1928. В царстве Аида Поезд "Тулуза - Париж-Орлеан" только начал замедлять ход, приближаясь к пункту своего назначения, а Жорж уже стоял у дверей тамбура, крепко сжимая ручку чемодана и разве что не подпрыгивая от нетерпения. В семнадцать лет не нужно много, чтобы ощутить себя самостоятельным, способным постоять за себя и готовым к любым приключениям — а путешествие в столицу в одиночестве, без всеведущего родительского надзора, в этом случае более чем достаточно. С самого момента, как состоялось прощание и покачнувшийся вагон отчалил от перрона тулузского вокзала, Жорж от волнения не находил себе места, не мог даже толком есть и пить — до того спирало у него глотку одновременно восторгом и предвкушением. Всю поездку он провел, как на углях, и теперь не мог дождаться момента, когда поезд наконец остановится и хмурый проводник, звеня ключами, отопрет дверь, ведущую в новый, неизведанный, но несомненно прекрасный мир. Путешествие в вагоне третьего класса, душном, набитом людьми, получилось утомительным, и, выходя из вагона, Жорж ощутил, что у него с непривычки кружится голова. Должно быть, сказалось и то, что ночью он не сомкнул глаз, пытаясь вообразить свою будущую жизнь в Париже и выстраивая перед своим мысленным взором картины одну необыкновеннее другой — вот только теперь это не пошло ему на пользу, потому что он замешкался у самых дверей, делая вдох всей грудью и пытаясь восстановить в своих мыслях порядок, и этим воспользовался кто-то, кто выходил следом за ним, чтобы наградить Жоржа чувствительным тычком в плечо. — Чего встал, парень?! Жорж шарахнулся в сторону, будто очнувшись, и тут же чуть не влетел еще в кого-то — в почтенную матрону, сопровождаемую целым выводком внуков, которые кружили рядом с ней все равно что утята рядом с уткой-матерью; об одного из них Жорж едва не споткнулся, и тот, оскорбленный, звонко пискнул куда-то ему в живот: — Смотри, куда прешь! Опомниться Жоржу не дали — он оказался в плотном, нескончаемом людском потоке, который подхватил его и понес прочь с перрона, к зданию вокзала, что мрачно высилось на фоне неба, затянутого утренней пасмурной хмарью. Вырваться из этого общего движения и, тем паче, пойти ему наперекор было невозможно; все, что мог Жорж — стараться шагать с ним в ногу, не замедляя шага. Как быстро все переменилось! Еще недавно он был готов приравнять себя к Одиссею или, по меньшей мере, Колумбу, готовому покорять неизвестную землю, полную открытий удивительных, подчас опасных, но все же приятных в конечном итоге; теперь же Жорж ощущал себя в лучшем случае мышонком, что выскочил по глупости своей из норы в углу кафе в тот самый момент, когда в зале начались субботние танцы, и теперь мечется беспомощно, уворачивается от множества ног, каждую секунду подвергая себя риску быть затоптанным насмерть. Вырваться из толпы Жоржу удалось, только преодолев тяжелые двери, ведущие внутрь вокзала — тут бурное течение, жертвой которого он оказался, как будто немного ослабло, рассосалось в нескольких направлениях, и Жорж, пользуясь предоставленной ему передышкой, юркнул в первое встретившееся ему убежище - буфет. Первым делом он ощупал внутренний карман пиджака, где лежал набитый деньгами бумажник — не хватало только в первые минуты своего пребывания в Париже оказаться жертвой карманника. Бумажник был на месте; кроме денег, была там и визитная карточка гостиницы, которую Жоржу вручил отец, провожая того на вокзал. Если верить карточке, гостиница располагалась на бульваре Сен-Жермен, как помнил Жорж по отцовскому наставлению — недалеко от Люксембургского сада. Место было отличное, до Луи-ле-Гран от него было рукой подать, а вот от вокзала было, пожалуй, далековато; можно было, конечно, пойти пешком, но уверенности в себе у Жоржа изрядно поубавилось после того, как он с трудом выбрался из толчеи на перроне — он вспомнил, что совсем не знает Парижа и имеет немалые шансы заблудиться, отправившись фактически вслепую. Можно было взять такси, но не будет ли это ненужным расточительством? Чрезмерные траты были первыми в череде того, от чего Жоржа строго предостерегал отец; не лучше ли приберечь деньги, которых, откровенно говоря, у Жоржа было не так уж и много, для чего-то более достойного? Озарение пришло к Жоржу, когда он, бросив уныло болтать в чашке остатки поданного ему кофе, поднял глаза и наткнулся на табличку, которая