране. В другой раз он принес каталог с книгами, и я смог выбрать, какие захочу. Я выбрал книжки про Нила Армстронга, про Вторую мировую войну, а еще иллюстрированную энциклопедию динозавров. Отец сказал, это отличный выбор. Но самый лучший раз был, когда мы пешком пошли по длинной извилистой улице к железнодорожным путям, под которыми оказался туннель, выходивший на море и пляж. Отец купил мне купальный костюм. Мы сидели на коврике на гальке, и отец предложил научить меня плавать. Я заметил странные отметины у него на плечах и на животе, но, когда спросил про них, он просто покачал головой, и я понял, что их мы обсуждать не будем. Я взвизгнул, когда пальцы коснулись холодной воды, а потом отец посадил меня на плечи и медленно погрузил вниз. Я закричал от страха и восторга. – Питер! Не кричи как девчонка! Это было самое обидное слово, которым отец мог меня назвать, и на секунду я заплакал, но соленая вода скрыла слезы, и совсем скоро я уже плескался по шею в воде и смеялся вместе с отцом. В тот день я научился плавать. Я мог лежать на спине и наблюдать за шепчущимися облаками в голубом-голубом небе. Потом мы вернулись, вытерлись полотенцами и снова уселись на коврик. Никто к нам не подходил, и мне было вполне нормально. Я спросил, можем ли мы делать так каждый год. Отец ответил: «Конечно, можем», и я почувствовал себя самым счастливым мальчиком на свете. Вскоре после восьмого дня рождения отец перестал запирать меня в комнате, когда уходил на работу. Я начал помогать с готовкой. Отец часто менял книги в моей комнате, чтобы оставалось не больше двух или трех одновременно. Он сказал, что я уже вырос из игрушек, и когда они исчезли вместе с одеждой, которая стала мне мала, я подумал, не достались ли они сестре за дверью. Отец очень строго относился к тому, чтобы я хранил все свои вещи у себя в комнате. Не то чтобы у меня их было много – только книги, одежда, тетради и несколько игрушечных солдатиков, которых я хранил под диваном, чтобы отец их не отнял после того, как я еще вырасту. Я начал понимать, что наша жизнь была далека от нормальной: и моя с отцом, и тех двоих за стенкой. Я постоянно слышал их – как они разговаривают и ходят. Я слышал, как отец навещал их по ночам. Звук всегда был приглушенный, и я не мог разобрать слов. Призрак часто кричала, а ребенок плакал. Я прочел сотни книг, и ни в одной из них никто не жил так, как мы или как моя мать и сестра. Я спросил об этом отца. Почему я не могу спать в одной из комнат наверху? Почему должен жить в пристройке в соседней комнате с ней? Почему у него нет друзей? Почему у нас нет телефона? Отец ответил, у него много друзей, с которыми он каждый день встречается на работе. Я спросил его о работе – что именно делают дантисты? – и он рассказал о пломбах и зубных протезах. Мои зубы были в идеальном состоянии, потому что я исправно чистил их рано с утра, после ужина и перед сном. Я спросил, не хочется ли ему сходить со своими друзьями в паб после работы. Он ответил, что не пьет алкоголь и предпочел бы не оставлять меня дома одного дольше необходимого. Я не понимал, почему не слышал о других опасных и безумных запертых женщинах, и тогда он дал мне книжку под названием «Джейн Эйр». – Ее написала женщина, но ты поймешь, о чем я. Берта Мэйсон и правда была очень страшная, но Джейн оказалась милой. Я никогда раньше не читал книг про женщин. Я объяснил отцу, что Дениз Нортон не пыталась навредить мне, и тогда отец сказал: – Не хотел тебе все это показывать, но… – Он приподнял свитер, и под ним оказался длинный шрам на животе. – Она ударила меня ножом. – Порез напомнил мне о синяках и ссадинах, которые я иногда видел на нем по утрам. Отец объяснял это своей неуклюжестью, но теперь признался, что на самом деле это она нанесла ему раны. Он оттянул ворот рубашки и показал мне последнюю – след от укуса на плече. Он как бедный мистер Рочестер из книги. Я был в шоке и окончательно решил, что больше никогда не хочу видеть мать. А потом отец дал мне прочесть «Медею» и «Макбета». – Видишь, что она заставила его сделать? Он был слабым человеком. Поэтому мужчина должен быть главным. Мы должны показывать им свое превосходство. Я спросил отца, почему он не отдал мою мать полиции. Она могла бы отправиться в тюрьму или в психиатрическую больницу. Он какое-то время смотрел на меня, а потом ответил: – Я не мог посадить собственную жену в тюрьму. Это было бы слишком жестоко. Ты представления не имеешь, что творится в подобных местах. Если Дениз бесполезна, то почему он просто не отпустит ее? – У мужчин есть потребности, – был его единственный ответ. – Пап, она сказала, что она тут с двенадцати лет. Это правда? Ты женился на ней, когда ей было двенадцать? Он запрокинул голову и громко засмеялся. – Какая же она глупая, даже не знает, сколько ей лет. – А сколько ей лет? У нее выпали все зубы, так что, наверное, она уже старая. – Именно так, – широко улыбнулся он. Я начинал открывать для себя то, что называется «мужскими потребностями». Когда я видел красивых девушек по телевизору, следовала определенная реакция, и я понимал, что это имеет какое-то отношение к моему пенису. Когда я думал о них ночью в своей постели, то не мог удержаться и играл с ним до тех пор, пока не происходило то, что в энциклопедиях называлось «эякуляция». Со мной такое происходило даже во сне. Я боялся рассказывать об этом