все это время висела прямо за окном буфета. «Метрополитен». Как только он мог забыть! Чудо новейших технологий, о котором Жорж знал пока лишь понаслышке — лучшего способа быстро добраться до гостиницы и придумать было нельзя. Все оказалось так просто, что он даже рассмеялся своей былой нерешительности; воодушевление первооткрывателя одномоментно вернулось к нему во всей своей полноте, и он, допив кофе одним глотком, подхватил чемодан и поспешил ко входу на станцию. Ехать, согласно висящему в вестибюле плану, было всего ничего: пару станций на север до площади Бастилии, затем еще несколько — на запад, до «Шатле», и оттуда, через Сите, до станции «Одеон». На все это у Жоржа должно было уйти, по его расчетам, не больше получаса: не успеет он оглянуться, как окажется по нужному адресу, сможет наконец умыться, а то и поспать пару часов на застеленной кровати, а не на жесткой, ходуном ходящей полке третьего класса… И все-таки было в метро что-то потрясающее — так, наверное, и должно было выглядеть торжество человеческого разума над тысячелетними силами природы. Правда, энтузиазма Жоржа от столкновения с достижением изобретательской мысли никто не разделял; у пассажиров, что толкались возле турникетов и на лестнице, лица были как будто совершенно одинаковые — и сосредоточенные, и отрешенные одновременно, будто всех этих людей одолевал обморочный сон, которому они сдались, потому что слишком устали сопротивляться. В этот момент Жоржу стало неуютно впервые — на миг ему почудилось, что он спустился в царство Аида (хотя на самом деле он никуда не спускался — станция, вопреки его ожиданиям, была расположена на эстакаде, а вовсе не под землей) и оказался в окружении сонма безликих привидений, распадающихся на части душ. Где-то здесь должен был быть и Харон — и он действительно появился в облике могучего, сонного контролера, которому Жорж торопливо показал купленный в кассе билет. — Проходите, — сказали ему, и он наконец-то очутился на платформе. Тут же подошел поезд, с дребезжанием распахнул двери; изнутри его тут же повалила толпа, и Жорж, оказавшийся на ее пути, чудом успел отпрянуть в сторону. Растерявшись, он чуть не упустил момент, когда двери начали закрываться, но все же оказался внутри, прежде чем вагон, сотрясаясь всем своим металлическим туловищем, неспешно пополз по закованному в железо мосту. Пересадки были похожи на ад. С первой, на Бастилии, Жорж справился с честью, все получилось будто само собой — он просто нырнул в один конец извилистого коридора и, не успев как будто даже вздохнуть, вынырнул с другого, который и был ему нужен по счастливому стечению обстоятельств. С «Шатле» все обстояло куда хуже: здесь соединялись в узел не две транспортные ветки, а сразу три, и толпа, заполонившая коридоры и лестницы, двигалась столь быстро и неумолимо, что у Жоржа не было и секунды на то, чтобы толком сориентироваться в пространстве. Пришлось полагаться только на свои глаза и умение быстро соображать: в какой-то момент взгляд его выхватил знакомое название на одной из табличек, украшавших очередную развилку, и Жорж опрометью устремился в начинавшийся под этой табличкой проход. Пару раз его все-таки пихнули под ребра за то, что он выбился из общего строя, пошел течению наперерез, но оттеснить себя, сбить с пути Жорж не дал — вприпрыжку преодолел оставшуюся ему лестницу и, не глядя, прыгнул в поезд, что стоял у платформы и был уже готов захлопнуть двери. Угол чемодана все-таки прищемило, и Жорж потратил несколько секунд на то, чтобы с чертыханиями высвободить его. Кто-то посматривал на его мучения, но не торопился высказывать насмешку или сочувствие — в обращенных на Жоржа взглядах чувствовалось одно лишь утомленное равнодушие, и оно почему-то задело его больше, чем могли бы задеть любые язвительные замечания. Не желая больше видеть эти взгляды, он отвернулся к окну, но не увидел ничего интересного — только сплошную темень, что неслась мимо вагона в сопровождении оглушительного шума и скрежета. Вглядываться в эту тьму было чревато тем, что она начнет вглядываться в ответ — и Жорж, начиная жалеть про себя, что не решился потратиться на такси, закрыл глаза, стал считать про себя станции, успокаивая себя мыслью, что скоро это жутковатое приключение подойдет к концу. «Восточный вокзал». Выйдя из вагона, Жорж несколько секунд оцепенело смотрел на название