отцу. Мне было сложно предположить, как именно он отреагирует. За несколько месяцев до этого он мимоходом упомянул, что мастурбация противоречит законам Господа. Тогда я не знал значения этого слова, но теперь совершенно определенно понял. Я держал свое новое открытие при себе, но в отцовской библиотеке нашел книги по анатомии человека с рисунками голых мужчины и женщины со стрелочками, указывающими на разные части тела. Я проходил через пубертат. Единственной голой женщиной, которую я видел, была моя глупая мать. Вульва и вагина – вот какие слова задержались у меня в голове. Я выяснил, как получаются дети. Отец вставил свой пенис в ее вагину и протолкнул в нее свое семя. Зачем он сделал это, если так ее ненавидел и она вызывала у него отвращение? Он должен был сделать это как минимум дважды. «У мужчины есть потребности», – сказал отец. Теперь я понимал. Это было не единственное, что изменилось в том году. Изменилось все. Одним весенним днем, когда я сидел за столом в гостиной и изучал какой-то греческий текст, я увидел человека, пробирающегося сквозь кусты под высокой стеной с левой стороны сада. Я испугался. Я раньше никогда никого не видел на нашем участке, только если это не было обговорено заранее. Время от времени к нам заходил доставщик масла, который сливал его в бак в дальнем конце сада, но тогда отец советовал мне оставаться в комнате. В такие дни ему приходилось затыкать рот Дениз Нортон и ее ребенка кляпом, чтобы они не начали шуметь. Он стыдился своей безумной жены и глупого ребенка. Они были «нашим секретом». Что было странно. Кому я мог рассказать? Мужчина с длинными волосами, в синих джинсах и черной куртке проскользнул мимо высоких деревьев на границе нашего участка, а потом быстро побежал за дом, на ходу пригибаясь к земле. Грабитель! Я с опаской выглянул из комнаты, ожидая услышать звук разбитого стекла. Я убежал в пристройку, чтобы запереться у себя, но прежде услышал ее вопли – гораздо громче обычных. Похоже, она легла на пол и кричала в узкую щелочку под дверью: – Меня зовут Дениз Нортон, меня похитили! Я заперта. Я Дениз Нортон. Пожалуйста, сломайте дверь! Выпустите меня! На секунду я услышал какой-то шорох на кухне и сразу побежал обратно к окну в гостиной. Видимо, мужчина выпрыгнул из окна, и я увидел кровь на его ладони, когда он быстро убегал по лужайке, а потом нырнул и перемахнул через забор. Я побежал обратно в пристройку. Дениз все еще выкрикивала свое имя, снова и снова. Теперь я знал, где отец хранил ключи, так что дотянулся до кухонной полки и достал их из кружки. Когда я открыл дверь, она сразу метнулась к ней. Моя мать по-прежнему была прикована за щиколотку и держала за руку маленького ребенка. – Слава богу! – закричала она, всхлипывая, но тут же резко застыла. – Это ты? Питер? Я думала, это чужие шаги. Ты стал таким высоким. Ее лицо сморщилось, и слезы беззвучно потекли по щекам. Я взглянул на девочку рядом с ней, которая смотрела на меня из-за бедра матери. Она молчала и тоже была очень худой, с огромными глазами и бледнее всех детей, которых я видел. Ее кожа имела почти голубоватый оттенок. В руке она сжимала медвежонка – моего Тоби. Дениз оказалась чище, чем в прошлый раз. Она была по-прежнему худая, но без огромного вздувшегося живота. На ней был старый отцовский халат. Ее волосы, хоть и чистые, безжизненно свисали на спину, завязанные какой-то тряпкой. Я оглядел комнату. Теперь тут стояла яркая лампа, а на холодильнике я увидел несколько картофелин и яблок. У Дениз было три одеяла, и матрас за ее спиной выглядел гораздо свежее, чем тот, что я помнил. Заметных синяков я на этот раз не увидел. – Питер… – ее грудь приподнималась, когда она пыталась выдавить из себя слова, – он здесь? Чьи это были шаги? Они были не твои и не его. И я слышала, как разбилось стекло. Что случилось? Я сделал шаг назад. Она протянула ко мне руки. – Пожалуйста, останься, пожалуйста. Ты должен познакомиться со своей сестрой, Мэри. – Я остановился и взглянул на девочку. Мать продолжала бормотать: – Обещаю, я не буду задавать никаких вопросов. Наверное, я ошиблась насчет шагов. Извини меня. Я больше не буду. Не говори ему. – Я метнулся вперед и вырвал медведя из рук девочки. Она сморщилась и заплакала. И тогда ее мать повысила голос: – Это ее единственная игрушка! Это все, что у нее есть, Питер! – Я попятился в сторону двери. – Пожалуйста, не говори ему! На этот раз он меня убьет. Он убьет твою сестру! – Дениз рухнула на колени. Теперь я был сильнее, чем в нашу последнюю встречу. Я прицелился, и мой пинок пришелся прямо ей в лицо. – Не говори со мной. – О господи, – ахнула она, когда у нее из носа потекла кровь. – Ты такой же, как он. Он убьет меня, а ты даже внимания не обратишь. – Она была в шоке от вида крови, в шоке от того, что я сделал. Я развернулся и ушел, заперев дверь на все замки. Я сжал медведя, перешагнул через битое стекло, вернулся в свою комнату, сунул игрушку под подушку и стал тщательно наблюдать за кустами, пока отец не вернулся домой. Отец пришел в ярость, когда я рассказал ему, что случилось. Он заставил меня повторить каждый эпизод происшествия слово в слово несколько раз. – Она точно сказала свое имя? – Да, несколько раз, она орала его не переставая. – И ты думаешь, он слышал? – Уверен. Я никогда не видел его таким злым. – Я в жопе! Тупая сука! Этот грабитель кому-нибудь расскажет.