станции, выложенное на стене синим и белым кафелем. Как так могло получиться? Выходило, он уехал в противоположную сторону — должен был направиться на юг, а вместо этого сел в поезд, идущий на север. Впору было обозвать себя идиотом, что Жорж и проделал с большим чувством, но это не отменяло того, что ему нужно было каким-то образом возвращаться обратно — а это значило вновь оказаться во власти хитросплетения коридоров и лестниц, запутанных в крайнем беспорядке, разделяющихся и сливающихся, перетекающих друг в друга — нужно было быть Тесеем, чтобы найти выход из этого Лабиринта, но Жорж, хоть и не было у него в руках путеводной нити, был полон решимости не дать метрополитену победить себя просто так. «Опера». «А здесь-то я как оказался?». Похоже было, что Жорж, пытаясь пересесть на платформу в другую сторону, каким-то образом попал на другую ветку — и поезд, безразличный к его истинным чаяниям, унес его куда-то к западу. «Сен-Лазар». «Пигаль». «Республика». Жорж ощутил себя попавшим в темный заколдованный круг. Ему казалось, что в своих метаниях под землей он провел уже без малого несколько часов, и это привело его в крайнее изнеможение, если не сказать — отчаяние. Лишившийся сил, он опустился на грязную, заплеванную скамейку на одной из станций, поставил чемодан себе под ноги, подпер ладонями голову, пытаясь привести себя в чувство. Окружающие, должно быть, решили, что он пьян, и брезгливо огибали его, не сбавляя шагу; с каждой минутой толпа вокруг Жоржа смыкалась все теснее и теснее, сдавливая его со всех сторон, как постепенно натягивающейся петлей, и в какую-то секунду Жорж со страхом ощутил, что едва может дышать. Воздуха на станции не осталось — его и без того было слишком мало для такого обилия человеческих существ, каждому из которых не было никакого дела до другого; понимая, что еще немного — и в его легких закончатся последние крохи того, что давало ему жизнь, Жорж подскочил со скамейки и на подгибающихся ногах бросился прочь — к лестнице под названием «Выход», ведущей наверх, на поверхность. Уличная сырость оказалась для Жоржа живительной: с головы его будто сняли плотный, не пропускающий воздух мешок, и Жорж недолго стоял, опершись о газетный киоск, с наслаждением восстанавливая дыхание. Сознание его прояснилось, паника отступила, истаяла, будто сметенная налетевшим порывом ветра — и Жорж, приходя в себя, зашагал к располагавшейся тут же, у противоположного тротуара стоянке такси. *** — Линия 1 будет полностью оcнащена поездами на шинном ходу к следующему году, — заявил в заключение своего доклада Ширак, недавно назначенный на должность руководителя миссии по транспорту и строительству. — Это поможет сделать перевозки более комфортабельными для пассажиров… в силу того, что новые поезда будут производить меньше шума, а также обеспечивать более плавный разгон и торможение. — Действительно? Ширак выглядел озадаченным. Похоже, он ожидал любого вопроса, но не этого. — Я имею в виду, — уточнил Жорж, не скрывая своего любопытства, — они действительно настолько хороши? Вы проверяли? — Конечно, — Ширак закивал, всем видом своим отметая любые сомнения в том, что он мог допустить до использования хотя бы один вагон, не проинспектировав его лично. — Работают как часы, господин премьер-министр. Новейшая технология! Может, вы тоже хотите… опробовать? Жорж тяжело посмотрел на него, полагая, что в самом его молчании заключается достаточно красноречивый ответ, но Ширак, захваченный, как с ним бывало часто, пришедшей ему в голову идеей, этого не понял. — Это можно было бы легко устроить, — проговорил он, надуваясь от воодушевления, — я думаю, что синдикат парижского транспорта с удовольствием… — Вряд ли, — мягко, но настойчиво прервал его Жорж. — В вашей компетенции, Жак, я не сомневаюсь, но сам… пожалуй, воздержусь от подобных инициатив. В моей жизни было довольно эскапад, связанных с метрополитеном… и одним из несомненных преимуществ своего нынешнего положения я считаю возможность никогда больше туда не спускаться. Если Ширак остался разочарован его ответом, то ничем этого не показал. Заседание пошло своим чередом, но у Жоржа не сразу получилось вернуться к нему в полной мере — слишком яркими, живыми оказались одолевшие его воспоминания, что некогда вызывали у него почти что ужас, но теперь — только скупую усмешку. 1930 / 1968. Юношеские бури